На первом листе толстенной жалобы, страниц на 50, размашистым почерком была начертана резолюция Рекса, смысл которой не вызывал никаких сомнений – выявить виновных и наказать самым суровым образом.
Вот влип, так влип. И ведь главное, что ко мне жалоба не имеет никакого отношения. Не мой предмет и не моя зона ответственности.
Попробуй теперь убедить Рекункова, а это его называли Рексом в прокуратуре Союза ССР, в ином результате проверки.
Александр Михайлович Рекунков – Генеральный прокурор страны, был, безусловно, колоритнейшей личностью. Ростом 2 метра 4 см. он в точности повторял рост Петра 1 и возвышался над окружением, как ледокол над льдинами в арктическом море. Держался он неестественно прямо, но это не было признаком высокомерия, просто он носил корсет вследствие фронтового ранения.
Рекунков прошел всю служебную лестницу, начиная со следователя районной прокуратуры и отличался крайней требовательностью, жесткостью к подчиненным. Да и не только к ним.
Когда проводились коллегии прокуратуры, то приглашенные, даже весьма влиятельные руководители ведомств и министерств, старались держаться ниже травы и тише воды, чтобы их по возможности не замечали.
Как это отличалось от коллегии прокуратуры другой страны и в другое время, на которой мне пришлось присутствовать. Там куражился некий Кох, тогдашний глава Госкомимущества, которого фактически обвинили в совершении преступлений, связанных с приватизацией. Да плевать Кох хотел на какие-то претензии прокуратуры, он со смехом рассказывал, что каждый работник Комимущества РФ получил в среднем около 100 премий в год за приватизационные сделки, поэтому с таким успехом и проходит приватизация госимущества, а кто против, пусть обращается за разъяснением к Чубайсу или Ельцину.
Скуратов и его заместители только головы втягивали и молча возмущались, зная, что Кох говорит сущую правду, хотя и глумится как трамвайный хам, но он действительно действует в точном соответствии с указаниями президента Ельцина.
Представляется, что в настоящее время Кох уже докладывает в другом кабинете, недалеко от Вашингтона в Ленгли.
Каким образом, жалоба попала к Рекункову, минуя все бюрократические препоны, трудно сказать, наверно заинтересовались работники отдела писем стилем жалобы.
Некая уволенная за злоупотребления медсестра дома-интерната для психически больных, требовала восстановления на работе, и попутно живописала ужасы содержания психически больных в интернате.
Больные от жестокого обращения выбрасывались из палат, с верхних этажей, и разбивались насмерть; от голода грызли обувь; их успокаивали струями из брандспойтов, причем мужчины мыли женщин и наоборот. В общем полная и бесповоротная жуть.
- Ты должен собрать максимум материала, опросить всех действующих лиц, указанных в жалобе. А лучше вообще всех. Необходимо проверить каждый довод, каждую деталь, - напутствовал меня курирующий заместитель Генпрокурора Шишков Сергей Александрович, который в суровости характера вряд ли уступал своему шефу.
Легко сказать! В нашем случае проще найти черную кошку в темной комнате.
Подтекст напутствия Шишкова был предельно ясен – за все доводы против жалобы будешь отвечать своей головой и не дай бог тебе не найти убедительных доводов в свое оправдание!
Своей резолюцией Рекс уже удовлетворил жалобу, а мне осталось лишь найти мотивацию.
Но на практике, в жизни все бывает гораздо сложнее, и внимательно вчитываясь в жалобу, я понял, что в ней много нарочитого и фальшивого.
Резолюцию Рекса я по телефону зачитал прокурору Смоленской области, и с тех пор он лично сопровождал меня в командировке. Встретил в Смоленске, довез до места назначения, и навещал, не доверяя никому другому.
В бригаду мне дали только двоих коллег, из прокуратуры РСФСР и области.
Все мои возражения о малочисленности бригады были с негодованием отвергнуты.
И начался трудовой кошмар! Десять дней, т.е. все отпущенное время, мы работали в авральном режиме с 8 утра до 10 вечера.
Постепенно обрастая фактами и доказательствами, выстраивалась следующая история.
Амбициозная медсестра, поступив на работу в интернат, вдруг обнаружила, что она попала на «золотое дно», в место, где, проворачивая несложные аферы, обманывая пациентов, можно было бы получить весьма значительные доходы. Но для этого ей нужно было собрать группу заинтересованных лиц из персонала.
Директор, опытная дама старой закалки, воспротивилась этому натиску и новациям. Очевидно, ей было достаточно того, что она имела, и лишний риск был не к чему.
Имеющая больше возможностей, директор, подловила вконец обнаглевшую медсестру на махинациях, и уволила её.
Описываемые в жалобе ужасы частично подтвердились. Но самым неожиданным образом!
То, что творили психические больные в стадии возбуждения поражало воображение и казалось нереальным.
Они разбирали голыми руками батареи; ломали железные пруты, толщиной в руку; грызли твердые подметки, которые невозможно было разрезать.
Никогда бы не поверил, если бы не видел собственными глазами, и не имел достоверных доказательств.
Это был совершенно иной мир. Параллельный мир.
Мы ведь знаем, что рядом с нами есть иные миры, но нас это как будто не касается.
Цикл жизни в доме – интернате был законченный. Большинство больных проводило там всю жизнь. Имелось и свое кладбище.
Находились здания интерната в 40 км. от ближайшего городка. Квартиры персоналу, в то время, предоставлялись одновременно с работой. Поэтому жилищного вопроса, как такового, не существовало.
Территория интерната не охранялась и больные, естественно не все, могли передвигаться свободно и даже выполнять посильную работу.
И все же постоянно существовала серьезная и реальная опасность нападения психически больных. Персоналу за это доплачивали 25% от зарплаты.
Как-то раз я попросил привести ко мне пациента Мишу, ключевую фигуру в жалобе медсестры. В комнате мы находились втроем, и я заметил, что врач-психиатр вцепился в стол с такой силой, что его пальцы побелели от напряжения. Миша на мой вопрос ответил положительно, а когда я перефразировал вопрос, ответил отрицательно. Стало ясно, что Миша совершенно не адекватен.
Когда Мишу увели, я спросил врача, отчего он был так напряжен.
- За дверью находились два санитара, но я очень боялся, что они не успеют. Миша находился в стадии возбуждения, - ответил психиатр.
- Зачем же Вы его привели, мне уже приходилось видеть их в стадии возбуждения.
- Тогда бы Вы сказали, что мы прячем важного свидетеля.
К больным нельзя поворачиваться спиной, нельзя разговаривать с ними эмоционально, а тем более ругать. Обязательно нападет или ударит.
Вот такие обстоятельства жизни.
Оказывается красоту и грацию человеку придает его разум, и если он теряет его, то движения человека становятся отвратительными. Поэтому то, что я там видел, часто напоминало картины Босха.
Хотя в интернате находились разные больные, от полных идиотов, до почти нормальных людей – дебилов.
После такой тотальной проверки материала мы набрали столько, что можно было смело отказывать жалобщице в восстановлении на работе с одной стороны, а заодно убирать с работы всю шарашкину контору с другой стороны.
2 часа до отправления поезда мы были свободны и прокурор области предложил послушать литургию в Смоленском Соборе.
Послушав песнопение, понюхав ладан, и прослушав ласковые, уважительные слова, я понял, что мне стало гораздо легче. Это было единственное наше утешение в командировке в «сумасшедший» дом.
Генпрокурору мы доложили. Медсестре разъяснили и отказали, а директрису отправили в запас на пенсию.
Эх, командировки наши лихие в Прокуратуре Союза ССР! И отрада наша и наказание.
Мотало нас тогда по всей стране от Северного Ледовитого океана до самых южных границ! Побывали мы и в пустынях Туркмении, и в сказочном городе Хиве, у чабанов северного Казахстана, и в других самых экзотичных местах, куда бы по собственной воле никогда бы не поехали.
Говорят, что со временем вспоминается только хорошее. Не знаю, мне иногда вспоминается эта нелегкая командировка.
Вспоминается тихий псих Сережка, который при встрече всегда представлялся и желал здравия, и от которого нельзя было отводить взгляд. Иначе непременно ударит, сукин сын. Но в принципе очень доброжелательный человек.
В 90-х годах прошлого столетия за отсутствием финансирования были закрыты многие дома- интернаты и тысячи психически больных людей оказались неприкаянными. Об этом официальные СМИ молчат до сих пор.
Молчат они и о такой проблеме, как пожизненное содержание психических больных. Слишком много социально опасных больных, в настоящее время, предоставлены сами себе.
И как-то слишком резко возросло за последние годы количество маньяков – убийц! На порядок!
Невольно задаешься вопросом, а нет ли связи между этими событиями?