Ростовский поэт перевёл русскую классику на блатной жаргон
Андрей Колобаев
Журнал «Смена» №10, октябрь 2008
Когда Александр Сидоров, он же Фима Жиганец, впервые опубликовал свой сборник «Мой дядя, честный вор в законе. Классическая поэзия в блатных переводах», то, как некогда говаривали в Ростове, «шухер был ещё тот». Одни (в основном, академики словесности) называли его «шизофреником» и «мерзавцем», другие писали письма со словами благодарности «за трепетное обращение с оригиналами» и интересовались, где ещё можно найти «поэтические изыскания Фимы Жиганца в области уголовного арго». Третьих волновал вопрос: на каких зонах, сколько и за что «тянул срок» поэт, который так складно «ботает по фене». Выяснилось, что автор родом из Ростова, журналист, переводчик, писатель, филолог, специалист в области уголовно-арестантского жаргона, исследователь истории российской и советской профессиональной преступности и уголовно-арестантской субкультуры России и... литературный хулиган. А что до зон и лагерей, то есть такой факт в биографии автора! Чем сам он несказанно гордится.
ДОБРОВОЛЬНО – ЗА КОЛЮЧУЮ ПРОВОЛОКУ
-В 1979 году я окончил филфак Ростовского университета и сразу женился. Вскоре жена уже ждала ребенка, надо было думать о том, как прокормить семью. Ехать корреспондентом в район ох, как не хотелось. И тут случайно узнал, что открывается газета «Голос совести» — для осужденных, отбывающих срок в Ростовской области. Нужен профессиональный журналист, А я такой человек по жизни — на дух не переносил армию, и потом — я же поэт. Но перспектива офицерской зарплаты и получения квартиры… Я клюнул.
С тех пор его жизнь четко разделилась на две части: первую он проводил за колючей проволокой — в колониях, камерах СИЗО и ШИЗО (кропал заметки о передовиках соцтруда из числа уголовников или нарушителях дисциплины среди убийц), а вторую, литературную, — дома. Писал в «стол» стихи, переводил Рильке, Ленау, отрывки из «Фауста» Гёте, классическую немецкую эпиграмму. Поначалу ходил за «колючку» без особого интереса, но с началом гласности, когда часть запретов сняли, всё изменилось. Майор внутренней службы и редактор газеты «Тюрьма и воля» Александр Анатольевич Сидоров, понимая, что такой возможности терять нельзя, бук¬вально не вылезал из-за решетки в поисках интересных людей, тем, судеб, сюжетов.
— Когда я добрался до блатного жаргона и начал его изучать, для меня это было настоящее потрясение, шок! Вроде бы грубый, не совсем благозвучный язык, но такой сочный, эмоциональный и необычайно образный. Понял, что именно мне, филологу в погонах, нужно серьёзно заниматься «блатной музыкой», «феней», потому что такой возможности, как у меня, больше нет ни у кого...
Брал пачку «словарей разговорного блатного языка», изданных под грифом «для служебного пользования» только для сотрудников ИТУ и «закрывался» с кем-нибудь из авторитетных братанов. Сначала они язвили по поводу невежества составителей, а потом начинали подробно объяснять нюанс за нюансом — что да как.
Вскоре Сидорову стало совершенно очевидно, что язык бессмысленно изучать сам по себе, поскольку он является отражением мировоззрения, психологии, истории, культуры его носителей. Надо изучать ВСЁ, что хоть как-то связано с преступным миром и местами лишения свободы. Он стал заниматься историей уголовной субкультуры: какой жаргон был до революции, в 20-е годы, при ГУЛАГе и до сегодняшнего дня.
Перечитал редкие книжки бывших каторжников и лагерников, мемуары блатных.
— Со временем у меня накопилось такое громадное количество информации, что я должен был её куда-нибудь выплеснуть. И выплеснул.
Вышедший в 92-м 50-тысячным тиражом небольшой словарь блатного и лагерного жаргона «Южная феня» разошёлся мгновенно. Он на голову превзошел все закрытые сло¬вари, которые использовали в системе МВД. Следом Сидоров выдал серию очерков «Неизвестные войны уголовников» и «История профессиональной преступности Советской России», имевшую невиданный резонанс, Но и поэзию не забывал.
«Я С ВАС ТАЩИЛСЯ…»
Вряд ли Александр Сергеевич Пушкин предполагал, что его бессмертные строки «Я вас любил: любовь еще, быть может.. », когда-либо переведут на... русский.
Я с вас тащился; может,от прихода
Ещё я оклемался не вконец;
Но я не прокачу под мурковода;
Короче, не бздюме — любви звиздец.
Я с вас тащился без понтов кабацких,
То под валътами был, то в мандраже;
Я с вас тащился без балды,по-братски,
Как хрен кто с вас потащится уже.
- Толчком для этих блатных перереводов послужило как раз моё увлечение классикой. Зашел как-то в книжный магазин и купил книгу «Гамлет в русских переводах». Там было пять или шесть переводов «Гамлета» и переводов тридцать знаменитого монолога, в том числе пастернаковский «Быть иль не быть? Вот в чем вопрос!».
Помню, иду по подземному переходу, листаю и думаю: «Столько переводов, и каждый по-своему хорош. .. » Вдруг мелькнула мысль: а можно ли такую сложную и тонкую философскую лирику переложить на блатной жаргон? Я же переводил «Фауста» и знаю, сколько там подводных камней, всевозможных нюансов и языковых тонкостей, которые упущены всеми переводчиками.
Пришел домой, сел и ...
Жужжать иль не жужжать?
Во, бля, в чем заморочка!
Не в падлу ль быть отбуцканным судьбой
Иль всё же стоит дать ей оборотку,
Мясню захороволить и непруху
Расшлёпать? Завести хвоста. Отъехать...
После Шекспира потянуло, естественно, к Пушкину («Мой дядя, честный вор в законе», «Ксива от Татьяны»), потом к Лермонтову, Тютчеву («Блажен, кто схлопотал свой срок») и т.д. По словам поэта, все они удивительно и замечательно ложились на блатной жаргон. Особенно Маяковский — в отрывках из поэмы «Пахан картавый» и «Стихах о совковой ксиве»: по энергетике он ближе всего к блатным.
— Когда меня обвиняют в том, что я по¬кусился на святая святых — классику, я недоумеваю. Чем я их оскорбил? Если ненормативной лексикой, то да, в воровском жаргоне мат используется, но не всегда и, как правило, аккуратно. Кстати, Александр Сергеевич сам был жуткий матерщинник и, надо сказать, мастер этого дела. Мат и у Маяковского встречается, у Есенина, у Высоцкого.
Для меня такой перевод, прежде всего, был филологическим экспери¬ментом. Еще я сделал это и в пику нашему школьному преподаванию.
Сами преподаватели всю жизнь переводят классиков на свой особый учительский жаргон, заставляя мыслить штампами. «Образ Евгения Онегина», «первый бал Наташи Ростовой», «князь Болконский и дуб», «батарея Тушина»… Преподаётся не само произведение, а методика его трактовки – как понимать то и это, причём зачастую не существующие в романе или поэме проблемы. Спрашивается: почему же мне тогда нельзя? Я-то хоть шучу, заведомо хулиганю. А они обучают детей на полном серьёзе, отбивая тягу к прекрасному.
Я получил несколько писем из Российского института воствчных языков, где, цитирую, «поражены точностью выполнения поставленной задачи и бережным отношением к оригиналу»; от нашего известного фразеолога и этимолога профессора Валерия Михайловича Мокиенко, который очень высоко оценил мои переводы.
После того, как Сидоров издал свой скандальный сборник, его попросили перевести «Евгения Онегина» целиком. Предлагали хорошие гонорары.
- Я спросил: «Зачем?». Ведь шутка или в данном случае литературная пародия, хороша, когда четко соблюдена мера, К тому же читать всё это в больших количествах будет просто скучно.
РУССКИЙ БЛАТНОЙ – СОКРОВИЩНИЦА ЯЗЫКА
- Меня часто спрашивают: почему я выбрал такой псевдоним — Фима Жиганец? Объясняю. Имя я взял у деда, Ефима Матвеевича Сидорова. А слово «жиган» в арго пришло из русских говоров, где корень «жиг», «жег» связан со значением «палить, гореть, жечь». Первоначально «жиган» - тот, кто связан с огнём: кочегар или винокур, например. Позже слово стало обозначать «горячего», озорного человека. Сейчас «жиган» значит: отчаянный, дерзкий уголовник. Я прибавил уменьшительный суффикс, и получился Фима Жиганец.
Саша считает, что уголовный жаргон является сокровищницей русского языка. И что его нужно беречь, как любое народное достояние. Этот язык не уголовный, а живой, в его основе — забытые нами церковнославянские слова, диалектизмы, которые можно почерпнуть в словаре Даля. Именно так: большинство криминальн ых словечек перешло из местечковых наречий, говоров. Тюрьма и каторга, а потом Гулаг собрали воедино всю эту пестроту и переплавили в особый язык.
- Часто говорят: вот, мол, гласность привела к вседозволенности, русский язык засоряется блатными песнями, происходит криминализация культуры. Но не потому криминальные, жаргонные элементы языка проникают в общество, что кто-то «дозволил», а потому, что общество давно криминализовано – от высших эшелонов власти до последнего бомжа. Ведь в середине 50-х, в эпоху так называемого раннего реабилитанса, миллионы освобождённых хлынули из лагерей в города — и блатные, и интеллигенция. Культура отреагировала: во дворах запели блатные песни, в моду вошли наколки, кепки-восьмиклинки... Но мы ведь не заговорили на жаргоне! Тогда он не был востребован обществом.
Русский язык и раньше заимствовал слова и выражения из языка арестантов, жуликов, шулеров. «Втирать очки» - шулерский термин. «Двурушничать» - просить милостыню двумя руками, термин профессиональных нищих. «Подчистую» — от арестантского выражения «выйдти под¬чистую», то есть с чистым паспортом. Или самое простое — «быть с кем-то вась-вась». Дело в том, что воры и раньше, и сейчас называют друг друга «Вася». И быть «вась-вась» — значит, состоять в близком знакомстве. Даже телеведущие спокойно употребляют новые выраженьица типа «по жизни», не подозревая, что они перекочевали из уголовного словаря.
Увлечение мое казалось шуткой, но стало востребованным. Напри¬мер, Сашей Емельяновым, известным автором и исполнителем песен. Моими консультациями пользуется и популярный автор детективных романов Данил Корецкий. Он вывел меня в качестве одного из персонажей своего криминального романа «Антикиллер-2»: некто Гена Соколов консультирует главного героя в области блатного жаргона, Я продал одну из своих песен Михаилу Шуфутинскому — она называется «Романс об Изе Шнеерсоне» (ироническая песенка о картёжнике, которого погубила жестокая любовь).
У меня есть мечта — перевести «Фауста» Николауса Ленау. Его «Фауст» — более философский. Ещё одной мечтой остается выход толкового словаря «Пословицы и поговорки блатного русского народа», который уже готов и ждеё издателя. Пословиц и погово¬рок там — более тысячи.
Надеюсь, с ними я останусь в истории русской филологии.
П.С.
За ряд неточностей, преувеличений и некорректности отдельных формулировок, допущенных автором интервью, Фима ответственности не несёт, поскольку материал был опубликован без согласования.