Свершилось! И в свои неполные сорок я уже мог безбоязненно смотреть в будущее. Единственное, что омрачало, - это дикая сырость. Вначале особого дискомфорта я не испытывал, но со временем в крышке гроба образовалась трещина, через которую непрерывно сочилась грунтовая вода. Когда ее скапливалось слишком много, возникало неприятное чувство, будто лежишь в собственном дерьме... Весь следующий год влага доставала невероятно, особенно весной, когда таял снег, и осенью до первого снега. Но, по мере того как с меня сходили остатки плоти, брезгливое ощущение притуплялось, и оставалась лишь ломота в костях - не больше.
Вообще, место, где находится городское кладбище, - не подарок. Кругом такой туман и сырость, что и живой заноет, а что уж говорить о нас - детях подземелья, навек прикованных к здешнему нездоровому климату...
Так вот, плавал я в этой слякоти, убивал время размышлениями о гармоничном и вечном, как вдруг услышал сверху гулкие звуки. Кто-то настойчиво ломился вниз. Сразу мелькнуло: ларек ставят.
Еще наверху я часто воображал себе, что вот так же, как сейчас, лежу, а сверху предприимчивые кооператоры воздвигают торговую палатку. Мысль о том, что на мне будут кощунственно торговать помидорами или жарить шашлык всю дорогу, казалась отвратительной...
Но что же они там все-таки задумали...
Звуки подступали все ближе, и вскоре гроб, а вслед за ним соседний вытащили и куда-то поволокли. А еще через пару часов надо мной суетливо порхали люди в белых халатах.
"К чему эта клоунада? Медосмотр, что ли? Не поздно ли спохватились? - кисло подумал я. - Или, может быть, пока я отлеживался, медицина успела так далеко шагнуть к оживлению трупов?"
Однако по обрывкам разговоров, которые удалось подслушать остатком уха, я понял, что реанимацией не пахнет и причина моего извлечения на свет самая что ни на есть тривиальная, хотя и занимательная.
Но начну по порядку.
Как было неопровержимо установлено, меня отравили цианидом. Ампулу с остатками жидкости нашли, убийцу вычислили, приговорили к высшей мере и прикопали по соседству со мной. Однако несколько месяцев спустя стажер, проходивший практику в убойном отделе, случайно набрел на мою фотографию и обратил внимание на вмятину на лбу. А чуть позже, всего в километре от моего тела было обнаружено и предполагаемое орудие убийства - садовая лопата, край которой удивительно точно соответствовал контуру вмятины, и (что характерно!) на заступе не было волос, поскольку я был лысый. Это лишний раз подтверждало достоверность новой гипотезы. Первое дело было закрыто, тем более что результаты дактилоскопии, подоспевшие после приведения приговора в исполнение, показали, что бедняга ампулу не трогал, а кто трогал - было уже не важно, поскольку к этому времени выросла другая папка с броским названием "Дело N 2", которая и покатилась по узким коридорам и кабинетам следственного отдела.
Однако по заведенному порядку, чтобы уничтожить "Дело N 1" и дать полный ход "Делу N 2", требовалось выполнить одну формальность - пройти медицинское освидетельствование.
Для нашего контингента это называется эксгумация. Я понадобился для осмотра летальной черепной травмы, а мой сосед - для повторного сличения его пальчиков со следами на ампуле, чтобы запротоколировать несовпадение в присутствии обвиняемого. Этого требовали правила.
Такой поворот событий был для парня просто подарком. Ему вернули бы доброе имя. Все-таки, как ни крути, а лежать с таким тяжким обвинением не всякому под силу, а тем более - молодому, морально неокрепшему организму. Теперь только я понял, почему бедняга у меня под боком все время хлюпал носом. Сначала я думал, от сырости, но теперь-то я знаю, что он всхлипывал от обиды на решение прокурора.
В душе (во всеуслышание, увы, не получалось) я рукоплескал скорому и счастливому закрытию Дела N 1. Лишь одно обстоятельство портило радость: ни отравления, ни удара лопатой не было. А был какой-то верзила, который сзади стянул мне шею леской от удочки. Я хорошо запомнил только рост, потому что его плечи возвышались над моими.
Впрочем, если дело поручено профессионалам, они навер-няка разберутся в моей вмятине (я ее действительно заполучил, но не от убийцы, а по одному пьяному делу десятилетней давности), и новая версия будет благополучно похоронена. Если же за дело, как и в первый раз, возьмутся недоучки, значит, опять ложный след, повяжут по отпечаткам на черенке лопаты какого-нибудь честного сельского труженика, и вот вам еще одна жертва нерадивых органов. Интересно, у кого на счету больше вот таких невинно пострадавших, у преступников или у правосудия?
Если бы можно было как-то подтолкнуть ребят, чтобы задержались на моей шее, если только время не затерло следы удавки!
Я бы охотно помог следствию, но чем? Да и кто я такой, чтобы давать советы? Труп. Не более. Я вообще лишен права голоса. А если бы и не был лишен, то как его подать? Никаких звуков не получается, даже шипящих. Язык, размякший и частично съеденный почвой и сыростью, наотрез отказывается выполнять команды. А ведь еще полгода назад неплохо удавались свистящие согласные.
Ладно, пусть делают что хотят. Только бы шею не прогляде-ли.
А тем временем внесли и на столе рядом разложили соседа.
Лучше бы у меня не было края правого глаза, которым я рассмотрел парня. Так я ему позавидовал! Мальчишка был просто чудо, то есть вполне сгодился бы на обложку приличного журна-ла. У меня наверху остался куда более землистый и синюшный приятель, которого медкомиссия каждый год неизменно признавала практически здоровым, хотя единственным основанием для этого была его способность двигаться. Если бы эта самая комиссия выстроилась у стола с этим парнем, бьюсь об заклад, она даже признала бы его годным к воинской службе, настолько ладно он смотрелся.
Конечно, при более придирчивом осмотре можно было заметить, что мальчик набух от влаги и в отдельных местах чуть тронут тлением. Но если подретушировать бело-синие и землистые тона, что-то сообразить с глазами и сфотографировать на журнал, то с обложки на вас будет смотреть доброе, благообразное лицо. Припухлость кожи вполне сойдет за некоторую полноту, характерную для людей обеспеченных и преуспевающих, а сонный, отсутствующий взгляд выдаст в нем человека не обремененного житейскими заботами (что, кстати, правда), сытого и где-то благополучного. Так выглядят члены правительства, парламента и генералы.
Разумеется, никакой его заслуги здесь не было. Юношу привели в исполнение всего три месяца назад, так что время и сырость еще не успели наложить свой грим. Три месяца спустя я тоже выглядел таким же франтом. Но сейчас я старичок... Как-то вдруг стало ужасно неловко за свой запущенный вид. Контраст неимоверный. Парнишка, наверное, злорадствует, что я такой жалкий. А тут еще медсестричка - зашла к нам, увидела меня и грохнулась на пол... Совсем неприятно. Хоть бы прикрыли чем-нибудь...
Ладно, отдам остатки тела на растерзание этим горе-экспертам и послушаю их мудрое заключение. Парень, наверное, тоже ждет с нетерпением торжественной церемонии закрытия Дела ? 1. Я почти физически чувствую, как он весь подобрался и замер. Впрочем, последнее в нашем положении несложно.
На следующий день с утра наша палата наполнилась медиками, судебными экспертами и другими околоследственными лицами. Все были вооружены фотоаппаратами и блокнотами, а главный держал наготове диктофон. Видимо, он и будет спикером палаты.
Настал момент выяснить про себя всю правду. Когда еще узнаешь так подробно... Там, наверху, от меня всегда прятали медицинскую карту. Говорили, что не положено. Больной (пока жив) не должен ничего знать о своем здоровье, кроме того, что ему говорит врач. Если мне и удавалось каким-то образом стянуть историю болезни, я, спрятавшись в укромном месте, как запрещенный самиздат, смаковал клубничку про свое сердце, печень... хотя и не понимал многих слов. Но теперь можно было открыто, не прячась, прослушать историю моих органов, по крайней мере тех, которые еще не истлели окончательно.
Спикер с диктофоном внимательно склонился надо мной и зазвучал:
- При наружном осмотре...
Как, неужели будет еще и внутренний? Не защекотали бы... Ладно, долой цинизм, послушаем дальше.
- ...у трупа...
Могли бы понежнее обозвать!
- ...в нижней части тазобедренного...
Издалека начали, ну что ж, мы не спешим.
- ...обнаружена гематома...
Что-о-о??? Какая еще гематома, двоечники! Там же скелет!!!
- ...уплотнение ткани, без серьезных аномалий на поверхности...
Ткань? Да еще плотная? Недоумки, неужели не видят, как я похудел... Без аномалий - это естественно. Аномалии сошли вместе с поверхностью.
- ...в районе ключицы...
К шее подбираются... ну, еще чуть-чуть...
- ...не отмечено никаких повреждений, зато на шее...
Так. Напряглись, ребята, не спешите. Ответ в районе шеи.
- ...смещение позвонка, а в остальном...
Так я и думал. Смещение увидели, а выводов никаких. Дело дрянь. Интересно, а их учат анализировать головой? А вот, кстати, и про голову...
- ... вмятина в районе лобной кости неизвестного происхождения...
Ага! Не поняли, чем меня тюкнули. Это обнадеживает. Может быть, все же выкинут эту фантазию с лопатой?
- ...скорее всего, нанесен садовой лопа...
Ну, вот и финал! Приехали! Подогнали мою вмятину под лопату, недоумки. Теперь будут искать исполнителя. Заранее ему сочувствую.
Осмотр был закончен. Парня моего сильно не терзали. Ограничились быстрым наружным осмотром чисто для проформы, а потом сняли пальчики, подтвердили отсутствие на них состава преступления и, если можно так выразиться, отпустили с богом.
На следующий день нас положили на место, и я занялся подсчетом всех плюсов и минусов пережитого.
Плюсов было всего два.
Первый плюс - парню, конечно, крупно подфартило с моей вмятиной. Теперь будет лежать со смытым пятном. Кстати, он и не хлюпает больше. Второй плюс - кто-то из рабочих, пока несли гроб, хозяйственно провел замазкой по трещине в крышке.
А дальше? А дальше заведут дело, возьмут хозяина лопаты и опять этот круговорот в природе: обвинение - захоронение - опровержение.
Ладно бы на этом дело закончилось, но ведь у меня на боку и на спине еще две ножевые и одна пулевая царапины сидят. Если все они так же отчетливо запечатлелись на фотографии, то считай еще три новые версии (три потенциальные жертвы) и опять медосмотры...
Господи, зачем только меня убили? Ведь сколько народу по моей вине теперь ляжет. А парень и в самом деле больше не сопит. Отмучился бедняга. И слава богу. Хоть одному из нас полегчало.