Немного описав место их обитания - город Москву, наверное, здесь уже можно описать и их время. Но сказать по этому поводу можно лишь то, что в начале третьего тысячелетия от рождества Христова, в котором они были, человечество ничем особенным не занималось. Подогреваемые солнцем и страстями люди, как всегда, рождались и умирали, жили в мире и воевали, строили и разрушали. В общем, как и во все века, человечество собирало и разбрасывало камни - находилось в динамическом равновесии, хотя и считалось глобально, что оно развивается.
И если посмотреть на землю обобщающим взглядом равнодушной статистики - с точки зрения теории вероятности, то жители всех городов мира, в том числе и столицы России, где жили наши герои, существовали по вечным законам ежедневного человеческого розыгрыша - по тем же правилам, по каким прыгают номерованные шарики в игровом барабане лотереи. Каждое утро дружно высыпаясь из числоэтажных полок своих спальных районов, заполняют земляне прямые широкие проспекты и узкие кривые улочки своих городов и селений. Подталкиваемые извне должностными рычагами чиновники или внутренне устремленные идейные романтики, то и дело сбиваясь в разные коллективы, сбиваясь сами и сбивая других с ног, стремятся к счастью и покою. В бесконечной погоне за большой удачей увлекаемые бурными потоками, кружась в замкнутых транспортных кольцах, барахтаясь в хаосе броуновского человеческого движения, они то и дело взлетают вверх или падают вниз, перескакивая из одного энергетического состояния власти и финансов в другое. А простой народ хочет обыкновенной стабильности - пытается хотя бы на какое-то время удержаться на все время ускользающей из-под ног вращающейся земной опоре.
Все суетятся, стараясь поймать неуловимую фортуну или хотя бы избежать неутомимо преследующую всех алчную нужду. И все люди - мужчины и женщины, имеющие разный возраст и обитающие в домах с разными номерами, рано или поздно, неожиданным образом или с болезненным ощущением выпавшей им доли - все-таки вылетают из бесконечного беличьего колеса и, наконец, попадают в покойную лунку своего счастья.
А затем все важные и горячие события ежедневной увлекательной игры расписываются на узких полосках вечерних газет и показываются в последних новостях по телевизору. И там же публикуются самые значительные результаты розыгрыша - в маленьких траурно обрамленных заметках.
Добираясь на военную работу - сначала пешком, а затем на метро - он думал о ней и об их отношениях.
Они были знакомы с самого детства, с самого детского садика, с тех пор, как помнили себя. И выросли вместе. И достигли определенного человеческого роста, сознания и состояния. Они ничего не планировали насчет своего будущего, но расставаться никогда не думали - негласно предполагалось, что будут вместе всю жизнь. Хотя Иван Яковлевич еще не познакомился с ее родителями, но приглашал ее к себе в гости и познакомил со своим отцом. Тот выбор сына про себя одобрил. Предполагаемая невестка на самом деле была хороша – в светлом платье, тонкая, стройная, с прекрасной русой косой, бриллиантовая брошь сверкает на груди.
Иван Яковлевич находил ее неизменно не только благодаря своему алмазному зрению. И не только по исходящему от нее теплу и встречной радости. Имелись у него другие приметы, что это именно его невеста, а не чья-то иная. Как бы она ни маскировалась, какую бы косметику не использовала и одежду не одевала, где бы она не пряталась и каким бы притворным холодным взглядом не одаряла, кроме всего прочего он находил ее также еще по любимому имени, любимому росту и любимому расстоянию друг от друга.
Любимым именем, было, естественно, ее имя.
Любимым же ростом для Ивана Яковлевича было сто семьдесят три сантиметра. Это был ее рост. И также это его собственный рост и плюс еще один сантиметр. Она была такого роста, не выше и не ниже, который по какой-то причине больше всего нравился Ивану Яковлевичу. Этот сантиметр разницы их роста имел для него очень важное значение. При ее поиске он сразу же определял рост любого человека, сравнивая с ее эталонным ростом, и тут же сбрасывал свое внимание с тех особ, которые этому параметру не соответствовали. Вертикальная небесная разница их роста была памяткой для Ивана Яковлевича, как платиновый образец длины во французском бюро мер и весов.
А что касается любимого расстояния, то как не были они близки друг другу, но была, все-таки, некоторая дистанция между ними. Небольшая, вроде бы, но важнейшая дистанция. Это была достаточно хитрая, а не простая протяженность пространства их отношений. И состояла она из двух частей. Одна часть - один сантиметр - когда он был совсем-совсем рядом с ней, а остальная часть, - когда он ее не видел рядом с собой. Любимое расстояние между ними равнялось важнейшему одному сантиметру плюс еще очень незначительной части. Это добавочное расстояние настолько малое, что будь даже оно равно дистанции от Москвы до Кишинева (Иван Яковлевич, видимо, по-сиротски мечтал видеть своих родителей вместе), то все равно имело очень малую важность по сравнению с этим единственным драгоценным сантиметром. Цена этого единственного сантиметра и цена сантиметра любого другого расстояния были абсолютно разные.
И они однажды занялись утомительным долевым расчетом каждого из отрезков любимого расстояния.
Он «на глазок» посчитал соотношение двух составляющих и с военной грубостью дал примерную оценку - девяносто пять процентов расстояния состоит из драгоценного сантиметра, а пять процентов остается на путь от «Москвы до Кишинева».
Она, как будущий специалист по всяким расчетам, более аккуратно и строго подходила к этому вопросу. С меньшей погрешностью посчитала и заявила, что все сто процентов расстояния – это труднопреодолимый и опасный один сантиметр. А билет от Москвы до Кишинева ничего не стоит – только за интернет-трафик при заказе билета требуется оплатить.
Ивану Яковлевичу с весьма строгим и аккуратным будущим профессионалом легко согласился и не стал спорить – ей видней, и она, видимо, права.
Он согласился, пусть даже на бесконечный процент разойдясь с ней в расчетах. Потому что Иван Яковлевич был человеком разумным. Он очень серьезно обдумывал и придавал огромное значение, чувствовал великую военную роль этого расстояния между ними. Он понимал, что действительно нехорошо не соблюдать такую дистанцию.
Это также нехорошо и опасно, когда во время приготовления вкусного ужина вдруг газовый баллон из-за нарушения техники безопасности взрывается в мирной обывательской кухне простых ведущих специалистов, причиняя боль и бытовые неприятности жильцам квартир - верным идеальным женам, хорошим надежным мужьям и их детям – мальчикам и девочкам;
- так же бесполезно, как взрываться гранате в ненужное время, которую бесцельно метнули в чистое поле; или так же стыдно, если она не взорвалась в нужный момент;
- так же расточительно, как полыхнуть бензиновой цистерне от небрежно брошенного окурка и потратить бензин вхолостую, вместо того чтобы крутить моторы на московских и кишиневских улицах.
Чтобы не получилось подобной оказии, и нужно было им держаться подальше друг от друга и не переходить установленные границы.
Слишком приблизиться они не могли, чтобы избежать огромной катастрофы, но, в то же время, им надо было находиться как можно ближе к друг другу - чтобы в нужное время полыхнуть, и взорваться, и загореться, и сделать нужную работу; и дальше нельзя было им отходить - чтобы в нужный момент искра смогла поджечь требуемое топливо для человеческих нужд. И, поэтому, им надо было соблюдать достаточно близкое расстояние между собой, такое же, как между
- ударником и капсюлем в запале гранаты;
- анодом и катодом свечи в автомобильном двигателе;
- кремнем и газовым соплом зажигалки с красивой инкрустацией в виде виноградной лозы.
Вот такое оптимальное рабочее расстояние и было любимым расстоянием Ивана Яковлевича. И этих расстояний на белом свете и на его жизненном пути оказалось превеликое множество. И был он согласен с судьбой, и с невестой, и с собой, что это самое прекрасное расстояние между ними. И его необходимо строго соблюдать.
Но он понимал также, что это расстояние необходимо искренне преодолевать. Стремиться так же, как поэт со страданием ждет благосклонности вдохновляющей его прекрасной дамы, которая, однако, на расстоянии дает куда больше пищи поэтическому воображению, и вдохновению, и познанию ее, нежели прямое телесное обладание ею. Иначе быть неплодотворным поэту, слишком приблизившемуся к ней, а потому потерявшему очарование своей прекрасной дамы.
Поэтому великодушными и сразу же прощающими друг друга были они. Очень тонкие были у них отношения – уважительные, и волнительные, и очень ответственные, как у трепетно пылающего факела и внешне спокойного бензинового моря…