Над городом шел дождь. Могучим, подавляющим сознание потоком, водопадом, стирающим окружающую действительность. Из висящей над миром тяжелой тучи, похожей на гигантский дырявый бурдюк, неслись к земле серые потоки воды, бились об крыши домов, об асфальт шоссе, об цветную плитку площадей. Город захлебывался, город тонул: тонули люди, тонули серые воробьи, тонули голуби, бродячие собаки и бездомные кошки. Тонули цветы и трава на газонах. Деревья чахли, лишенные солнца, и тоже тонули. Исчезли все прочие звуки, заглушенные шумом дождя и журчанием бегущей по асфальту воды. Вечный, бесконечный, безудержный дождь. Дождь на все времена. Стихия стихий. Дождь как абсолют, как философская категория. Ирреальная константа. Что может быть скоротечнее и переменчивей дождя, но этот Дождь стал компонентом мироздания, как небо, как земля, как жизнь и смерть…
Максимов долго стоял у окна и глядел на тонущий в дожде город. С десятого этажа картина вселенского потопа выглядела тревожно и пугающе. «Месяц непрекращающегося ливня, месяц потоков и потопов. Страшно». Но за спиной, в уютной, дорогой, недавно купленной и модно обставленной квартире горел ласковый свет, играла тешащая слух музыка. Жена смотрела телевизор, сын играл на компьютере в какую-то отчаянную «стрелялку». Все как всегда. Максимов отошел от окна, задернул жалюзи и очутился в знакомом мире, привычной, управляемой вселенной. В этой вселенной все предметы находились на своих, предназначенных только им местах, все персонажи, все герои вселенной выполняли давно определенную функцию.
Вот голубой британский кот, лежит себе прямо на шкафу, на стопке гламурных журналов, уткнул нос в лапку и сопит с искусством автомобильного насоса. Кот ценный редкопородистый, дорогой, нелюбимый, потому что нагл и многогадящ. Вот сами гламурные журналы – отрада для глаз и отдохновение для женской души. Кактус – дорогущий, зараза – модный, купленный в рассрочку, по словам жены какой-то особенный, но безмерно колючий. Черная кухонная мебель, самая модная с нанопокрытием, фрактальным напылением и кибернетическими компонентами - дорогой эксклюзив. Тумбочка из очень дорогого пластика, непередаваемого раскраса, меняющего цвет в зависимости от настроения хозяев. На тумбочке Книга, не книга, а Книга, букинистический раритет – прижизненное издание Папюса. Книгу, как и журналы, читает жена, уже несколько лет подряд, ежедневно, безостановочно, по полстраницы в день.
Большую часть стены занимает телевизор, жидкокристаллический, самая последняя модель самой престижной фирмы, по цене сравнимый с кактусом. Когда жена не читает Книгу или последние рецепты салатов в гламурных журналах, она смотрит телевизор. Иногда приводит подруг, посмотреть вместе последний сериал. Тогда гостиная наполняется завистливыми стонами: «Какой телевизор!», «Какое крутое платье у этой актрисы!». В такие вечера Максимов удалялся на кухню и смотрел телевизор поменьше – на четверть стены. Но были и дни футбола, не терпящие возражений и возмущений, дни сладострастной мести за попранное мужское достоинство, и тогда уже жена смотрела телевизор на кухне, возмущенная, обижено пыхтящая.
Сын Максимовых телевизор обычно не смотрел – ему хватало компьютера. Вот он сидит, пухлый, розовощекий, с тремя жирными складками на подбородке, толстыми, свисающими к шее щечками и удивленными глазками и истребляет при помощи компьютерной мыши каких-то инопланетных гадов. Обе руки забинтованы – одну подрал кот, другую кактус. Но радость на детском лице недетская, враги побеждены, раны на руках заживают, а приглашенные на дом репетиторы решат все школьные задачи.
- На, на! Получи!- вопит Максимов-младший, пугая маму и возмущая папу.
- Не кричи так, Мишенька,- назидательно говорит Максимова.
- Еще раз взвоешь, уши надеру!- пообещал Максимов.
- Нельзя разговаривать с ребенком в таком тоне,- предупредила Максимова.- У него будет нервное потрясение, которое скажется на его дальнейшей жизни.
- Ничего с ним не станется,- объявил Максимов.
- Станется. Не ты его три раза в неделю к детскому психологу водишь. Ты с ребенком вообще не занимаешься, безотцовщиной растет,- и отчетливая, старательно выдавленная слеза скатилась по гладкому лицу госпожи Максимовой.
- Вот еще!
- Да-да.
Тема безотцовщины в их семейных конфликтах превалирует. В последнее время госпожа Максимова усиленно смотрит психологические телепередачи, где вовсю муссируется тема несчастного детства, детского одиночества и всевозможных сексуальных потрясений, способных испортить дальнейшую карьеру подрастающему чаду. Такие программы сильно нервируют госпожу Максимову, заставляя ее искать у ребенка разные психические отклонения и находить в превеликом количестве. Для лечения этих отклонений имелся собственный психолог, человек сострадательный, получающий за свое сострадание изрядный гонорар.
Кроме того у Максимовых были: семейный психоаналитик, стилист, специалист по фэн шую, дантист, юрист, тренер по похуданию, и несколько репетиторов для сына. Все эти специалисты стоили дорого и проделывали в семейном бюджете дырки, дыры и дырищи разных форм и размеров.
Давно поняв бессмысленность всяких споров с женой и тщетность аргументов, Максимов не стал продолжать дискуссию и ушел на кухню к своему телевизору, смотреть фильм про бандитов. А там феерия погонь, взрывов, череда убийств и реки крови. Количество трупов не поддается исчислению, а вывороченные наружу части тела добавляют некрофильскую эстетику в общую канву.
Максимов за общей канвой не следил, да и вообще не размышлял над сюжетом. Главное – ощущение нешуточного драйва, поток адреналина, струящийся из надпочечников в загустевшую от переедания кровь. Максимову было приятно представлять себя на месте главного героя: редкостного ублюдка без страха и упрека, способного без жалости, по-садистски изощренно расчленить недоброжелателя. Фильм принес душевное успокоение, некоторую уверенность в своих силах.
Утро. Безликая серость за окном и дождь, дождь, дождь. Казалось, этот дождь существовал вечно и будет существовать до скончания времен. Дождь перестал быть просто стихией, непогодой, это была вселенская данность, к которой все вскоре привыкли. Телевизионные прогнозы погоды, дикторы - всевозможные расфуфыренные девочки, суетливые юноши и брутальные мужчины в военных мундирах, интернет-сайты твердили одно и то же – дождь, без изменений, прояснений, надежд на ясную погоду. Дождь, и все тут.
Все семейство Максимовых поднялось с постелей и дружно засобиралось: кто на работу, кто в школу. Суета, гам, обмен оскорблениями и обвинениями, вспышки немотивированного гнева, и завтрак, спустя час вызывающий приступы гастрита. Все как всегда, без всяких изменений и новшеств, на протяжении пятнадцати лет. Сынок, родимый и любимый колобочек, перекатываясь по комнате отчаянно скулит, выискивает у себя несуществующие болячки, позволяющие избежать школы. Госпожа Максимова пищит на повышенной ноте, требуя внимания и успокаивая сына. Сам же глава семьи, ревет ужаленным медведем, требуя порядка и уважение к его проблемам. Даже голубой кот что-то требует, ерзает под ногами, скрипуче завывая, когда кто-то из семьи наступает на его драгоценный хвост. Не утро в благопристойном семействе, а паника на блошином рынке.
Наконец все улеглось. Господин Максимов забрался в свой автомобиль; госпожа Максимова в свой, воткнула в малоразмерное детское кресло тушку своего сына и хлопнула дверцей. Все разъехались. В квартире остались один голубой кот с отдавленным хвостом и кактус.
До работы Максимов не доехал. На одном из перекрестков двигатель вдруг озабоченно чихнул и затих, все попытки реанимировать машину, отчаянные и цветистые выражения, удары кулаком по рулю и пинки ногами по колесам результата не принесли. Отключился и мобильный телефон – верное средство, чтобы позвать на помощь в безвыходной ситуации, выдал какой-то жалкий предсмертный писк, мигнул радужным огнем дисплея и сдох, не отзываясь на прикосновения. Господин Максимов вышел из машины и пошел на работу пешком…
И вот тут все началось. Доселе было простое повествование, ожидаемое и скучное, без особых сюжетных поворотов. Ну, живет средняя семья из среднего класса, надежа и опора капитализма, живут себе, сына растят, товары покупают, раскручивая шестерни купли-продажи. В отпуска по экзотическим странам мотаются, впечатления на видеокамеру записывают. Блоги, гламурные журналы, тренажеры и модные диеты в тщетных попытках похудеть. Жизнь как жизнь. Без невообразимых всплесков эмоций и экзальтаций, протуберанцев творческих озарений, напряженных поисков собственного предназначения. Работа – дом, дом – работа. Поездка к родителям раз в полгода, 3D-кинотеатр – раз в месяц. Маятник жизненных часов мотается туда-сюда с давно заданной амплитудой, шестерни щелкают, отсчитывая дни и годы, пружины напряженно гудят. И вдруг все изменилось, разбилось в прах, перекорежились привычный ход событий и порядок вещей. Господин Максимов вышел из машины в город, в дождь, в мир.
Он шел, шел, шел, намокая, промокая, размокая: Ясон, Одиссей, Магеллан, Афанасий Никитин, Колумб, Миклухо-Маклай, Амундсен. Одинокий человек в чужом, чуждом, негостеприимном мире, вдалеке от квартиры, модной кухни, модных журналов, модного кактуса и модного кота. Мокрый человек в мокром городе.
У стен домов, в тщетных попытках защититься от дождя сидели и стояли бродяги: бомжи, клошары, поберушки, юродивые. Целые толпы бомжей, тысячи бомжей, рассредоточившиеся вдоль стен. Мужчины, женщины, дети в жалком отрепье, грязные, некрасивые, дурно пахнущие. Они не просили подаяний и только сочувственно смотрели на мокрого Максимова, а мокрый Максимов сочувственно смотрел на бомжей.
«Не может быть, чтобы было столько бездомных,- размышлял Максимов,- О них по телевизору и интернету ничего не говорят. Говорят о продажных чиновниках, маньяках-детонасильниках, вампирах, оборотнях: в погонах и без; о сексуальных забавах всевозможных звезд. А о бомжах, к тому же в таких немыслимых количествах молчат».
«Это лентяи, - догадался вдруг Максимов.- Они не хотят работать, не хотят зарабатывать, вырожденцы дегенераты». Это решение принесло успокоение, и Максимов перестал жалеть бездомных.
- Эй, Максимов,- окликнул Максимова один из бродяг, грязный, мокрый, в промокшем порванном пальто.
Максимов остановил свой бег, резким движением вытер лицо, близоруко пригляделся. Узнал. Бывший коллега, да что там коллега, бывший начальник отдела в котором работал тогда Максимов. Был начальником, чем-то руководил, задания и приказы давал, потом как-то исчез. Никто этого исчезновения не заметил, только кое-кто в отделе спустя месяцы вдруг отметил, что вместо прежнего у них новый начальник, которого вскоре сменил следующий.
- Как поживаешь, Максимов? - спросил бродяга.
Максимов наморщил лоб, чтобы вспомнить имя бывшего коллеги. Но вспомнить не мог.
- Да неплохо живу,- ответил Максимов неприязненно.
- А я…, сам видишь как. Дом у меня потопом смыло. Квартиру разрушило. Машину раздавило. Жену и дочерей водой унесло – не нашли. Собаку, помнишь: какая у меня собака была, редчайшей породы – муди. Столько наград на выставках взяла, неплохой доход щенками приносила, так ее от голодухи съесть пришлось. Вот что потоп с людьми делает.
- Потоп?- удивился и озадачился Максимов.- Какой потоп?
- Разуй глаза, Максимов. Потоп! Вселенский потоп! Откуда, думаешь, здесь столько бездомных. У них дома водой смыло. Город тонет!
Максимов посмотрел по сторонам, взглянул на город, на шеренги выстроившихся вдоль домов бомжей, на проносящиеся мимо машины, на мерцающую веселыми огнями неоновую рекламу и не поверил. По телевизору ничего про всемирный потоп не говорили, в интернете ни слова, на бирже, которую Максимов курировал по долгу службы, безудержный рост и неприкрытая эйфория. Прохожие с зонтиками бегут по своим делам, стараясь не смотреть на бездомных, и паники в их движениях не наблюдается. В ближайшем углу какая-то однополая парочка нежно целуется, не замечая прохожих, бездомных, дождь. Из недавно просмотренного всей семьей блок-бастера Максимов знал, как выглядит настоящий всемирный потоп, какие разрушения он приносит, какую панику и жертвы вызывает, а здесь – какой потоп? – дождь, и все тут.
- Нету никакого потопа!- объявил Максимов.
- Ну и дурак!- ответил на это бродяга. – Чеши на свою работу. Но не надейся, что беда тебя минует.
Максимов, нагнув голову, побежал дальше, а безымянный бомж глумливо хохотал ему вслед.
«Врет, гад,- размышлял на ходу Максимов.- Неудачник, лузер, никчемная пустышка, паникер! Нету потопа, нету, нету! Есть дождь! Всего лишь дождь, не больше!»
Но холодок сомнений в душу закрался.
А вскоре Максимова окатило и волной ужаса, когда откуда-то сверху ему под ноги свалилось человеческое тело, разбросав вокруг кровавые ошметки. Максимов перепугано заорал. Сразу же несколько прохожих остановились возле него любопытно разглядывая тело.
- Чувак обделался,- глумливо констатировал какой-то юнец справа от Максимова. Юнец был одет в черную мокрую куртку, из-под капюшона которой выглядывало остренькое личико, расписанное демоническим макияжем и разукрашенное устрашающим пирсингом.- Не бзди, старик, это же «летающая бабушка».
- Кто? - удивился Максимов.
- Ну ты даешь, чел! - восхитился второй юнец.- Ты что, ничего про летающих бабок не знаешь?!
- Ничего,- промямлил Максимов, разглядывая труп, действительно оказавшийся телом старой женщины, в домашней белой рубашке, с распущенными седыми волосами.
- Откуда ты такой взялся?
- Ну что вы к мужику привязались,- осадил юнцов третий зевака.- Он ничего не знает. По сторонам, мужик, смотреть нужно, чуть-чуть повыше монитора компьютера. Это уже с месяц продолжается. Никто не знает, почему. Старушки разные стали из окон выбрасываться. Именно старушки и именно из окон. Залезут на крышу или на балкон и сигают вниз, головой об асфальт. Никто не знает, почему это происходит. Дедушки не прыгают, сами дохнут от инфарктов и инсультов, а бабки, как перевалит за семьдесят, быстрехонько на крышу лезут. Заметь, не вешаются, не травятся, а разбиваются. Летать, видите ли, им захотелось.
- Но в новостях об этом не говоря.
- В новостях о многом не говорят.
Вокруг трупа собралась небольшая толпа. Многие фотографировали тело мобильными телефонами, фотографировали себя на фоне трупа, друзей и знакомых на фоне трупа. Никто не порывался вызывать милицию - скорую вызывать было бессмысленно - никто не горевал, не паниковал. Видя такое благодушие, успокоился и Максимов.
- Именно бабки?- переспросил он собеседника.
- Только бабки. Залезут на крышу и… фьють, рыбкой вниз.
- Неприкольно шлепнулась, - прокомментировал пирсингованный юнец. – Вот недавно бабка на ментовскую машину свалилась, вот была умора! Крышу машины смяло. А саму бабку на части разнесло. Менты перетрухнули, попадали на землю и автоматы выставили – решили, что их подорвал кто-то. А эта бабка, просто упала, без разделения. Пошли отсюда.
Юнцы ушли, стал расходиться и прочий люд, невнятно комментируя происшедшее.
- А что с телом делать? - спросил Максимов.
- Службы специальные есть, они трупы и подбирают,- ответил кто-то.
Видя, что народ на происшедшее никак не реагирует, перестал реагировать и Максимов. Успокоился и побежал дальше – до начала рабочего дня осталось совсем немного времени, а начальство прогулы не терпит….
Бежал, спотыкался, падал, поскальзываясь в грязных лужах, загнанный, перепуганный, несчастный человек, потерявший ориентиры, утративший годами сложившееся представление о жизни. А дождь все лил и лил, смывая все представления о реальности, поднимая асфальт, модную тротуарную плитку, облицовку стен.
Но город жил своей жизнью, словно не замечая дождя. Сновали машины, образуя на перекрестках огромные заторы; бежали прохожие, уткнув носы в поднятые воротники, загородившись от дождя и всего мира черными зонтами. Играла огнями навязчивая реклама над фасадами магазинов, играла бесшабашная, веселая музыка, несущаяся из дверей многочисленных кафе, в театре играли в жизнь актеры, уставшие от безденежья и презирающие зрителя. А Максимов бежал и бежал, выхватывая краешком глаз отдельные картинки мокрого города. Он видел потерявших жилища людей, пытающихся спрятаться от дождя; проституток, ищущих клиентов; охранников банка, с веселым остервенением избивающих бездомного, имевшего смелость спрятаться на крыльце этого финансового заведения. Максимов бежал и бежал, глотая воздух, глотая дождевую воду, давясь выхлопным дымом автомобилей. Максимов бежал…
Ему уже казалось, что он остался один, совсем один, какое-то одинокое, склизкое ничтожество, бегущие сквозь длинный, узкий и мокрый коридор, а вдоль стен стоят нескончаемые шеренги бездомных: безликие тени неземных существ, и осуждающе смотрят, а он бежит, захлебываясь дождем.
Максимов остановился. Вокруг него все той же серой громадой нависали дома, грязные проемы стеклопакетов смотрели на него с безразличием зомби. Бездомных здесь не было. Под ногами перекатывался слой воды, заливший щербатый асфальт. Над головой – серое небо, роняющее все тот же дождь. Чуть в стороне трое мальчишек добивают выбросившуюся из окна старуху, прыгают у нее на груди, стараясь сломать ребра. Проделывают это дело, весело и азартно. Словно не тело старой женщины лежит перед ними, а старая игрушка, которую можно было безбоязненно ломать.
- Кто это? - глупо спросил Максимов.
- Моя бабка,- ответил один из мальчишек, ломая ногой нос старухи.- У, шлюха старая, не могла по-нормальному в окно выпрыгнуть. Компьютер мне разбила.
- Не жалко?
- За что ее жалеть. Отработанный материал. Правильно, что в окно выпрыгнула. Давайте, ребя, ее спалим, как ведьм в старину сжигали.
- Давайте,- поддержали друга двое других мальчиков.
Мальчишки ушли за бензином, а Максимов пошел дальше. В голове было пусто: ни мыслей, ни желаний, только рудиментарные остатки каких-то идей. Он уже забыл, что спешил на работу, что страдал, боялся опоздать, получить выговор, а то и увольнение. Теперь ему было на все плевать. Увидев неподалеку призывные вспышки стробоскопа над дверями ресторана, Максимов вошел туда.
В ресторане было хорошо. В ресторане был праздник, искреннее веселье и уютная обстановка. В центре большого зала справляли какой-то корпоратив. На подиуме дергался пьяный трансвестит, с усталым лицом в потеках туши и губной помады. Это раскрашенное существо пыталось спародировать какую-то известную певицу, выходило глупо, не похоже, не смешно.
Пьяные посетители на артиста не смотрели, им было и так весело.
- С вечера гуляют? - спросил Максимов официанта, усталой походкой проходящего мимо.
- Ага. Закрыться нам не дали. Но чаевые хорошие, можно потерпеть.
- Кофе мне принеси.
- Хорошо. Черный, с молоком?
- С коньяком. Коньяка побольше, промок я.
- Сделаем.
- Оуа!- послышалось рядом, и на подиум к пьяному трансвеститу запрыгнул какой-то дородный господин, без пиджака, в расстегнутой сорочке и съехавшем на затылок галстуке. Человек находился в крайней степени безумного счастья, когда весь мир кажется сосредоточением райской благодати, а все люди – братья и сестры, безмерно любящие друг друга. Господин спихнул с подиума трансвестита и принялся исполнять какой-то вычурный танец, какой-то гибрид шейка, летки-енки и гопака. Новый исполнитель заинтересовал публику сильнее трансвестита. На подиум полезли другие участники попойки, и вскоре исполнителей танцев оказалось больше чем зрителей. Все на подиуме не помещались, и некоторые периодически с подиума падали, громко ударяясь об пол. Однако никто не видел в этих падениях никакой трагедии – только радость и восторг. Катались по полу мужчины и женщины в дорогой, но испорченной одежде, тискали друг друга в объятьях, сладострастно повизгивали. Не люди, а сборище сексуально озабоченных обезьян.
Мимо высоких окон ресторана пару раз промелькнули тени падающих на асфальт старушек, но ни посетители ресторана, ни уставший от ночных бдений персонал, ни высыхающий в тепле Максимов не обращали внимания на эти маленькие трагедии, маленькие смерти маленьких людей. Никого не заботил потоп за стенами ресторана, никого не трогали страдания бездомных. В ресторане было тепло, сухо, сытно, уютно и весело – большего не надо.
- Чего сидишь, одинокий, мокрый, перепуганный? - к Максимову подсела пьяная дама средних лет, очевидно из гуляющей компании, холеная, модно одетая, украшенная бриллиантами. Изумительно правильные черты лица выдавали умелую работу косметического хирурга, силиконовые груди выглядывали сквозь глубокий вырез вечернего платья. Дама была пьяна. Это была безумная степень опьянения, когда человек уже не ощущает опьянения, когда алкоголь уже не действует, растворяясь в крови без последствий, а мысли работают четко, не заторможено, как часовой механизм.
- Да вот сижу, сушусь.- печально поведал Максимов.- Машина заглохла, пришлось пешком домой идти. Промок, решил сюда заскочить, обогреться.
- Правильно,- поддержала такое решение дама.
- На работу опоздал,- пожаловался Максимов.
- Плевать на работу. Работа для рабов, а мы – истинные хозяева жизни – должны развлекаться. Пусть все катится к чертям, весь мир, с его дождем, бомжами, разными уродами, «летающими бабками», с кризисами. Все на х…!!!- Нецензурное восклицание дама произнесла привычно, со вкусом и удовольствием.- Тебя как зовут?
- Максимов,- сказал Максимов.
- Видишь, у тебя даже имени нет, одна фамилия,- усмехнулась дама.- Ты не хозяин жизни, ты раб.
Лицо Максимова гневно зарделось.
- Обиделся,- определила пьяная дама.- Зачем на правду обижаться. Ты – раб, я – свободна. Я могу делать, что хочу. А ты не можешь. Так вот.
В руках у дамы вдруг появилось неизвестно откуда взявшееся яблоко, красное, аппетитно, огромное, с лазурными блесками на переливающихся боках.
- Хочешь яблочко? Скушай, не бойся. Не простое это яблочко, а плод познания. Хочешь познать себя?
- Не хочу!- отрезал Максимов.- Себя я давно познал.
- Думаешь? Никто не может познать себя! Ха!
Дама швырнула яблоко в дальний угол зала:
- Дерьмо все это. Плоды познания. А ты, мальчик, испугался. Не мотай головой, испугался. Змея искусителя во мне увидел. Не бойся, ты даже искушения не заслуживаешь. Тебя искушать скучно, не интересно. Ты даже на безумства не способен, на поступки. Все, что ты можешь - это за глаза послать подальше шефа, вздрагивая от страха, что шеф случайно тебя услышит… Будь здоров, Максимов. Не опоздай на работу.
И ушла, призывно покачивая бедрами. Максимов быстро выпил принесенный официантом кофе. После общения с пьяной дамой зал ресторана утратил привлекательность и уют. Пьяная гулянка вдруг стала похожей на шабаш в честь Вальпургиевой ночи - уродливый, противоестественный, грязный кублёж. Дерганье пьяной толпы на подиуме, падение на пол отдельных, не державшихся на ногах, индивидов уже не забавляли. Максимову вдруг вспомнилось, что и он когда-то вращал бедрами на похожем подиуме, тоже падал на пол и щипал за ляжки визжащих сотрудниц. Откуда-то из глубины сознания, исподволь к нему подкрался стыд, чего не случалось давным-давно, с детских времен. Бросив на стол смятую банкноту, Максимов вышел из ресторана, на мрачную улицу, в блеклый сумрак дождливого утра.
Максимов снова бежал, спотыкаясь, зачерпывая воду модными туфлями, вбирая носом дождевую воду, отплевываясь и кашляя. Когда-то в юности он занимался спортом, даже имел какие-то разряды, потом отказался от этой привычки, отрастив благодаря калорийному питанию округлый купеческий животик. Теперь пожалел, теперь ему приходилось тяжело – хрустели насыщенные солями суставы, стучало обессилившее сердце, шевелилась в боку печень. А какие мучения испытывал отягощенный тревожными предчувствиями воспаленный мозг. Словом, сплошное физиологическое страдание.
Боль в правом боку и одышка стали невыносимы. Максимов остановился, заскочил под арку ближайшего дома, прижался к стене и застыл в скрюченной позе, судорожно дыша.
- Эх, мать, твою мать! - выругался он вслух. Посмотрел на часы, чтобы определить время, часы стояли. Золотые, дорогие, купленные в кредит, по уверениям продавца надежные, способные выдержать все мировые катаклизмы и перейти по наследству к внукам правнуков.
Максимов не поверил своим глазам, потряс рукой, приложил часы к уху, еще раз потряс. Реанимационные процедуры ни к чему не привели - часы не завелись, зато определился диагноз: на часовом стекле имелась отчетливая трещина. Видимо, часы он разбил во время падения на скользком асфальте.
- Ну что за день сегодня,- простонал Максимов.- Не понос, так золотуха!
И вдруг, неожиданно для себя Максимов совершил решительный поступок. Он сорвал с руки бездействующие часы и с силой швырнул их куда-то за стену дождя. Никогда ничего такого не делал: детстве окна не бил, кошкам жестянки к хвостам не привязывал, с обидчиками любимых женщин не дрался, назидания вышестоящего начальства и капризы жены сносил стоически… А тут разбушевался. Швырнул дорогущие часы в лужу и никаких угрызений совести – только тупое удовлетворение.
Свидетелей его героизма поблизости не оказалось. Никто не оценил по достоинству этот смелый поступок. Кроме кота…
Посмотрев в сторону, Максимов увидел огромного кота, очень похожего на его голубого британца, любимца жены – такой же толстый, наглый. Но в отличие от домашнего любимца, ленивого, хамовато-фривольного, закормленного, у этого кота в его оранжевых глазах пылали огоньки голодной плотоядной алчности.
Этот взгляд Максимову не понравился, с таким выражением морды коты смотрят не на людей, а на котлету.
- Брысь!- крикнул на кота Максимов. Кот даже не вздрогнул и, как показалось Максимову, совсем по-человечески усмехнулся. Такое несвойственное домашним животным поведение Максимова насторожило.
Потом он увидел еще одного кота, выбравшегося из подъезда дома напротив. Кот, презирая дождь, прямо по лужам направился в его сторону.
Стали появляться другие коты: разных пород, разных расцветок и размеров, но у всех у них было одинаковое выражение морд и одинаково угрожающий взгляд. И тут Максимов понял, что коты голодные и собираются в стаю, чтобы его, Максимова съесть, как голубя, мышку или набор бульонных кубиков.
Максимова такое открытие потрясло. Его - вершину эволюции, глыбу и матерого человечище, хотят пожрать какие-то драные коты.
- А ну, брысь, сволочи!- замахнулся на котов Максимов.
Коты в ответ только презрительно фыркнули. Сбившись в стаю, они окружили Максимова, прижали к стене и теперь производили перегруппировку сил, чтобы напасть. К тому же многочисленное подкрепление стекалось со всех сторон, пополняя ряды.
- Кисы, кисы, вы чего? - сменил тон Максимов.- Кис-кис-кис, голодные ребята? Но у меня ничего нет.
Ласка котов тоже не проняла. Наоборот раззадорила. Вот уже один кот, тот самый голубой британец, отделился от толпы собратьев и резко прыгнул вперед, норовя ухватить когтями Максимова за его дорогие брюки и за то, что под брюками находилось. Максимов кое-как увернулся, отпихнул в сторону кота, но следом стали прыгать остальные, злые, азартные, голодные, коты-людоеды.
От нескольких котов Максимову удалось увернуться, нескольких сбить в прыжке, но одному животному удалось зацепиться за его одежду когтями. Кот повис на Максимове и полез по спине к голове.
- Помогите!- закричал Максимов и пустился убегать.
И снова трагедия под названием «Бегущий человек». Нет, до этого он бежал по-другому. До этого он бежал, чтобы добраться до места работы и избежать намокания, бежал потому, что ему было страшно, одиноко, неуютно в мокром городе. Сейчас же Максимов не просто бежал, он летел, улепетывал, проворно перебирал ногами, шевелил руками. И даже одышки теперь не испытывал и усталости не ощущал. На его спине с изяществом и упорством опытного жокея восседал черно-белый котик и целеустремленно покусывал уши, собираясь, по-видимому, приступить к трапезе. Остальные коты бежали следом, по земле, по пустынному шоссе, по тротуарам, по крышам и карнизам домов.
Вскоре коты отстали. Приспособленные только к спринтерским рывкам, они не выдержали забега на длительную дистанцию. И только восседавший на спине Максимова котенок представлял кое-какую опасность.
Максимов остановился, оторвал котенка от своих ушей и приемом футбольных бомбардиров отослал зверька в дождливую неизвестность.
- Пошел,- сказал Максимов вслед улетающему котенку, потом прислонился к стене, чтобы отдышаться.
- Что, блин, в мире происходит? - вслух рассуждал Максимов.- Старушки-самоубийцы, коты-людоеды. Что-то я пропустил, что-то не увидел. Кретин!.. Ч-черт!- Испуганно прошипел Максимов, увидев, что стая голодных котов, от которой, как ему казалось, он убежал, нагоняет его, не утратив голодного рвения.
Максимов приготовился к бегству, но впереди себя, в той стороне, куда он собирался рвануть, разглядел еще одну голодную кошачью стаю. Бежать было некуда. Осталось сложить лапки, отдавшись на милость голодным котам или готовиться к драке, чтобы подороже отдать свою жизнь. Иного выбора у Максимова не было.
Это поняли и коты. Они остановились, усмирили голодный натиск, растянулись по всей улице, образовав две плотные фаланги. Посередине, между двух кошачьих формирований стоял, мокрый и уставший человек, принявший боевую стойку.
Максимов решил драться. И откуда у этого человека, любящего только телевизионные драки, ценящего виртуальные сражения, без тесных соприкосновений, грозящих синяками, возникло вдруг желание сражаться? Откуда, из каких глубин первобытного прошлого вылезли храбрость, отвага, и героический фатализм? Откуда в этой цивилизованной душе появилась смелость нецивилизованного варвара? Опустим ответы на эти вопросы. Максимов на них ответить не мог, да он их и не задавал. Эти вопросы задавали растерявшиеся коты.
Но голод – не тетка. Коты продолжали наступать, но делали это уже не так решительно, более осторожно, меняя построение, чтобы атака получилась удачной. Самых маленьких и глупых выдвинули в передние ряды, а в засаде, в тылах кошачьего войска расположились коты побольше и поопытнее.
- Вот и все,- уныло сказал Максимов.- Никогда не думал, что умру так нелепо, в желудках бешеных котов.
- Эй, мужик,- окликнул Максимова девичий голос.- Подожди умирать.
Максимов обернулся. Над его головой распахнулась ставня обитого железом окна, и выглянувшее оттуда существо непонятного пола протянуло Максимову руку.
- Лезь сюда, мужик.
Максимов без раздумий схватился за протянутую руку помощи, подпрыгнул, уперся ногами в карниз и влез в окно. За ним сразу же захлопнулись тяжелые ставни, звонко заскрипел засов. Максимов оказался в большой, неопрятной, темной, захламленной комнате. Упал на замусоренный пол, привалился к стене возле подоконника. Сидел, дышал, приводил в порядок дыхание, мысли, осмысливал ощущения. Потом огляделся по сторонам.
Комната была явно оборудована для длительного автономного проживания в экстремальных условиях: вдоль кровати стояли многочисленные сундуки, шкафы, ящики с припасами. Все окна были закрыты тяжелыми металлическими ставнями с огромными гвоздями, торчащими остриями наружу. Пара старых диванов и брошенные прямо на пол матрасы служили постелями, а для обогрева имелась железная печь, простая буржуйка. В печи пылали куски мебели и паркет, наполняя мрачную комнату теплом и неожиданным уютом.
Спасительницей Максимова оказалась девчонка лет восемнадцати-двадцати, угловатая, коротко стриженая, одетая в комбинезон, черную кожаную куртку без рукавов с металлическими браслетами и заклепками. На поясе у юной спасительницы висела пара длинных ножей. И вообще девица имела крайне милитаристический и грозный вид, внушающий уважение. Кроме нее в комнате находилось еще двое людей неопределенного возраста и пола, сидевших на матрасе у стены. Люди дремали, откинувшись на стену. Неподалеку от них лежало какое-то огнестрельное оружие, что-то вроде автоматов Калашникова или снайперских винтовок.
- Спасибо,- поблагодарил Максимов спасительницу.
- Не за что,- буркнула девица, подбрасывая обломки стула в недра буржуйки.- Человек человеку покамест еще друг.
- Никогда не думал, что кошки могут быть так опасны.
- Это недавно началось. Вскоре после летающих бабушек. Оставшиеся без попечения кошки стали сбиваться в стаи и нападать на людей. Причуда природы, кошки-одиночки стали сбиваться в стаи. В этом районе людей почти не осталось, кто ушел, кто погиб…
- А почему вы здесь.
- Нам некуда идти. Да и зачем уходить. Теперь это наш мир. Наш и разных мутантов. Когда один мир умирает, ему на смену приходит другой: хороший или плохой – не в том суть. Мир просто другой, иной, молодой. Мы люди молодого мира. Есть будешь?
- Не откажусь.
- Держи,- девушка протянула Максимову кусок запеченного мяса.
Максимов осторожно принял дар, понюхал:
- Не кот, случайно?
- Не бойся, крокодил.
- Крокодил?
- Да. Здесь неподалеку один богатей жил, бизнесмен-патриот, либерал-правозащитник. Так у него дома целый зоопарк был с обезьянами, тиграми, крокодилами. Потом богатея вместе с детьми, женой и любовницей поели коты, а зоопарк остался. Теперь зверей из этого зоопарка мы едим.
- Хм, ирония судьбы,- усмехнулся Максимов.
- Справедливость, вселенская справедливость. В мире система противоборствующих сил стремится к нулю: где-то убывает, где-то прибывает. И так без конца, как маятник.
- Да ты философ,- удивился Максимов.
- В институтах не училась. Эту философию на собственной шкуре проверила. Трус, в какие геройские одежды его не обряди, останется трусом, дурак – дурак дураком, не смотря на большой запас умных слов, сволочь – всегда сволочь… Все справедливо. Возьми кусок хлеба. Потом я тебя кофе угощу, элитарным, такой только миллионеры пьют. Потом тебя до другого района проводим.
- А сами отсюда убраться не хотите?
- Зачем, скоро весь город таким станет, нашим. Страшным, но интересным, переменчивым.
В закрытые створки ставень что-то громко ударило. Максимов вздрогнул, испуганно обернулся.
- Это кошки,- усмехнулась девушка. – Они к нам не проникнут. Как с ними справиться мы знаем.
- Как?
- Секрет.
Максимов замолчал, старательно пережевывая кусок крокодильего мяса. Мясо, как мясо, ничего особенного. До этого крокодилов Максимову есть не приходилось, слышал, что по вкусу похоже на курятину. Но это, наверное, при правильном приготовлении, а кусок, который он жевал, был с одной стороны сырым и пересоленным, с другой – подгоревшим и вообще не соленым. Короче, вкуса он не ощутил, изысканностью не восхитился, но мясо съел. И кофе попил, действительно изысканный.
- Спасибо,- искренне поблагодарил Максимов.- И за спасение и за еду. По гроб жизни буду благодарен.
- Не зарекайся…
Потрескивая, пылали дрова в самодельной буржуйке. Приятное, живое тепло согревало уставшее, промокшее тело. В животе сыто урчал съеденный крокодил. Максимову стало хорошо и уютно. Ужасы, происшедшие с ним накануне, не вспоминались, не тревожили нервы пугающие воспоминания. На Максимова снизошла дремота. Какие-то обрывки далекого и минувшего вертелись в усталом и истерзанном мозге. Какие-то осколки детских и юношеских грез, мечтаний, надежд.
В детстве Максимов хотел быть капитаном дальнего плаванья, бороздить моря и океаны и, как Хейердал или Сенкевич, отправиться в дальние странствия на тростниковой лодке. Потом, став старше и участь в университете, он хотел быть бандитом, сколотить лихую бригаду, чтобы трясти нуворишей. Ничего из этого в жизнь не воплотилось. Стать путешественником не позволили родители, быстро решив, что юристы и экономисты – будущие хозяева мира, и при помощи назидательных нотаций и взяток преподавателям избавили Максимова от тяги к странствиям. Стать бандитом не позволила осторожность и полное неумение драться. Но карьеру он сделал: в удобном офисе, за удобным столом, с хорошим жалованьем. Женился Максимов тоже по расчету, не из любви, да и вообще не понимал: что это за штука такая, большая любовь, хотя в глубине души в ее существование верил.
Воспоминания превращались в сны, сны в воспоминания, сон и явь менялись местами, и дремлющий Максимов уже не различал где что, где реальные осколки его настоящего существования, а где мечты о другом существовании, о жизни куда более интересной, наполненной событиями, встречами с интересными людьми. О возможности изменить мир, свою жизнь, свое прошлое и будущее…
- Беда! Беда! – разбудил Максимова женский крик. Потом над самым ухом прогремела автоматная очередь.
Максимов вскочил, ошалело озираясь, не понимая, что происходит, какая такая беда вновь обрушилась на него. Вместо уютного полумрака в глаза бил, серый свет дождливого дня. Железные ставни на окнах оказались сорванными. Из опрокинутой набок буржуйки валил дым. Горела куча газет в дальнем углу. В комнате происходила какая-то непонятная кутерьма, необъяснимая паника. Суетились какие-то люди, куда-то бежали, что-то носили, что-то роняли, падали сами. Мимо Максимова пробежал какой-то человек, упал на колени перед подоконником, выставил наружу автомат и принялся стрелять. Потом Максимов увидел девушку, которая спасла его от котов-людоедов. Спросить ее имя он так и не удосужился.
- Что случилось? Опять коты? - спросил Максимов.
- Хуже!- крикнула девушка.- Морские свинки!
- Кто?!
- Морские свинки! Страшнее них только волнистые попугайчики! Чего стоишь, если жизнь дорога, помогай!
Помогай. Чем, как? И какую опасность несут морские свинки, веселые, покладистые и мирные грызуны, которых Максимов когда-то держал в детстве? Максимову показалось, что его разыгрывают. Ну не могут морские свинки представлять какую-либо опасность. Но когда он осторожно выглянул в открытое окно, то понял, что могут…
Все пространство перед домом: вся улица, деревья, стены и крыши домов, балконы, лоджии, мансарды были покрыты пестрой шевелящейся массой. Морские свинки! В количестве, сравнимом с миллионными стаями перелетной саранчи, с полчищами гуннов-кочевников, потоком автомобилей на автобане в час-пик. Вся эта масса шевелилась, пищала, урчала, переваливалась из стороны в сторону, тянулась к открытым окнам их убежища с намерением пожрать обитателей.
Максимову стало безумно страшно за свою жизнь. Ему захотелось домой, к плазменному телевизору, к модной кухне, к голубому, ранее нелюбимому коту.
- Помогай, мужик!- прокричала девушка.
- Что делать? - спросил Максимов.
- Там в соседней комнате бочка с бензином стоит, кати сюда!
Максимов выскочил в соседнюю комнату, увидел бочку, толкнул ее. Бочка оказалась тяжелой, катить одному тяжело, а придется катить одному, все заняты обороной, и никто на помощь идти не собирается.
И тут Максимов задумался: а стоит ли вообще катить куда-либо эту бочку, стоит ли катить бочку на морских свинок с непонятными последствиями, стоит ли подвергать свою жизнь опасности? К тому же выиграть сражение с таким количеством грызунов ему представлялось нереальным. Героем себя он никогда не считал, да, было небольшое затмение, когда он собирался сражаться с котами-людоедами, но тогда у него выхода не было, а сейчас выход был – входная дверь в квартиру была незапертой. Максимов пару минут пострадал угрызениями совести, слегка пожалел симпатичную девчонку, спасшую его от котов. Потом вспомнил грозную, пеструю массу урчащих морских свинок, вздрогнул и осторожно выскользнул за дверь.
На лестничной клетке никого не было. Никого не было и возле подъезда: ни людей, ни котов, ни морских свинок, ни волнистых попугайчиков. Максимов быстро выскочил в пустынный двор и, не оглядываясь, рванул через детскую площадку подальше от опасного дома. Бежал, не останавливаясь, слыша за спиной отчаянные человеческие крики, выстрелы, взрывы. Бежал, бежал, бежал, как бегал целый день, но только быстрее. И вскоре очутился на улице, запруженной людьми. Несмотря на дождь, народу было много. Начался обеденный перерыв, и работники многочисленных офисов высыпали на улицу и побежали по многочисленным забегаловкам – кормиться.
Никто не предавался панике, не страдал, не бежал, не оборонялся от котов, морских свинок, попугайчиков. Не было здесь бомжей, старушек самоубийц. Все привычно, благопристойно, размеренно, все как всегда. Стандартный мир современного города, с поправкой на дождь и обеденный перерыв.
Эти перемены были такими резкими и неожиданными, что Максимов растерялся. Еще минуту назад, он мчался по улицам, закоулкам и переулкам, дабы спасти свою драгоценную жизнь, а теперь бежать не надо. Никто за тобой не гонится, никто съесть не порывается. На полном ходу Максимов заскочил в автобус и поехал к месту работы…
Он стоял посреди улицы, растерявшийся, мокрый, подавленный человек. Да что там(!), подавленный – раздавленный, расплющенный всмятку жизненными неурядицами и безжалостными открытиями. Теперь новая беда обрушилась на Максимова с тяжестью многотонного молота. Его родной, любимый, иногда ненавидимый, давно ставший вторым домом офис был смыт потоками дождя и теперь лежал в руинах. Стояли пожарные машины, кареты скорой помощи. Спасатели в ярких комбинезонах вытаскивали из-под завалов погребенных сотрудников. Зеваки с остервенелым любопытством пялились на руины, восторженно обсуждая события. Это был финал его безумных странствий, хождений за три моря, хождений по мукам, печальным итогом опасного похода. Все! Приплыли! Конец!!!
Ну, ладно, что окружающий мир не таков, каким его привыкли видеть, не таков, каким его описывают в новостных программах, Максимов подобное предполагал. Ладно, что свои открытия, новые знания о мироустройстве он добыл в сражениях за свою жизнь. От кошек и мышек он сбежал, попугаи его не заклевали, дождь не смыл: жив-здоров, можно и награду получить. Но ТАКОЙ награды он не ожидал. Максимов опустился на колени прямо в лужу и разрыдался как ребенок. Мир, старательно разложенная по полочкам вселенная, окученные, окультуренные, колированные и привитые константы, вся система ценностей рассыпалась окончательно. Оставалось только напиться, купить в антикварном магазине японский кинжал вакидзаси, сухое и чистое платье и вспороть себе откормленный живот.
- Не рыдай, Максимов,- чья-то крепкая рука легла Максимову на плечо.
Максимов осторожно обернулся. Вздрогнула, вскочил, подобострастно выгнулся:
- Борис Михайлович!
И запылал счастливый блеск в усталых глазах. Еще не все потеряно, если патрон на месте, не спит, бдит, следит за материальным положением своих сотрудников. Значит мир еще стоит, а Земля вертится.
- Борис Михайлович, я опоздал,- пролепетал Максимов.
- Ну и хорошо,- пророкотал патрон. Он стоял перед Максимовым, огромный, как глыба, великий, значительный, в окружении телохранителей и секретарей и по-отечески взирал на Максимова.- Видишь, как интересно мир устроен. Не опоздай ты, остался бы под руинами. Ты работник дельный, заслуживаешь повышения. Будешь теперь начальником филиала вместо прежнего, погибшего. Иди, отдыхай, а завтра приходи в новый офис. Будут у тебя и собственный кабинет и собственные подчиненные. Ступай.
Благодарный Максимов дрожащими пальцами вцепился в протянутую руку патрона, долго тряс эту пухлую начальственную длань, долго рассыпался в благодарностях, всхлипывал и причитал. Свершилось, все-таки свершилось. После череды потерь, после треволнений, ужасов и потрясений, вот она, улыбка судьбы.
В набитой маршрутке было душно, воняло бензином, перегаром. Из неплотно закрытого потолочного люка прямо за воротник капала вода. Судачили женщины, рассуждая о непутевых мужьях, обсуждая новые рецепты, осуждая соседок. По улицам, как по руслам рек, струились потоки грязной воды. Бежали по своим делам прохожие, кого-то догоняли, от кого-то убегали. Выпадали с окон верхних этажей несчастные старушки, разочаровавшиеся и уставшие от жизни. Пробегали в поисках добычи шайки котов-людоедов и полчища кровожадных морских свинок. Максимов ничего этого не видел. Прислонившись головой к стеклу, он мирно дремал и видел яркие, оптимистические сны…
24 февраля 2010 г.