“Когда-то давно моя первая учительница по литературе учила меня читать стихи. Она говорила, что их нужно читать так, чтобы у того, кто слушает, в голове складывался единый как фильм образ. Прости меня, дневник, я совсем не умею читать стихи. Но я умею немного писать прозу и надеюсь, что ты, как верный друг, выслушаешь на бумаге все то, что я хочу тебе сказать”.
Маленькая девочка, лет семи, с тоненькими рыжими косичками, отложила на стол толстую потрепанную тетрадь в засаленной обложке и тяжело вздохнула.
- Ах мамочка! Как бы и мне бы хотелось научиться писать… Но у меня нет таких учителей, как были у тебя… И тебя нет. Совсем нет со мной…
И ветер за поцарапанным деревенским оконным стеклом как будто что-то ответил ей, вытягивая свою странную, тонкую мелодию…
Машенька, так звали рыжую девочку, была сироткой на попечении старой тетки, которую все время боялась. Она была грузная, в пропахшей потом рубахе и юбке, волосами, схваченными сзади в толстую засаленную косу. Маша жила с ней совсем недавно, переехав от отца, который постоянно пил “горячую воду” и от этого безумел. Горячей вода показалась Машеньке, когда она из любопытства решила попробовать ее на вкус, тайком налив себе в чашку из тусклой бутыли. Но даже проглотить ее не смогла, выплюнув все в облезлую раковину. С тех пор она решила никогда не брать в рот той воды. И все время поражалась отцу, как тот ее пьет.
Тетка к девочке относилась холодно, даже иногда слишком резко. Своих детей у нее не было, вот и сжалилась, отобрав у “старого ирода” племянницу, о чем не раз потом пожалела. Слишком уж много хлопот с ней оказалось. И корми, и одевай, а коли заболеет – лечи и разоряйся на врача да лекарства. Но вечерами, когда за окном начинал тихо напевать соловей, сердце тетки таяло, и в нем просыпалось какое-то подобие неумелой ласки и материнства. Но этого, к сожалению, для маленькой девочки было слишком мало.
Машенька еще раз растерянно взглянула на материнский дневник, и, накинув негреющую курточку на легкое платье, выскочила во двор. Уже был вечер, тетка, умиротворенная его тишиной, спала в дому, подложив под плотную грубую щеку ладонь.
Девочка несмело вышла за калитку и пошла вдоль деревенских домов в поле… Где-то на горизонте виднелась тонкая чернеющая кромка леса… А девочка все шла, утопая почти с головой в высокой траве, вдыхая ароматы вечера, слушая музыку ветра. Зайдя так далеко в поле, что деревенские дома стали еле видными точками, она упала на колени, пачкая цветное старенькое платице в зеленой краске травы. Она сделала глубокий вдох, на который тут же откликнулась какая-то птица своим пронзительным криком.
- Ах! Как хорошо! Закат! – Машенька легла на землю, широко раскинув руки и глядя сквозь травинки, щекочущие лицо, на небо. Сгущались краски тьмы, и тучи окрашивались в кроваво-розовый цвет.
- Закат! Закат…Закат…ат… - откликнулось эхо.
Ветер усилился, запахи полевых цветов, травы и влажной земли стали отчетливее и ярче, краски заката наполнились какой-то взволнованной страстностью. Маленькое сердце Машеньки заколотилось чаще, а потом замерло, как будто прислушиваясь к тишине вокруг, вглядываясь в каждый блик закатного солнца, льющего лучами свою нежную хрустальную краску.
И такая тишь вокруг воцарилась, что девочке на мгновение показалось, что она и вовсе ничего не слышит. Она попробовала что-то крикнуть, но голос, не повинующийся разуму, подчиненный лишь закату, только неслышно что-то просипел.
“Да что же это?! Что со мной?!” – испуганно думала Маша. Она попробовала подняться с земли, но неведомая сила сделала тело ее как будто ватным.
И ветер зашептал на ухо…
“Слышишь… Ты слушай меня, слушай. Музыку ветра слушай… Ищи ее… Видишь, в каждой частичке тебя ее кровь есть… Найдешь ее… Найдешь, слышишь… Закат.. Тишина его покрывалом ночи укутает землю. Склонится трава под тяжестью величия его, ибо это стихия.. Неподвластная и живая… Минута сойдет за секунду, но и час покажется вечностью… Слушай музыку ветра, слушай… Он о закате тебе расскажет, он пропоет тебе песни дивные на ночь, он на улицу играть позовет красками невиданными, соловья пением… Заката знанием”.
Маша вернулась домой, когда уже совсем стемнело. Мыли ее путались и шепот ветра не давал покоя всю ночь, мучая бессонными мучительными минутами. Текли дни, тетка ругалась, не понимая, что происходит с девочкой, но наваждение не желало уходить. Оно как будто паутиной приклеилось и к душе, и к сердцу, и к разуму. Эта музыка ветра, эти слова… Как же они терзали ее! Под глазами тонкой синевой обозначилась усталость, а тело исхудало и ослабло. Уже несколько недель у маленькой девочки вертелись в голове одни и те же отрывки фраз…
Желанное спасение пришло в тот момент, когда деревенская приходящая учительница задала написать небольшое сочинение на тему “лето”… Сначала девочка неумело написала несколько букв… Потом больше и еще… А потом ветер снова зашептал в голове, но она не знала уже что это… Она просто вспоминала и рука повиновалась ей, повиновалась воспоминаниям заката…
Всего несколько минут и лист весь исписан неразборчивым и корявым, только еще становящимся почерком…
- Что это? – спросила учительница…
- Лето, Тамара Ивановна, лето! Вы ведь просили написать…
- Да у тебя весь лист исписан! Неужели столько воспоминаний? На море, наверное, ездила, музей посещала, музыку интересную слушала…
Машенька отрицательно покачала головой.
- Нет. Не ездила… В музеи не ходила…Да и музыка. Зачем она?
Тамара Ивановна очень удивилась и еще раз недоверчиво посмотрела на лист из под больших очков.
- Да? Тогда как же ты провела лето?
Маша пожала плечами.
- Растворившись в закате…