Хождение во Храм

       
               

              Древнейшая  церквушка  на  Малой  Дмитровке в  Москве   напоминала  небольшой  парусник, сильно  потрепанный  в дальних странствиях.  Почти  восемьдесят лет  она   не подвергалась  какой-либо починке,  ремонту. В ее  строениях  в разное  время  складировались товары,  размещались мелкие производства.
             
              Проживая  неподалёку,  я  наблюдал  все большее  разрушение  когда-то  красивого культового  здания.   Жалко  было  смотреть  на эту увядшую  красавицу , когда  по вечерам  мимо нее  в театральный   храм  «Ленком»  проходила  нарядно  одетая  публика. 
              В предвкушении  волшебного  действа  артистов,  люди  не замечали  убогую    старушку,  искалеченную судьбой.  Давным давно  она  тоже  была  Храмом,  с гордостью носила  имя Рождества  Пресвятой  Богородицы  и имела  большое  количество  поклонников.               
               Но ее  время   вернулось.  Сейчас  она,  как  в дни своей молодости,  волнующая взгляд     русская  красавица-церковь  в белоснежном  наряде, с  многочисленными  прихожанами.
             
              Необъяснимым образом  завершилась  однажды  моя попытка приобщения  к  религии через эту церковь.
              Заходил раза  три  когда-то давно, как  на экскурсию, в  церковь,  действующую в дачном поселке  под  Истрой.  Большей  необходимости  и интереса  не  было. Да и  «обслуживающий персонал»  проявлял  излишнее  внимание, зная о моем офицерском  статусе и,  вполне  логично, о партийности.
            
              Можно  сказать, «старый коммунист»,  почти  двадцать  пять  лет  в партии,   готовься  к торжествам  по поводу получения юбилейной  медали «25 лет в КПСС»  ( или ее давали в честь 50-тилетнего  стажа  и не всем,  не помню).      
              Неожиданно я  сдаю партбилет, по собственному желанию, за  два года до официального  роспуска  всей  могучей  организации! 
             
              Через эти самые  два года, после определенных событий, народ  вновь  пошел в «лоно церкви». Не отставали  и бывшие партийцы,   начальники  всех  калибров.
              Поддался  массовому «хождению в Храм»  и  я. Решил  поставить  свечи  в  память  матери, отца,  двух  братьев.
             
              Апрель.   Полдень.  Под  долгожданным  ярким  и теплым солнцем  зеленеет  Пушкинская  площадь.  В сопровождении  детского и  птичьего  гама  миную  кинотетр «Россия»,  выхожу на Малую Дмитровку.  Передо  мной  церковь  Рождества  Пресвятой  Богородицы.  Переплетённая  строительными  лесами  как корабль  на  корабельной  верфи, она уже почти  готова  к возобновлению  своего  свободного  плавания по «бушующим волнам «житейского моря».
               Чем  ближе я подходил,  тем тяжелее  давался каждый шаг,  плотнее  становился  воздух,  затрудняя  первичные  подступы  к  цели. У самой двери  солнечные лучи, пропущенные через строительные  леса,  превратились  в  частокол  направленных на меня острых  пик.
              Нерешительно,  сомневаясь  в  правильности  своих  действий,  с  усилием  потянул  дверную ручку  на себя.  Дверь  приоткрылась,  нехотя  пропустила  внутрь.
             
              Сделав  несколько  неуверенных шагов,  в  растерянности  остановился. Большой    зал  со  сводчатым  потолком,  с маленькими  заклеенными  окнами  был  наполнен  каким-то расплывчатым,  безжизненным  освещением.  Напряженно  густым  запахом  краски  и  горящих свечей  трудно дышать.  На  улице  жарко, а здесь  сырая  холодная  взвесь,  хранящая  многолетнее   безразличие   ко всему,  складского  существования.
               Строительные леса, бочки с краской. Бородач  неопределенного  возраста  в похожей  на старый  халат  рясе   читает  в себя  какие-то бумаги.  Рабочий  на  подмостье   вяло  красит  одну из  мрачно-серых  стен. С десяток прихожан  разного  возраста  и  пола   наглухо  замкнулись в своих  молитвах  к  Господу.
            
              Средних лет женщина  в  платочке  подошла  ко  мне, с некоторой  долей заинтересованности  спросила:   
             -Вы  что-то хотите?
             -Свечки  в память о  родных  поставить.
              Она  подвела  меня  к  короткому  прилавку у входа,  предложила   несколько  на  выбор.  Купил  четыре  свечки   и....   Что  с ними  делать  дальше,   как  эта операция  осуществляется  представлялось  весьма  туманно. Собрался,  присмотрелся.
              В  центре  сиротливо  сгрудились  несколько  икон.   Они  давно  отвыкли  от  теплого, искреннего внимания  к себе  большого  количества  людей,  от света   и  воздуха. Чуть возвышаясь над  образами,  распятие, с такой  же изувеченной жизнью, пытается безуспешно обнять  их.   
              -Теперь  это  наш  дом, - шепчет оно, -  мы сделаем его настоящим Храмом  для  всех,  кто придет к нам со своим горем,  молитвами о помощи...
               Наверно, биографии  большинства  из  собранных здесь  икон  были  похожи  на  житие  принадлежащей  мне  фамильной  ценности  -  живописной  иконы Казанской Божьей Матери. Изготовленная  в  1875  году,  в серебряном  с золотом  окладе,  с  первых  дней  октябрьского переворота  1917 года  и  почти  до  начала  нового,  ХХI  века,  она томилась  в грубой  холщевой суме, в самых  укромных  местах  жилищ  моих  предков, тщательно  оберегаемая  от посторонних глаз.
               
               На  непослушных  ногах  я  дошел до иконы  Казанской Богоматери,  единственно реально  знакомого  мне  образа.  Казалось, что все на меня  смотрят,  кто с удивлением,  кто с любопытством,  кто с осуждением  или  насмешкой.  Только  взгляд  Богородицы  выражал  печальное  сочувствие,  безмолвную  поддержку странному  прихожанину.
               Почти  не осознавая,  что  делаю,  от  уже  горевших  рядом  свечей  зажег свои. Попробовал  поднять  руку  для  «креста»,  но  неожиданно  ощутил  ее  неподвластность.
               Она,  продолжение мозга,  не подчинялась  его указанию!   Рука  не поднималась,   сдерживаемая  какой-то  неясной  силой. 
               Что  держало  мою  руку,  привыкшую  взлетать  в  воинском  приветствии,  «отдавать честь»?  Почему  отказывалась  выполнять  иной  символический  жест?   
               Церковь  не  хотела  пускать  к  себе  своего врага,  хоть  и  бывшего?  Но это противоречит  ее  канонам.  Или  не  выветрившийся с годами  идеологический  дух отставного  политработника?  Но  эта  идеология  ничтожна   в  сравнении  с  мощью  более  чем  тысячелетней историей  православия.
               
               Вера,  передававшаяся  из  поколения  в  поколение  по  всему  родовому  дереву,  робко  проявилась  здесь,  моим  присутствием  в  церкви.  Проявилась  и  тут же  споткнулась  о неожиданную  преграду. У  нынешнего  представителя  рода  выработалось  свое  отношение  к жизни,  понимание  собственного  бытия,  места  и   предназначения  в  нем.  Это  осмысление   вступило  в  непримиримое  противоречие  с хранившимися  во  мне  остатками  мироощущения пращуров.
              Рука  не подчинилась Тьме,  веками  уютно  живущей  в глубинах  сознания!               
              Моя  судьба  всецело   зависима  от воздействий   внешнего мира, его  бесконечности.  Но только  Человек  творец  своей   жизни,  своей   внутренней   вселенной,   ее  хозяин.
              И этот Творец  победил! 
              Вымученный  скрытой  борьбой  двух  сил,  с тяжелой  головой , но с легкостью и просветлением  в душе, я  вышел на свежий  весенний  воздух,  на Свет.