Под утро Шуре опять приснилась картина, висящая над кроватью. Автором пейзажа был неизвестный художник, влюблённый когда-то в покойную тётку и семейная легенда гласила, что фигурка женщины в центре аллеи - это она и есть.
Во сне Шура быстрым шагом шёл по аллее, пытаясь приблизиться к даме с собачкой. Но та, как всегда, оставалась недосягаемой и тогда огорчённый Шура перешёл на бег, пытаясь догнать, разглядеть лицо, чтобы раз и навсегда всё выяснить. Вокруг была поздняя осень с пожухлыми листьями под ногами и желтоватой бедной травой. Шуре было зябко и почему-то особенно сильно мёрзли ноги и плечи.
Он внезапно проснулся и понял, что лежит на полу, а мимо ходит, громко топая, его супруга Вася, а точнее - Василиса Андреевна Чекмарёва. Но почему на полу? Вопрос возник в Шурином сознании и тут он вспомнил, что накануне засиделись на кухне с соседом Генкой, обсуждая тяжёлое политическое положение, и, само собой, громко и взволнованно матерились, чем страшно бесили Васю. Супруга обладала тонким музыкальным слухом и очень болезненно реагировала на раздражающие звуки. Раза три она приходила на кухню ругаться. Пристыженные было мужики, затихали на минуту-другую, но потом забывались и с новой силой начинали орать, поминая всех политиков поимённо.
- Ну, всё, Чекмарёв, доигрался! Завтра же ухожу! - сказала Вася в последний раз, грохнув дверью так, что с потолка и стен щедрым дождиком просыпались чешуйки старой краски.
- Спи, Вась. Мы больше не будем! - крикнул вслед Шура.
Василиса не врала. Она действительно собирала вещи, складывая их аккуратными стопками на большом столе посредине комнаты. Шура, сразу позабывший сон с убегающей тёткой, напряжённо следил за передвижениями супруги, продолжая лежать на полу. Она несколько раз задела его ногой и даже легонько пнула.
- Да, встань же ты, наконец?! - с раздражением сказала она.
Шура неловко встал с потёртого коврика большой и лохматый как барбос, скособоченный после сна на полу, хмуро потоптался у окна, загораживая свет.
- Ты чего, Вась?!... Куда ты?... Ничего ж не было...
- То-то и оно, что не было... Ничего хорошего не было! Будь проклята эта грязная коммуналка вместе с её соседями! И ты со своими пьянками... Всё! Хватит! Ведь лучшие годики уходят....
- Прости меня, Вась! Пропаду я без тебя...
- Не пропадёшь, - зло сказала супруга, - Жил ведь до меня...
- И куда ты?
- А не твоё собачье дело! Живите тут с Геной на пару, вырезай картинки и живи себе... А мне давно пора бежать...
Она яростно трамбовала вещи, оставляя на полках шифоньера старые дырявые простыни и застиранные полотенца, но Шуре было всё равно. Он цепенел от ужаса, понимая, что это не сон, а горькая явь. Сглотнув и почувствовав дикую жажду после вчерашнего, бросился на кухню, где надолго припал к чайнику, потом яростно умывался, брызгая в лицо ледяной водой и когда вернулся, Василисы и след простыл. В окно Шура увидел как она запихивает последний узел в такси и усевшись рядом с водителем, уезжает в неизвестном направлении. Шура постоял ещё немного, уставившись на слякотную улицу и на серые коробки домов, потом улёгся на бывшую супружескую кровать и стал рассматривать комнату.
Комната в коммуналке была большой, с высокими потолками и кусками лепнины с трёх сторон. За перегородкой, разделяющей бывшую купеческую залу, проживала одинокая старуха Евдокимовна. Она была не только глуха, но и почти слепа и вечно натыкалась в длинном коридоре на углы и ручки отхожих мест. Шура, глядя на блуждающую фигуру с колтуном на голове, удивлялся её живучести, ибо старушке было где-то под девяносто и в молодости она пережила Блокаду.
- Ё-маё! До чего крепкая! - вторил сосед Генка, но бабку оба жалели, подбрасывая то пакет молока, то кусок батона, которые оставляли на маленьком кухонном столике.
Василиса бабку ненавидела всей душой, считая, что той давно пора в могилу.
- Ведь какую комнату занимает! Метров тридцать!
Квартиру и дом в целом не ремонтировали, наверное лет сто, ожидая, что кто-то из новых русских позарится на его удачное местоположение и расселит жильцов в отдельные апартаменты. Но никто на них не зарился, дом год от года ветшал, превращаясь в дряхлого инвалида. В коридоре, выкрашенном в довоенные годы в зелёную когда-то краску, облупилось всё, что может облупиться, отовсюду сыпалось в тарелки и на головы, а сантехника была в таком жутком состоянии, что Василиса скрежетала зубами от злости. Но на неуверенный намёк Шуры что-либо поменять, решительно возражала:
- Ещё чего! Мы поставим, а эти уроды будут гадить?
Шура задумчиво оглядывал стены с выцветшими обоями, на которых висели портреты, вырезанные им собственноручно. Белый профиль на чёрном фоне - особый вид творчества, который Шура освоил ещё в детстве. Как-то отдыхая с родителями на курорте, он увидел на набережной мужчину, ловко вырезающего профили отдыхающих. От заказчиков не было отбоя и вся очередь, включая зевак, следила затаив дыхание как из-под ножниц рождалось очередной шедевр. Шура долго наблюдал за художником, решив для себя, что научится этому искусству. У него был верный глаз и твёрдая рука и дело быстро пошло. Денег он этим не заработал, но слава искусного портретиста с тех пор его сопровождала.
На стене в красивых рамочках висели профили великих людей. Здесь был Пушкин, Гоголь, Бетховен и Чайковский. С ними мирно соседствовали родители Шуры, уехавшие десять лет назад в Израиль, тётка, чья картина висела над Шуриной кроватью, пара приятелей и в самом центре - большой портрет Василисы, чей профиль с огромным греческим носом когда-то так его поразил. Они познакомились в Сочи пять лет назад. Шура отдыхал по путёвке, а Василиса там же работала горничной. Шура, сидя на лавочке в парке, с увлечением вырезал профили девочек из соседнего номера, когда она присела рядом, заинтересованная процессом, и Шура просто обомлел, увидев этот потрясающий нос.
- Богиня! - воскликнул он и тут же предложил услуги портретиста. - Вы напоминаете мне Федру!
- А кто это?
Через месяц она переехала жить к Чекмарёву в Питер, с лёгкостью оставив родное село. С первых минут столичной жизни её поразили неистребимый запах плесени, полчища тараканов и страшное запустение в комнате нового мужа. Шура, не смотря на тридцать пятый год жизни, не ставил для себя великих целей. Жил по простому, преподавая в техникуме черчение и даже своим ученикам, забегавшим для сдачи “хвостов”, запрещал называть себя по имени-отчеству.
- Александр Дмитриевич здесь живёт?
- Какой там Дмитриевич, - возражал он, выходя навстречу студентам, - Зовите меня просто Шура!
Шура гордился крупногабаритной Василисой, так не похожей на остальных женщин. Она хоть и страдала от мрака, окружающего её со всех сторон, но комнату и мужа содержала в чистоте. И вот она ушла, оставив Чекмарёва с опустошённой душой
В комнату без стука вошёл Генка и уселся на кровать.
- Ну, что? Уехала?
- Уехала.
- И что теперь?
- А, что?
- Ну-уу...это... Выпьем что ли? Обмыть ведь надо. Такое событие...
- Да, пошёл ты! ...и так тошно... я после вчерашнего ещё не отошёл.
- Так мы это...касочку поправим... Пивком... А?
- Пивком можно, - нехотя согласился Шура.
Жизнь продолжалась.
* * *
Через неделю, под вечер в двери квартиры позвонили. Шура и Генка дружно пошли открывать. Они теперь совсем не разлучались. Так...сбегают днём на работу и опять вместе.
На пороге, серьёзно глядя на них сквозь очки, стояла молодая женщина.
- Вы к нам? - хором спросили друзья.
- Что за прекрасные люди здесь живут! - воскликнула незнакомка. - Не ожидала такой горячей встречи!
И сменив тон, серьёзно сказала: - Мне нужна Анна Евдокимовна Коновалова.
- Проживает такая девушка.
- Она ваша родственница? - спросил с надеждой Шура. Сердце его бешено колотилось от предчувствий.
- Нет. Я из газеты.
- О-о!... Корреспондентка...
- Да. Меня Светлана зовут.
- Очень приятно...
- Вы, разумеется, знаете, что она Герой, орденом награждена?... Так я пройду? - засмеялась она, глядя на вытянувшиеся физиономии друзей.
- Будьте любезны! - расшаркался Генка, делая реверанс, - Проходите лучше к нам!
- Нет уж! Я к Анне Евдокимовне! Покажите где её комната.
Шура с Генкой переглянулись. Указав жестом на дверь, предупредили:
- Она не совсем того... Старенькая очень....и глухая...
- Разберёмся, - она огляделась вокруг, потянула носом, - Господи! Как вы тут живёте...-
И постучала в комнату старухи.
Друзья - соседи сидели на кухне.
- Вот так бабка! Ну, ты подумай... герой, однако...- чесал затылок озадаченный Генка, втыкая окурок в гору вонючих "бычков", - Вот не знал...
- Не ты один...Она тут сколько лет живёт и никто ни разу не был... Нет, вру... Лет тридцать назад пионеры прибегали... Вроде, шефы... Но чтобы орден...Не зна-ал...- поражался Шура.- Мне мать рассказывала, что в бабкиной комнате до Войны большая семья жила. И все умерли, одна она уцелела.
Через час вышла корреспондентка. Она была бледна и сильно расстроена. Шура с Генкой замаячили из кухни и она пошла к ним.
- Ну, что? Всё выяснили?
- А что выяснять-то...Полюбовалась - как живут у нас ветераны. Как им государство и люди помогают.
Она сурово посмотрела на притихших друзей.
- Слушайте! Вы, вроде, неплохие мужики... Но нельзя же ТАК! Ведь она у вас тут под боком умрёт от голода, а вам и дела никакого. Живёте в такой грязище, пьёте...
- Да ладно вам! А вы тоже хороши - вспомнили про бабку через сто лет.
- И мы хороши, - расстроился Шура, вздохнув.
Девушка прошла к окну и, открыв форточку, закурила, с отвращением глядя по сторонам. Шура проследив её взгляд, тоже посмотрел и ему стало неловко перед корреспонденткой.
- Я, конечно, вернусь ещё. А пока буду хлопотать, чтобы к ней приходили соцработники. Помогать по хозяйству... А вы...
- А мы будем делать ремонт, - твёрдо сказал Шура, глядя ей прямо в глаза.- Правда, Геша? И не только из-за бабки...
- А что?! Давно пора! - заволновался Генка. - Пусть она хоть перед смертью в чистоте поживёт. Унитаз новый поставлю...раковину...Ведь я же слесарь! Ё-маё! Вот только деньжат немного скопить бы...
- А вы пить бросайте!
- Да не пьём мы! Это хобби у нас такое...В кино не ходим - раз, телик не смотрим - два, в бары, рестораны всякие... Ведь как-то надо расслабляться рабочему человеку?
Ночью Шуре опять снилась тёткина картина с пейзажем. На этот раз он не бежал, а шёл уверенным шагом. Было легко дышать и идти. ОНА, наконец, обернулась и Шура увидел, что это вовсе не тётка, а корреспондентка Света, которая дружески взяла его под руку и они пошли рядом, весело разговаривая. "Догнал! - радовался Шура. - Теперь я знаю кто это."
По правую руку на скамейке сидела старушка соседка в военной форме, с орденом на груди. Рядом с ней пристроился Генка, обнимая новый унитаз нежно-голубого цвета. Он что-то втолковывал старушке, а та кивала в ответ.
"Опять что-то врёт прохиндей", - подумал Шура мимоходом.