***
Услышав эту радостную весть, я еле удержался от слёз радости. Генерал, седой пожилой человек, на плечи которого легла огромная ответственность за судьбу республики, храбро противостоящий фашистским мятежникам, радовался не меньше меня за своего любимца: «Слышите, товарищ Ростислав? Жив наш капитан Тур». Успокоившись, он сообщил мне подробности. Наши радисты перехватили директиву фашистского командования. Созданы отборные группы для поиска и уничтожения капитана Тура. Он умудрился прорвать засаду, уничтожив немало фалангистов, в том числе самого майора Флика и нескольких его головорезов, и исчезнуть в неизвестном направлении. Потом генерал подошёл к большой масштабной карте, висевшей на стене его кабинета, и задумчиво сказал: «Я думаю, капитан Тур подался в горы. Трудно ему одному приходится, трудно. Хотя я уверен, среди местного населения, особенно в горной части, у него немало друзей».
Тут я обратился к генералу с просьбой разрешить мне создать группу поиска из числа самых опытных разведчиков нашего батальона в составе семи - десяти человек. На что он мне ответил: «Вы, товарищ Ростислав, опередили меня. Я сам хотел предложить вам создать боевую группу под вашим началом для поиска капитана Тура и оказания ему помощи и вывода из окружения врага. Даю вам сутки на сборы. Я верю в успех, товарищ Ростислав, только в успех, и ни во что иное. Увидите капитана Тура, передайте ему мою личную благодарность. Да ещё скажите, что предатель обезврежен и полностью раскрыл все вражеские замыслы. Передайте, что мы ждём его живым и невредимым, а также передайте ему материнский привет Пасионарии. Идите, товарищ Ростислав, будем с нетерпением ждать вас. Я верю в успех». С этими напутствиями старый генерал проводил меня».
- А кто такой майор Флик? – Марина и Севиль почти одновременно задали вопрос старшине.
- Майор Флик, как нам было известно из агентурных источников, был эсэсовцем, присланным из гитлеровской Германии для обучения фалангистских костоломов так называемой «Голубой дивизии», а также для диверсионной и разведывательной деятельности в нашем тылу, в тылу республиканцев. Этот Флик считался у них виртуозом рукопашного боя. Говорили, что он якобы обладает страшной, нечеловеческой силой и что несколько лет обучался у тибетских монахов тайнам древнего искусства рукопашного боя. А, став великим единоборцем, отдался злу и чёрной магии. За безумную жестокость и маниакальный садизм, его прозвали «майстердот» - «мастер смерти». Капитан Тур давно собирался уничтожить этого садиста-палача, но как он умудрился выйти на этого зверя, фашистского майора Флика, нам было непонятно, - старшина развёл руками. - Просто уму непостижимо, как он смог уничтожить зверя в его же логове.
Гордому удивлению старшины не было предела.
- Прибыв в батальон, я представил начальнику штаба батальона, временно заменяющему капитана Тура, письменное предписание главкома о создании под моим началом поисковой группы. Уже не было секретом, что капитан Тур при выполнении какого-то секретного задания пропал без вести и что всё фашистское зверьё брошено на поиски для его поимки и уничтожения. Все стремились попасть в поисковую группу, но я отобрал лучших среди лучших. Это были проверенные разведчики, всего семь человек. Все они по несколько раз ходили с капитаном Туром в тыл врага. Я был уверен, что капитан Тур остался бы доволен составом поисковой группы. Это были самые сильные, самые отважные, самые верные ему, его друзья-разведчики, - старшина с уважением начал называть их имена. - Это были ребята из той отборной десятки, которую обучал лично капитан Тур: горцы каталонец Феррер и баск Дэвид, они отлично знали местность и великолепно ориентировались в горных лабиринтах, всегда спокойный, фин Йоханнсен, баварец Вольдемар, не унывающий жизнелюб, хитрющий, как лис, храбрый, как лев, венгр Матьяш, белокурый великан, цепкий и гибкий как барс болгарин Петр, быстрый на решения в сложнейших ситуациях, великолепный стрелок итальянец Марчелло. Мы обязаны были сделать всё возможное и даже невозможное для предотвращения замысла врага, стремящегося уничтожить капитана Тура, - в голосе старшины Константина Коваля звучал металл яростного гнева. - Выступили мы ночью и спешно пустились в путь на поиски капитана Тура.
Глаза старшины кипели отвагой. Марина и Севиль не могли скрыть своё сильное волнение за судьбу капитана Тура, словно события происходили в настоящее время. Даже маленький Алихан, всегда встревавший в разговоры взрослых со своими детскими остротами и смешными вопросами, сжав напряжённо губы, молчал, лишь сжимал и разжимал вспотевшие кулачки. Его маленькое, но не по-детски чувствительное сердце было там, с разведчиками капитана Тура. Наконец он не выдержал паузы старшины и с нетерпением воскликнул:
- Дядя Костя, ну идите скорее на помощь капитану Туру.
Алихан, отсеяв непонятные его уму детали событий, понял, что капитан Тур, богатырь и друг дяди Кости, воюет против страшных чудищ – фашистов и побеждает их. За это все фашисты, которые ещё живы, хотят его убить. Но на помощь капитану Туру идут его друзья, тоже богатыри, во главе с дядей Костей. Маленький Алихан ждал с нетерпением победы капитана Тура и его друзей над их врагами. Ведь все сказки оканчивались победой богатырей над всякими чудовищами: и над Кощеем Бессмертным, и над Змеем Горынычем, и над Бабой Ягой. «И над фашистами тоже будет наша победа», - думал Алихан и снова, уже сердито, повторил своё требование:
- Дядя Костя, скорее надо спасать капитана Тура! Сколько можно ждать?
Севиль крепко обняла сына, погладила его по голове и, чтобы успокоить, ласково сказала:
- Не спеши, Алихан. Скоро дядя Костя закончит свой рассказ, и мы все увидим, что всё будет хорошо.
Алихан так трогательно со всхлипом вздохнул, что, несмотря на напряжённый накал, вызванный рассказом старшины, все поневоле улыбнулись. А Алихан, не обращая внимания на реакцию взрослых, тихо промолвил:
- Скорее бы наши победили, а то я устал бояться за капитана Тура и за дядю Костю.
Марина, нисколько не теряя интереса к рассказу старшине, всё это время молчала, думая о чём-то своём.
- Не буду утомлять вас долгим рассказом. Он и так уж очень затянулся. Алихан прав, надо скорее спешить на помощь капитану Туру, - старшина с успокаивающей улыбкой кивнул своему маленькому другу. После долгих поисков, благополучно обойдя заслоны фалангистов, не вступая с ними в какие-либо стычки, мы оказались в одной из горных деревушек, жители которой были сторонниками республиканцев. Они неоднократно оказывали нашим разведчикам посильную помощь, предоставляли им ночлег, пополняли их продовольственные запасы и, самое главное, доставляли о фалангистах различные сведения, представляющие для нас, разведчиков, оперативный интерес. Они знали капитана Тура и считали его своим национальным героем. И таких деревень, считающих капитана Тура своим, было предостаточно. Вы представляете, каждый горец считал его своим: каталонцы считали его каталонцем, арагонцы считали его арагонцем, баски считали его баском - все, абсолютно все считали его своим. Вот какую великую любовь он заслужил у них, - эти слова старшины прозвучали почти торжественно.
Константин Коваль выдержал короткую паузу и продолжил:
- Подступы к этой горной деревушке были труднодоступны; тропы к ней были извилисты и загромождены большими обломками скал. Вообще, все горные деревушки похожи друг на друга. На постой мы встали у старика Пабло. Его хорошо знали фин Йоханнсен, каталонец Феррер и баск Дэвид. Они в разное время вместе с капитаном Туром останавливались у него. У старика Пабло дом был небольшой, но крепкий и находился на окраине деревни. Это было удобно для нас, так как чтобы выйти на эту скрытую в горах деревушку, нужно было преодолеть многочасовую дорогу по узким зигзагообразным тропкам, которые сходились к главной тропе, ведущей в деревню, прямо к дому старика Пабло. И эту тропу мы могли держать под неусыпным контролем. Внук старика Пабло, восемнадцатилетний Хуанито, крепкий поджарый паренёк, со своим товарищем, тоже молодым парнем из этой деревушки, пасли в горах небольшое деревенское стадо коз и, перегоняя их с одного места на другое в поиске пищи для них, парни стали невольными свидетелями смертельной схватки капитана Тура с майором Фликом и его телохранителями. Вот что рассказал нам Хуанито: «На повороте одной из тропинок, намного ниже нашей деревни, я и мой товарищ увидели вооружённого человека, осторожно спускавшегося вниз. Мы узнали его, это был наш амиго Тур. Я хотел окликнуть его, как вдруг увидел, что навстречу ему из-за поворота другой тропинки вышли пять фалангистов, вооруженных с головы до ног. Среди них выделялся один - великан со свирепым выражением лица. Мы затаились в страхе, не зная как помочь амиго Туру. У нас с товарищем на двоих была одна винтовка. И я решил, что, как начнётся схватка между Туром и фалангистами, буду стрелять из своего укрытия. Убью хотя бы одного фалангиста, хоть какая-то помощь нашему амиго. Своему товарищу я велел бежать в деревню за подмогой». Тут старик Пабло перебил внука и, поощряюще посмотрев на него, сказал: «Хуанито у меня самый меткий стрелок в нашей деревне». А затем кивком головы разрешил продолжить свой рассказ о капитане Туре. «Амиго Тур молчаливым гранитным утёсом стоял перед фалангистами, и те от неожиданной встречи с ним словно оцепенели в ужасе. Неподвижное спокойствие амиго Тура навело на фалангистов страх. И тогда самый смелый из них, тот страшный великан, с лютой злобой и диким криком, выхватив из-за пазухи длинный нож, бросился на амиго Тура. Всё дальнейшее произошло в одно мгновение. Тур молниеносным движением отскочил в сторону, схватил великана за руку с ножом, сдавил его, словно в железных тисках, и швырнул его огромное тело в остальных так, что тех как ветром смело. И тут я два раза выстрелил в груду стонущих тел. Амиго Тур даже не повернул голову в мою сторону. Он из своего автомата расстрелял оставшихся фалангистов. Лишь тогда повернулся и, увидев меня, помахал рукой. Я начал быстро спускаться к нему. Амиго Тур тяжело присел на большой плоский обломок скалы. «Кажется, я немного вывихнул ногу», - сказал он. Потом протянул мне руку: «Спасибо тебе, Хуанито, ты здорово помог мне. А самое главное, вовремя. Я знал, что ты мне поможешь, - и амиго Тур вдруг весело рассмеялся. – Тебя, Хуанито, с твоим дружком я сразу приметил и поэтому был спокоен. Видел, как ты нацелил винтовку свою в нашу сторону. Ещё раз спасибо тебе, Хуанито». Увидев, что я удивлен тому, как он смог в такой опасной ситуации заметить меня, притаившегося с винтовкой за скалами, амиго Тур похлопал меня по плечу и сказал: «Спроси у деда Пабло. Он тебе скажет, что охотник обязан видеть всё вокруг себя и над собой, и под ногами, а также уметь слышать и слушать. Ваши старики легенды рассказывают о твоём деде Пабло как о великолепном охотнике на диких зверей». Амиго Тур снова весело рассмеялся. Потом он встал, чуть прихрамывая, подошёл ко мне, обнял и сказал: «Возьми трофеи и раздай в деревне тем, кто способен держать в руках оружие. Каждый из вас должен защищать свой дом, свою деревню, свои горы, своих родных и друзей от диких зверей, особенно от двуногих диких зверей. И передай привет деду Пабло и мое огромное спасибо за такого храброго внука как ты, дорогой Хуанито». Он попрощался со мной и, прихрамывая, начал спускаться вниз к равнине. И ещё амиго Тур подарил мне на память свой огромный нож». Хуанито с гордостью показал нам нож, подаренный ему капитаном Туром, и добавил: «И трофеи нам достались богатые: пять автоматов, много гранат, пистолеты, большие толстые ножи, три бинокля - одним словом, добра хватает».
- Мы, туровцы, видели, как в глазах старика Пабло и его внука Хуанито светилась и радость, и гордость за то, что они помогли самому легендарному Туру, - в голосе старшины Константина Коваля тоже звучали ноты гордости за своего командира. - Известие о том, что, капитан Тур жив, нас обрадовало, но не успокоило. И поэтому на следующий день спозаранку мы отправились в путь на поиски капитана Тура. Перед нашим уходом Хуанито сказал, что амиго Тур просил его передать нам, чтобы мы шли в горную деревушку, которая находится на расстоянии двухдневного перехода, ниже их деревни в глухой скалистой местности, и добавил, что Йоханнсен, Феррер и Дэвид знают эту деревню, а он остановится на несколько дней в доме охотника Карлоса. Потом Хуанито спросил, кто среди нас пан Ростислав. Ему указали на меня. Тогда он отвёл меня в сторону и передал записку от капитана Тура. В записке было написано: «Я уверен, что ты с ребятами выйдешь на мои поиски. Как и обещал тебе, я жив. Спасибо за всё. До побачения. Твой земляк».
Голос старшины заметно задрожал:
- Прочитав записку капитана Тура, я был поражён его чуткой прозорливости. Я тогда понял, как он искренне верил мне и своим туровцам и предвидел наши дальнейшие действия. Он верил, что я буду его искать, что я вернусь. Ребята молча, с удивлением смотрели на моё счастливое лицо. Я и не заметил, как горячая, но радостная слеза капнула на записку, которая слегка дрожала у меня в руках. Ребята отвернулись, чтобы не смущать меня, они поняли моё состояние. Ведь последним напарником капитана Тура был я, а вернулся один, без него. И они поняли, какую страшную тревогу и боль я пережил, вернувшись со спецоперации без командира.
Глаза старшины Константина Коваля возбуждённо блестели.
- Я думаю, что ни я, ни Марина нисколько не сомневались бы в вас, Константин, окажись мы на месте капитана Тура, – с чувством благодарности обратилась Севиль к старшине.
- Я очень гордилась бы таким другом как вы, Константин Николаевич, - официальным тоном произнесла Марина и взглянула старшине прямо в глаза с особой теплотой и уважением.
Искренние слова Севиль и Марины приятно смутили старшину, и он в который раз кашлянул в спасительный кулак, чтобы собраться с духом и продолжить свой рассказ.
- Мы встретились с капитаном Туром именно в той деревушке, о которой говорил нам внук старика Пабло Хуанито. Эта деревушка находилась в такой глухой горной местности, что туда вряд ли смогли бы нагрянуть поисковые группы фалангистов. Если бы враги каким-то чудом и умудрились бы появиться в этой деревушке, капитан Тур смог бы по тайным тропам незаметно уйти от преследования. Он знал все ходы и выходы в горах не хуже местных пастухов. Да и они при случае помогли бы ему. У него повсюду были друзья и помощники среди горцев. Мы осторожно подошли к нужному нам дому, который стоял крайним, на отшибе деревни. Этот дом был знаком Йоханнсену, Ферреру и Дэвиду. Им, как я уже говорил, приходилось после напряжённых, трудных рейдов с капитаном Туром в тылу фалангистов передохнуть в этом доме, хозяином которого был охотник Карлос, один из местных друзей капитана Тура.
Дэвид тихо постучал в дверь. На крыльце появился мужчина лет пятидесяти, среднего роста, крепкого сложения, с вьющимися черными волосами, большими дерзкими глазами. Смуглое, продубленное горным воздухом лицо и плотно сжатые толстые губы выражали суровую решимость дать отпор враждебным действиям незваных гостей. Это был хозяин дома охотник Карлос. При виде Йоханнсена, Феррера и Дэвида у него на лице появилось что-то вроде улыбки, и он хриплым баском пригласил нас в дом. Пятеро из нас вошли в дом, а двое наших товарищей, Матьяш и Петр, остались снаружи, на часах. Жилище этого горца было скромным. Оно состояло из нескольких квадратных комнат. Стол, скамейки, сундук, домашняя утварь, охотничьи принадлежности - вот и вся обстановка. За столом сидел капитан Тур. Его правая рука лежала на рукоятке его любимого автоматического пистолета маузер с полным магазином. Лицо его было осунувшимся, усталым. Даже такой железный человек как он был утомлён долгим пребыванием в тылу фалангистов. Одному пробиваться к своим мимо отборных ищеек врага - не каждый смог бы выдержать такую колоссальную физическую и психологическую нагрузку. Мы уже знали, что кроме группы, возглавляемой палачом Фликом, капитаном Туром были уничтожены ещё несколько поисковых групп врага, не больших по количеству, но отборных, из специально обученных фалангистских костоломов-головорезов. Увидев нас, он стремительно встал и, прихрамывая, бросился к нам. «Привет, ребята, заждался я вас», – при этих словах глаза капитана Тура радостно заблестели. Он обнял ребят, потом подошёл ко мне, лукаво улыбаясь, крепко обнял меня и тихо шепнул на ухо: «Здоровеньки булы, земляк».
Карлос, хозяин дома, за то время, что мы выражали свою радость от встречи с капитаном Туром, уже успел накрыть на стол: козий сыр, куски горячего отварного мяса, хлеб, масло, кувшин вина. Ужин пришёлся кстати, мы были очень голодны. Карлос вынес еду и нашим товарищам, Матьяшу и Петру, которые стояли на страже, готовые в любую минуту в случае опасности поднять тревогу. После ужина мы приступили к обсуждению плана выхода к своим. «Идёт жестокая блокада дорог фалангистами. В горах они вряд ли смогут достать нас, но на равнинах, главным образом в пределах межгорных и предгорных прогибов, мы можем нарваться на крупные поисковые группы фалангистов», – капитан Тур говорил спокойно, но чувствовалась несвойственная его характеру некоторая взволнованность. Он беспокоился о каждом из нас. Выходить из окружения врага группой из восьми человек - более сложная задача, чем выбираться одному. И тогда я высказал своё мнение: «Капитан, враг не знает о нашем присутствии у себя в тылу, думает, что ты один. Если столкнемся с какой-либо вражеской поисковой группой, мы их атакуем. Фактор неожиданности должен принести нам успех». Капитан Тур в ответ понимающё улыбнулся: «Я и надеюсь на этот фактор неожиданности, пан Ростислав». Потом он вынул из своего планшета небольшую карту, начерченную им самим, и ознакомил нас с ней: «Я думаю, что нам следует идти по этому маршруту. На мой взгляд, это наиболее безопасный путь. В случае встречи с фалангистами мы можем прорваться к своим без потерь и выйти к лесу, там нам будет легче маневрировать». Мы все согласились с его предложением.
Несколько дней мы шли по горным тропам, спускались вниз, стараясь выйти к намеченной на карте капитана Тура равнинной местности, не далеко от которой раскинулась густая лесополоса. Дойти туда и было нашей задачей, так как за лесополосой в нескольких километрах расположились силы республиканцев. Мы уже были почти у цели, когда увидели у подножия тропы, по которой мы спускались, скученный дозор врага. Их было человек двадцать.
«Вот этого я и опасался, – прошептал капитан Тур. - Они могут нас обнаружить, а отступать нам некуда. Но неприятель нас не видит, и хорошо, что они держатся кучкой, а не развернуто. Только стремительным, внезапным нападением мы можем уничтожить эту боевую группу фалангистов. А для этого мы должны сравняться в количественном плане». Капитан Тур бодро оглядел нас: «Восемь человек. Выходит, на брата почти по два с половиной фалангиста, – даже в эти опасные, напряжённые минуты капитан Тур шутил, поддерживая в нас уверенность в успешном завершении нашего рейда. - Нам следует сделать незаметный, молниеносный бросок и оказаться с ними вплотную. Только ближний бой, рукопашная схватка, грудью в грудь, лицом к лицу не даст им возможность развернуться в цепь, открыть плотный огонь и прижать нас к земле. В ход пускаем ножи и пистолеты. Каждый из нас раздваивается. Бьём четко, без промаха». При этом глаза капитана Тура блестели неукротимым бесстрашием.
Старшина сделал паузу, потом пояснил:
- Это была особая тактика рукопашного боя, которую разработал и усовершенствовал до автоматизма лично капитан Тур. Он ежедневно по несколько часов натаскивал разведчиков до седьмого пота этому стилю рукопашного боя, который назвал «стиль раздвоения». Главное отличие этого стиля рукопашного боя заключается в том, что, несмотря на численное превосходство противника, мы, если можно так выразиться, «прилипаем» к нему. И стреляя из пистолета левой рукой, правой наносим молниеносные неуловимые фехтовальные удары ножом. Оглушенный, растерянный внезапной атакой с ближней дистанции, противник не может открыть по нам огонь, боясь поразить своих, а мы, хотя и рискуем поразить кого-либо из своих товарищей, но уверенные в точности своих выстрелов, поражаем врагов в упор. А правая рука синхронно с левой, но уже ножом, поражает другого противника. Неоднократно этот стиль, вернее, тактика рукопашного боя приносила нашим разведчикам успех. И не было ещё ни одного случая, чтобы кто-либо из наших товарищей был ранен кем-то из своих. Ребята наши были отменными стрелками. Многие из них могли бы даже потягаться в меткости стрельбы из пистолета, с самим капитаном Туром».
- Значит, выходит так, что в данной ситуации вас восемь человек. И если, как вы говорите, придерживаться вашей тактики, то в первые минуты атаки вы должны уничтожить шестнадцать фашистов, так как вы раздваиваетесь и превращаетесь как бы в шестнадцать человек. Я вас правильно поняла? - тревожно, с каким-то нервным возбуждением спросила старшину Марина.
- Точно, вы правильно поняли, - старшина одобрительно посмотрел на Марину. – Каждый из нас, как любил говорить капитан Тур, раздваивается. Одна рука методично поражает врага выстрелами из пистолета, другая рука поражает ножом. Именно работа двумя руками, без каких-либо промахов, эффективна и результативна. У врагов нет возможности прийти в себя. Они просто не могут очухаться. И вот эта тактика рукопашного боя в ближней дистанции, вплотную с врагом и даёт возможность уничтожить превосходящего нас количеством неприятеля.
Севиль от волнения так сильно прижала к себе Алихана, что он повернул голову к ней и тихо сказал:
- Не бойся, мама, наши победят, вот увидишь.
И сам тоже крепче обнял Севиль, продолжая внимательно слушать дядю Костю. Старшина вытащил из кармана брюк платок, вытер пот, выступивший у него на лбу. Видно было, что он мысленно вновь переживал этот незабываемый для него бой. Он вновь был с капитаном Туром и со своими товарищами, готовился к смертельной схватке с врагом
- Крик ужаса вырвался из груди фалангистов, когда мы, как обвал, сорвавшись с горы, обрушились на них. Вопль страха, изданный врагом, заглушил громовой голос капитана Тура: «Бей! Рази!». А потом на ходу коротко бросил мне: «Ростик, прикрывай мне спину». Старшина так выразительно рассказывал об этой страшной схватке с превосходящими их силами врага, что Севиль, Марина и Алихан, каждый из них по-своему, явственно представили картину этого страшного боя. Старшина перевёл дыхание и продолжил:
- Замелькали наши ножи. Из пистолетов мы в упор расстреливали врагов, а в ответ раздавались стоны и крики фалангистов. Среди них были два рослых немца свирепой внешности, видимо, инструктора из гитлеровской Германии. Они только успели с яростью, перешедшей в ужас, крикнуть: «Гауптман Тур! Гауптман Тур!». Их комбат сразу завалил. Он дрался впереди нас, как одержимый, круша врагов налево и направо. Уже в первую минуту схватки мы положили двенадцать фалангистов. Остальные восемь отпрянули в замешательстве перед нашим убийственным натиском. Отвага и неуемная мощь капитана Тура, а также наша общая ярость утроили наши силы. Мы были все как один слаженный механизм неистовы, молниеносны. Я не отставал от капитана Тура ни на шаг. Я помнил его наказ и всю схватку прикрывал его со спины. Несколько фалангистов, оставшихся в живых, пытались обойти капитана Тура с тыла и нанести ему в спину смертельный удар, но все они пали от моей руки и Йоханнсена. Наконец отборная диверсионно-разведывательная группа врага была повержена. Все двадцать фалангистов, в том числе и два немецких инструктора, были уничтожены до единого. Мы уже торжествовали победу, как краем глаза я увидел, что один из поверженных, лежащих на земле фалангистов, тяжелораненый, из автомата целится в капитана Тура. Прикрыв его собой, я только успел крикнуть: «Тур», нажал на курок пистолета одновременно с фалангистом, выпустившим короткую автоматную очередь в капитана Тура. Меня что-то сильное ударило в грудь. Я словно в полусне увидел, что мой выстрел из пистолета насмерть пригвоздил фалангиста, пытавшегося убить капитана Тура. Потом меня охватил ледяной озноб, и я увидел широко раскрытые от ужаса глаза капитана Тура, почему-то залитое слезами суровое лицо Йоханнсена и бегущих ко мне ребят. Всё вокруг меня вихрем закружилось, и меня окутала тьма.
Услышав, как во время рукопашного боя старшину в грудь поразила автоматная очередь, Севиль и Марина, затаив дыхание, напряжённо, со страхом ждали продолжения рассказа. И никто из взрослых не обратил внимания на маленького Алихана, так как он сидел тихо, прижавшись к матери. Вдруг он резко вырвался из объятий Севиль, подскочил к старшине и, схватив двумя руками его руку, начал трясти её. Глаза Алихана выражали одновременно боль, испуг и удивление.
- Дядя Костя, тебя убили? Скажи, тебе было больно? Ты же ведь живой. Я не хочу, понимаешь, не хочу, чтобы ты умер, дядя Костя,– и внезапно, обняв старшину своими ручонками, малыш беззвучно расплакался. Все всполошились.
- Алихан, родной мой хлопчик, жив я, назло всем смертям, жив, - старшина тоже обнял прижавшегося к нему плачущего Алихана. - Ну и дурак же я, ушёл в свои воспоминания, забыв, что с нами малыш.
– Не малыш я. Скоро в школу пойду. Мне просто вдруг стало очень больно, потому что, когда в тебя выстрелили, тебе стало больно. И я испугался, вдруг ты умрёшь, – крепко обняв старшину, сквозь слёзы всхлипывал Алихан.
- Ну, хлопчик, ты и меня заставил прослезиться, - попытался пошутить старшина.
Он смущённо, быстро вытер тыльной стороной правой ладони повлажневшие глаза и, продолжая обнимать Алихана левой рукой, ласково выговаривал ему:
- Алихан, дорогой мой друг, ты будущий мужчина. Не огорчай маму, тётю Марину и меня. Хорошо, что батя твой тебя сейчас не видит. Не плачь, никогда не плачь. Будь сильным, как капитан Тур.
Алихан, продолжая всхлипывать, прервал старшину:
- Я буду сильным, как капитан Тур и как ты, дядя Костя. Только ты больше не умирай, никогда не умирай.
- Даю тебе слово никогда не умирать. Мы все будем жить и радоваться жизни, - дрогнувшим голосом пообещал старшина своему маленькому другу, мягко поцеловав его в лоб.
Не по возрасту душевная чувствительность шестилетнего ребёнка до слёз потрясли взрослых. Они изумлённо переглянулись. А Алихан продолжал обнимать старшину Константина Коваля, словно оберегая его от какой-либо внезапной опасности.
- Извините меня, я своим рассказом расстроил всех вас. Обещаю тебе, Алихан, концовка моего рассказа очень обрадует и тебя, и маму, и тётю Марину.
Севиль подозвала сына к себе, взяла его на руки и поцеловала:
- Ты слышал, сынок, что сказал дядя Костя? Рассказ его закончится на хорошей, веселой ноте.
Старшина несколько минут сидел с виновато опущенной головой. Потом он обратился к Севиль и Марине:
- С вашего разрешения, я выйду покурить, - и быстро вышел из купе, на ходу вытаскивая из кармана брюк пачку папирос.
Через некоторое время старшина осторожно вошёл в купе. По его лицу было видно, что он не совсем отошёл от своих воспоминаний. Следы душевных переживаний ещё виднелись в его глазах. Он присел на своё прежнее место напротив Севиль и Марины, виновато посмотрел на Алихана, который, сидя на коленях матери, повернул голову в его сторону и хмуро, исподлобья, пытливо взглянул ему прямо в глаза:
- Дядя Костя, ты обещал рассказать нам что-то хорошее.
Старшина вопрошающе посмотрел на Севиль и Марину.
- Мы слушаем вас, Константин, рассказывайте. Алихан больше не будет плакать. Он у нас большой и сильный мальчик, весь в своего батю. Правда, Алихан?
Севиль нежно погладила сына по голове.
- Правда, дядя Костя. Я больше не буду плакать, даже если мне будет очень больно и страшно. Но ты, дядя Костя, обещал рассказать что-то хорошее и весёлое, так рассказывай. Я очень хочу, чтобы всё закончилось хорошо, как во всех сказках.
Глаза Алихана горели огнём нетерпеливого ожидания победы капитана Тура, дяди Кости и всех туровцев над фашистами, которые выглядели в его глазах чудищами, вроде Кощея Бессмертного, Змея Горыныча и различных многоглавых драконов.
- Ну, тогда слушайте, – и старшина продолжил свой рассказ. - Очнулся я в чистой, аккуратной, небольшой горнице деревянного дома. В этом доме, как потом я узнал, был расположен полковой медсанбат республиканцев. Двигаться я не мог. С трудом огляделся вокруг. Напротив на деревянном табурете сидел высокий могучего сложения молодой мужчина. На его широченных плечах висел белый халат, который был на него очень мал, еле доходил до пояса. Мне вдруг стало смешно: белый халат, словно лоскут от простыни, был наброшен на что-то большое. У этого мужчины было чисто выбритое лицо. Большие карие глаза смотрели на меня тревожно. Что-то знакомое показалось мне в его статной осанке, в улыбке на его красивом мужественном лице. Я тихо прошептал: «Где я? Кто вы?». И вдруг, о Боже, раздался родной грохочущий шутливый голос: «Ясновельможный пан не узнаёт своего командира». Слезы перехватили моё горло: «Капитан Тур, где твои борода и усы?». Независимо от меня слёзы так и полились из моих глаз. «Да не плачь по моим усам и бороде, сбрил их и пустил по ветру. Пусть витают над Пиренейскими, Кантабарийскими, Иберийскими, Каталонскими, Андалузскими, горами. Оставил их им на память».
Несмотря на шутливый и бодрый тон капитана Тура, я чувствовал, что он взволнован не меньше меня. Он встал, подошёл ко мне и тихо, осторожно обнял меня: «Вот и свиделись Костя. Выздоравливай скорее, скоро будем дома. Ты мне теперь не только земляк, но и брат, кровный, родной брат». Я был поражён увиденным: в глазах капитана Тура блестели слезы. Голова моя слегка кружилась. Радость встречи придала мне какую-то особую силу, и уже окрепшим голосом я спросил его: «Как я оказался здесь?». Капитан Тур смотрел на меня, и в глазах его я видел не только блеск сдерживаемых им слёз, но и свинцовую усталость, которую он носил в себе. Он снял со спинки кровати полотенце, мягкими движениями начал вытирать моё заплаканное и вспотевшее от волнения лицо. «Ты отдыхай, Костя, я потом тебе всё расскажу. Самое главное, ты жив, и мы снова вместе. Так что выздоравливай, очень прошу тебя, брат мой». Я обратил внимание на то, что капитан Тур несколько раз назвал меня своим братом. Мне было приятно это слышать. На душе вдруг стало хорошо и спокойно.
- Дядя Костя, мне ты говоришь: «Не плачь, потому что мужчины не плачут». А ты такой большой и расплакался, и капитан Тур тоже чуть не расплакался, когда увидел тебя. Разве богатыри тоже плачут? – вдруг возмутился Алихан.
- Так это от радости. От радости, что мы живы, что мы, друзья, снова вместе. Когда вырастешь, поймешь, какое счастье, видеть своих друзей живыми и здоровыми. Так что и большим дядям, вроде меня и капитана Тура, можно от радости иногда поплакать, – смущенно отшутился старшина.
- Я ещё маленький, но я знаю, что какое счастье, когда друг жив и здоров. Я очень радуюсь, что ты с нами, дядя Костя. Для этого не надо быть большим. Ну и что, что я ещё не вырос. Всё равно я счастлив, что ты живой. А когда приедет мой батя, буду совсем-совсем счастливым и плакать не буду, – эти рассуждения маленького Алихана, высказанные обиженным тоном, изумили всех.
- У меня нет слов. Одно могу сказать тебе: ты - верный друг Алихан. И я горжусь, что ты называешь меня дядей и считаешь своим другом, - старшина на полном серьёзе протянул Алихану руку, которую тот по-взрослому крепко пожал.
Потом, снова удобно устроившись на коленях матери, мальчик обратился к старшине с просьбой продолжить рассказ.
- Пролежал я на больничной койке в медсанбате больше месяца. Ранение мое было не смертельным, но тяжёлым. Много крови я потерял, – продолжил свой рассказ старшина. - Автоматная пуля пробила мне грудь, не повредив жизненно важные органы. Ребята потом рассказали мне, как они вынесли меня, тяжелораненого, без сознания, к своим. Мои товарищи боялись, что не донесут меня живым, думали, что рана моя смертельная. Только капитан Тур верил, что я выживу. Ребята рассказывали, что когда они несли меня, капитан Тур всю дорогу разговаривал со мной: «Ты будешь жить, я не дам тебе уйти». Но я не слышал его, сознание моё было отключено. Лишь тихая, еле слышная колыбельная, которую в детстве пела мне моя мать, слабо веяла в моём застывшем сознании. В медсанбате, куда меня доставили, не было донорской крови. И капитан Тур стал мои донором, по счастью, группа его крови подходила мне. Он сдал свою кровь в очень большом количестве, больше положенного, но крови для переливания не хватало. Врачи не хотели брать у него кровь сверх нормы, опасаясь за его здоровье. Капитан Тур, страшно разозлившись, обещал расстрелять врачей, если они не возьмут у него крови столько, сколько нужно для моего спасения. Все были поражены нервным срывом капитана Тура, который всегда отличался ледяной хладнокровностью, степенной рассудительностью, строгой, но доброй обходительностью. Но никто из врачей на него не обиделся. Все знали, что он несколько суток не смыкал глаз, и лишь после завершения операции по извлечению пули из моей груди и сообщения о моем стабильно удовлетворительном состоянии, врачи упросили его отдохнуть. Авторитет капитана Тура был настолько велик, его как героя Испании так сильно любили и уважали, что никто его не упрекал и не напоминал ему о его нервном срыве и угрозах расстрелять врачей. После всего, что я узнал из рассказов друзей, до меня дошёл смысл слов капитана Тура, когда он в медсанбате сказал мне, что я его кровный брат.
Старшина глубоко вздохнул, взглянул на Севиль и с трепетной, душевной проникновенностью сказал:
- Вот так мы стали с капитаном Туром родными кровными братьями, - потом, улыбнувшись, добавил. - Не шутка, пятьдесят процентов туровской крови течёт во мне. Так что, Бог, услышав молитвы моей матери, наградил меня родным старшим братом.
Старшина улыбнулся Алихану, который на удивление всем молча сидел на коленях матери, задумчиво слушал старшину, не задавая, как всегда, свои неожиданные вопросы.
- Я был ещё слаб, когда выписывался из медсанбата, но на ногах стоял прочно, - продолжил старшина. - Друзья встретили меня шумно, тискали в своих объятиях. Капитан Тур еле вырвал меня из рук моих товарищей, обрадованных моим возвращением в строй. Со смехом объясняя им, что я ещё слаб, он шутливо выговаривал: «Задушите, черти, ясновельможного пана Ростислава. Он ещё не готов выдержать ваш радостный натиск. Не дай Бог, что с ним, не снести вам голов, – лицо старшины радостно просветлело при воспоминаниях этого эпизода.
- Освободив меня из объятий товарищей, капитан Тур отошёл со мной в сторонку и, обняв меня за плечи, тихо с грустью обратился ко мне: «Костя, я через пару дней отправляюсь домой, наши отзывают меня. Ты же после ранения должен набраться сил, обязательно поправиться и лишь тогда тоже отправишься домой. Это директива от наших. Ты только выздоравливай, очень тебя прошу. Мы с тобой обязательно еще увидимся, брат».
Глаза старшины словно потускнели, тень печали пробежала по его лицу, и чуть охрипшим голосом он продолжил:
- Спазмы перехватили моё горло. Трудно было нам расставаться. Мы крепко обнялись, и больше капитана Тура я не видел. Через месяц и я отправился домой. Добрался до родины благополучно. Прибыл в свою часть, которая находилась под Харьковом, а меня там уже ждала награда - второй орден Красной Звезды. Сам командир дивизии в торжественной обстановке вручил мне орден «За отличное выполнение своего интернационального долга». Так было отмечено в указе о награждении. Однополчане поздравляли меня с наградой, а я просто вежливо благодарил их. Ничто меня не радовало, мои мысли были только о капитане Туре. «Где он? Свидимся ли когда-нибудь?» – эти мысли донимали меня, и на душе было муторно.
Вскоре меня вызвали в строевую часть полка и вручили пакет с предписанием о переводе меня в специализированное подразделение другой воинской части, расположенной под Киевом, на должность инструктора-минера. На следующий день я выехал к месту моей новой службы. По прибытию я представился дежурному офицеру, показал ему предписание о переводе меня в их подразделение, и он объяснил мне, как пройти к штабу - двухэтажному добротному деревянному дому - и как найти командира этого подразделения. Я поднялся на второй этаж, спросил у дневального, где кабинет командира. В глубине коридора на двери, обитой толстым слоем темно-коричневого дерматина, висела табличка «Командир батальона». Я постучал в дверь. Раздался до боли родной голос: «Войдите». Я вошёл и замер. На меня, лукаво улыбаясь, смотрел капитан Тур. Мы несколько секунд молча стояли и смотрели друг на друга, я - в радостном изумлении, он - с широкой доброй улыбкой. Но я обратил внимание на то, что, капитан Тур не был удивлён при моём появлении, словно он загодя ждал меня. «Добро пожаловать, ясновельможный пан Ростислав, на новое место службы». И мы бросились обнимать друг друга: «Ну что, панове, дорогой Костя, братишка любезный, вот и свиделись», - шутя теребил меня капитан Тур. Потом он, напустив на себя строгий командирский вид, сказал: «А теперь доложи мне по форме о своём прибытии». Я вытянулся по стойке смирно и отрапортовал ему о своём прибытии. Но, не выдержав тон шутливой строевой строгости, мы снова рассмеялись. Оглядевшись вокруг, я обратил внимание на празднично накрытый стол, стоящий посреди кабинета. А кабинет был большой, широкий.
«Что за сабантуй, капитан?» - спросил я. «Уже майор», - поправил меня Тур. Я уже пришёл в себя от неожиданной для меня, радостной встречи с ним, рассмотрел его майорские шпалы и ордена на широченной груди: ордена Красного Знамени и Красной Звезды, новенький блестящий орден Ленина и Золотую Звезду Героя. «Ну, командир, поздравляю», - я кивнул головой, указывая на орден Ленина и Золотую Звезду Героя. «Да и тебя, Костя, можно поздравить со второй Красной Звездой». Мы не могли нарадоваться нашей встречи, как вдруг в дверь его кабинета громко постучали. Когда Тур разрешил войти, дверь шумно распахнулась, и в кабинете появились человек двадцать офицеров во главе с батальонным комиссаром. Сразу бросалось в глаза, что офицерский состав дружный, сплочённый. Видна была их физическая подготовка, сильная стать и бесшабашная лихость, так присущие боевым разведчикам. При взгляде на офицеров в душе у меня вспыхнул весёлый, озорной огонек. По ним чувствовалось, что они прошли школу бесстрашного Тура. Он пригласил всех за стол. Когда все расселись, Тур обратился к ним: «Товарищи офицеры, позвольте мне представить вам моего боевого друга и кровного побратима, героя Испании, заслонившего меня своей грудью от вражеской пули, спасшего мою жизнь от неминуемой гибели, отличного, высокопрофессионального мастера рукопашного боя, аса минёрного дела, дважды орденоносца старшину Коваля Константина Николаевича». Я аж покраснел от такого хвалебной характеристики моей персоны. Мне было как-то неудобно, не привычен был к лестным отзывам. Но, по правде сказать, было очень приятно слышать из уст самого Тура столь высокую оценку. Далее Тур продолжил: «Константин Николаевич Коваль будет служить в нашем батальоне инструктором по минному делу и рукопашному бою; нашим батальонным виртуозам есть чему поучиться у него, - Тур сделал паузу, несколько секунд внимательно оглядывал присутствующих, словно хотел понять, как они восприняли его слова обо мне и потом продолжил. - Старшина Коваль будет находиться непосредственно в моём подчинении. Так что не сладко ему придётся. Как говорится, дружба дружбой, служба службой». После этих его слов среди офицеров пробежало тихое, но весёлое оживление. Все знали, что их командир - верный друг каждому из своих подчинённых, но и очень строг в службе.
А потом он предложил всем нам наполнить свои стопочки водкой и выпить за нашу встречу, за добрую службу и за солдатскую честь. Я видел, с каким вниманием и братской любовью слушают офицеры своего комбата. Гордость за Тура переполняла моё сердце и, переборов своё смущение, я решил высказаться: «Прошу вашего разрешения, батя, и у вас товарищи офицеры». Тут громкий смех присутствующих прервал меня на полуслове и несколько озадачил. Сам Тур заливался смехом. Мне этот смех не был понятен. Но тут встал с места батальонный комиссар, крепко сбитый мужчина невысокого роста средних лет, и, продолжая смеяться, обратился ко мне: «Константин Николаевич, вы сейчас, обращаясь к нашему комбату, назвали его батей, а мы за глаза называем товарища майора батей. Но ваше доброе неуставное обращение к командиру, честно говоря, нам всем по душе. И с сегодняшнего дня с вашей лёгкой руки мы нашего комбата тоже будем называть этим почетным именем - батей, но уже в его присутствии. Я думаю, комбат за это не будет на нас в обиде». Офицеры и сам Тур весёлым смехом поддержали предложение батальонного комиссара. Я был смущен, но Тур поддержал меня. «Не журись, Константин Николаевич. Раз окрестили меня батей, постараюсь оправдать это имя, - и вдруг совсем не по-уставному он обратился ко мне. – Извини, Костя, перебили тебя на полуслове. Говори, брат, мы тебя слушаем». И Тур ободряюще подмигнул мне. Я посмотрел на дорогое моему сердцу мужественное лицо Тура, моего кровного побратима, и, с трудом сдерживая своё волнение, произнёс: «За воинскую дружбу и доблесть, за вас всех, за туровцев, хочу выпить». На душе у меня было светло и радостно. Я и капитан Тур, теперь уже майор, снова были вместе. Я не считал себя, как раньше, одиноким на белом свете. У меня был мой друг и старший брат, командир разведбатальона майор Тур, под началом которого я вновь начал служить.
Алихан, тихо сидевший на коленях матери, вдруг начал ерзать, пытаясь перебить старшину и что-то спросить у него, но Севиль не дала ему этой возможности. Она крепко обняла сына, губами нежно приложилась к уху сыну и, чтобы никто не услышал её, тихим шёпотом сказала:
- Сынок, не перебивай дядю Костю. Я знаю, о ком и о чём ты хочешь спросить, - и, понимающе улыбнувшись сыну, поцеловала его.
Марина не заметила всего этого. Она была полностью захвачена рассказом старшины. Но от старшины не ускользнула предупреждающая реакция Севиль на желание Алихана перебить его и о чём-то спросить. Наконец старшина Константин Коваль завершил свой рассказ:
- Перед новым 1938 годом майор Тур сообщил мне, что на днях поедет к себе на родину, проводит старый 1937 год в своём отчем доме, а после новогодних праздников, в начале января 1938 года, привезет свою жену и маленького трёхлетнего сына. Радостно предвкушая встречу со своей семьёй, майор шутил: «Буду служить вместе с семьей, я - командиром, жена - семейным политруком, а мой малыш - нашим солдатиком. Тогда и служба веселее будет идти». В первых числах января они приехали. Так что почти три с половиной года служим мы вместе. А теперь я еду в отпуск вместе с семьёй майора Турала Амировича, с его женой Севиль Мурадовной и их сыном, нашим неугомонным любимцем Алиханом Тураловичем, в Баку. Вот и вся история моего второго ордена Красной Звезды и нашей братской дружбы с моим командиром, майором Туралом Амировичем Шахсевенским.
Старшина развёл руками и виновато улыбнулся Марине.
- Ой, – только и смогла тихо всхлипнуть Марина, - Севиль, так этот легендарный капитан Тур - твой муж и отец нашего Алихана.
И вдруг, опять всхлипнув, обиженно упрекнула старшину:
- Что же вы, Константин Николаевич, не могли сказать, кто такой Тур. Вы своим рассказом истомили моё сердце. Я так сильно переживала за тебя и Тура! Если бы я знала, кто такой Тур, то не так сильно переволновалась бы за вас.
И она обиженно отвернулась от старшины с полными слез глазами.
- Тётя Марина, не плачь, дядя Костя же обещал, что всё будет хорошо. И правда, всё закончилось хорошо. Я тоже не знал, что капитан Тур - мой батя. Если бы знал, я не так сильно боялся бы за дядю Костю. Я только в конце угадал, что Тур - это мой батя, когда дядя Костя командиру сказал «батя». Вот тогда я и понял, что это мой батя. Ведь дядя Костя только его так называет.
Алихан успокаивал Марину, не переставая тараторить и гладить ручонками её плечо и заглядывать ей в глаза. А потом, повернув голову в сторону старшины, тоже обиженно буркнул:
- Дядя Костя, почему ты мне, тёте Марине и маме не сказал раньше, что твоим командиром был мой батя? Мы все на тебя немножко обиделись и немножко в ссоре. Но ты, дядя Костя, не переживай, всё равно мы тебя сильно любим и быстро с тобой помиримся. Я тебя очень сильно люблю, дядя Костя, ты моего батю спас.
Алихан решил и старшину успокоить, видя, как он хмуро понурил голову и виновато опустил глаза. Но тут вмешалась Севиль и одёрнула заговорившегося сына:
- Алихан, может, ты уже замолчишь? Не забывай, что дядя Костя тебе не просто дядя, а родной кровный дядя. И никто из нас не имеет права обижаться на него, даже чуть-чуть. И я, по крайней мере, с ним не в ссоре и не обижена на него.
И, улыбаясь, обратилась к старшине:
- Вы, Константин, своим рассказом заставили нас переживать. Но зато я узнала, как завязалась ваша братская дружба с моим мужем. После вашего рассказа я вас тоже считаю своим братом. Брат моего мужа и мой брат. А теперь все идите мыть руки, будем ужинать.
Нарочито весёлым тоном Севиль попыталась разрядить создавшуюся напряженность и волнение, вызванные рассказом старшины. Алихан, внимательно выслушав мать, подбоченясь, словно взрослый, тоже решил сказать своё веское слово:
- Мама, тётя Марина, я немножко обиделся на дядю Костю за то, что тетя Марина очень сильно испугалась за него и за моего батю. Но я дядю Костю очень сильно люблю.
И, уже обращаясь к Марине, добавил:
- И ты, тётя Марина, больше не обижайся на дядю Костю, помирись. А потом как я, как мама, как мой батя полюби дядю Костю.
Слова маленького Алихана вызвали у Севиль и Марины невольную улыбку. А старшина сидел молча, о чём-то задумавшись. Потом встал и вышел из купе, бросив на ходу:
- Пойду мыть руки.
Марина вдруг обняла Алихана, расцеловала его и взволнованно сказала:
- Боже, какие же вы хорошие. Я сейчас пойду и скажу дяде Косте, что я на него больше не обижаюсь и с ним не в ссоре.
И она опять поцеловала радостно улыбающегося и покорно подставляющего лицо для поцелуев Алихана. Севиль тоже одобряюще улыбнулась:
- Мариночка, я понимаю твоё волнение. Но не надо обижаться на Константина. Я согласна с тобой в том, что его рассказ был очень волнующим. Я тоже очень разволновалась. Я ведь не знала всех этих подробностей. Константин - золотой души человек. Прошу тебя, не обижай его. Он заслуживает большего, чуткого внимания. И хватит об этом, давайте собираться ужинать.
И Севиль начала раскладывать на откидном столе еду.
- Что-то Константина долго нет, – с беспокойством заметила Марина. - Алихан, пойдём мыть руки и заодно посмотрим, где дядя Костя.
Взяв Алихана за руку, Марина вышла из купе. Севиль всё приготовила для ужина и, глядя в окно на бегущие огоньки, грустно задумавшись, ждала сына, Марину и старшину.
Марина и Алихан нашли Константина Коваля в тамбуре. Он курил и хмуро щурился.
- Дядя Костя, - бросился к нему Алихан, – мы уже с тобой совсем не в ссоре. Мы все тебя любим, очень крепко любим. Правда, тётя Марина? Ну скажи, что это правда.
Алихан смотрел на Марину требовательным взглядам, ожидая от неё подтверждения своих слов.
- Правда, Алихан, мы уже не обижаемся на дядю Костю и относимся к нему даже очень хорошо.
И, обращаясь уже непосредственно к старшине, Марина проникновенно сказала:
- Костя, Севиль всё приготовила для ужина. Мы пришли за тобой, - и, взяв его за руку, потянула за собой.
Старшина выбросил потушенную папиросу в открытое окно тамбура, молча посмотрел на них и вдруг подхватил Алихана на руки. Обнял его и голосом, чуть дрожащим от избытка охвативших его чувств, выдохнул:
- Если бы вы знали, как я вас всех люблю, - и, многозначительно посмотрев на Марину, добавил, - очень-очень люблю». По глубине взгляда, по залившей лицо старшины краске смущения, по охрипшему голосу старшины Константина Коваля Марина всем сердцем без раздумий поверила в искренность его чувств.
***
На улице усиливался дождь. И семидесятилетний Алихан вместе со старым умирающим домом прислушивались к шуму стучащегося, дождя. Он мысленно удивлялся необъяснимому, волшебному свойству человеческой памяти:
«Я все помню, абсолютно все. Видимо, после долгих прожитых лет в памяти всплывают мельчайшие детали, которые ранее вроде и не вспоминались, особенно в детские и юные годы. Как хочется пройти по весне своей жизни, вернуться в детство, в юность, – продолжал думать старый Алихан. - Я всё помню, абсолютно всё».
И он вновь погрузился в свои воспоминания…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...