Навстречу мне шел высокий седой старик, коротко стриженый ершиком. Я узнал его: наш институтский преподаватель, он читал курс теоретических основ электротехники, или ТОЭ, как сокращенно называли эту дисциплину.
— Здравствуйте, Сергей Федорович, — приветствовал я его. — Как поживаете?
— Да никак. С кафедры меня отправили на заслуженный отдых. Жена умерла. День да ночь — сутки прочь. Доживаю, словом, — ответил он тихим голосом.
Было видно: плохо ему, тяготится, наверное, одиночеством. И раньше он был, как бы, не от мира сего — приходил на лекции небритый, рубашка несвежая, застегнута по-деревенски на все пуговицы, без галстука. Сам высокий, лицо крупное, а голос тихий, бабий, и в глазах какая-то мука.
Звали мы его за глаза сочувственно «Дед», хотя ему в ту пору и пятидесяти не было.
— Слушайте, а может быть, вы поработаете на полставки у нас в лаборатории? — предложил я ему.
— А что делать-то надо?
— Займетесь библиографическим и патентным поиском. Будете на людях, да и приработок к пенсии не повредит.
Мы договорились. Сергей Федорович занял свободный стол в комнате, где, кроме меня, находился еще один выпускник нашего института, так же хорошо знавший Деда.
Работал он добросовестно. Посещал библиотеки, рылся в перечнях патентов, делал выписки, выполнял расчеты по нашей тематике. Да и внешне преобразился: всегда выбрит, свежая рубашка с галстуком. Иногда, чтобы расшевелить Деда, мы с приятелем, отложив дела, с интересом слушали его воспоминания.
— Думаете, почему я небритый ходил на лекции? — как-то сказал он. — Жена у меня была истеричкой и закатывала каждый день жуткие скандалы — ревновала к студенткам. Ревновала без всяких оснований. Вы-то, может быть, и не замечали, как среди лекции она тихо входила в аудиторию, садилась в последнем ряду и следила за каждым моим словом, за каждым жестом. Какая уж тут лекция! Я старался глаз не поднимать от конспекта, но дома меня все равно ждала выволочка: якобы не так посмотрел на ту студентку, заигрывал с ней.
— Когда жена слегла, — продолжал он через некоторое время, — я нанял по объявлению сиделку — сорокалетнюю крепкую женщину из деревни. И после смерти супруги она больше года жила в моей квартире в качестве домработницы: стирала, прибиралась, ходила в магазин, готовила еду. Ну, как бывает в таких случаях, два одиноких человека, сошлись мы. Но решительно воспротивилась дочь, не знаю, может быть, она и права: женщина лучше нас, мужиков, чувствует другую женщину, что у той на уме.
Теперь живу один. Но вот что удивительно: жены уже нет, а я постоянно думаю — пусть она была истеричкой, но мне тогда с ней было много лучше, чем сейчас одному.
Коллеги, сослуживцы? Я для них уже отрезанный ломоть. Редко кто вспомнит и позвонит в День Рождения. Нет, люди ни в чем не виноваты, сам был таким, просто так устроен человек — на всех тепла не хватает. Дети и внуки? У них своя жизнь и свои проблемы.
Выходит, дорог я был только жене и никому больше на всём белом свете.
Часто смотрю на фотографию молодой жены, она у меня на письменном столе. Моя любушка улыбается, глаза распахнуты в ожидании счастья. Гляжу, и как никогда, чувствую себя ответственным. Дал ли я ей это счастье? Не уверен.
Дед замолчал и опустил повлажневшие глаза.
— Споришь, бывало, с ней, не уступаешь ее предложениям — на какую стенку повесить картинку, чуть выше или чуть ниже — черт знает, зачем спорил. И ведь дал же Бог пережить ее, и теперь всю оставшуюся жизнь буду казниться и сожалеть: ну, зачем я тогда не сделал так, как она просила...
Делайте, ребята, добро своим близким, пока они живы, любите их. Потом будет поздно. Будете ходить на могилку в Родительский День, мыть памятник, убирать сухую траву, но никакие раскаяния не спасут вас... Поздно. И будете до конца дней маяться своей виною.
Давно нет в живых Деда.Сам я стал дедом. Но памятны его слова, как напутствие. Особенно это: "Делайте, ребята, добро своим близким, пока они живы,любите их".
Февраль 2010 г.