Ребёнка питает воображение. Нарисуй ему картинку, вызови слюноотделение, и шнурки пойдут, как спагетти.
Моя мама это понимала.
- Не хочу! - заливал я слезами манную кашу.
- Ну да, – с сожалением качала головой мама, - это же не форшмак!
«Ах, форшмак, форшмак!» – приговаривала она, погружаясь в воспоминания. А я, отодвигая тарелку, заинтересованно моргал.
- Ты хочешь спросить меня, что такое форшмак? - подбоченивалась она.
Я кивал.
- Хочешь знать, что такое форшмак?!
- Да.
- Ну, форшмак - это... – мама закатывала глаза.
Мне было восемь, а она закатывала: «Ах, форшмак, форшмак!».
- Ну что это? Что?! – терял я терпение.
Глаза мои становились, как два пятака, слюна срывалась с губ. Интуиция подсказывала слюне, что это едят, и она срывалась непроизвольно.
- Ты действительно хочешь знать, что такое форшмак?! – нагнетала измывательница.
Она произносила это слово так вкусно, что её хотелось укусить.
- Да, хочу, да! – повисал я на её халате и смотрел снизу вверх, роняя слюну на тапочки.
- Ах, форшмак... – вновь покачивала головой мама. Мне было восемь, а она покачивала. А потом говорила:
– Это даже вкуснее, чем цимес. Знаешь, что такое цимес?
- Нет! - мотал я головой.
- Так вот форшмак вкуснее.
- Но что это?! – изводился я.
И мама расстраивалась.
- Господи, ну как объяснить ребёнку про форшмак, когда он не понимает даже про цимес?
- Не объясняй. Лучше сделай! – сглатывал я, как могут сглатывать только любопытные до еды дети.
- Но как? – разводила мама руками. - Из чего?
- А из чего его делают?
- Из селёдки, конечно же, глупый ты ребёнок.
- Так у нас же полно селедки! – бросался я к холодильнику.
И мама бледнела.
- Сейчас же забери свои слова обратно! Что ты называешь селёдкой? Не смей! Разве из этого можно сделать форшмак?! Она солёная – да. Возможно, она даже когда-то плавала. Но разве из этого можно сделать форшмак?.. Изжогу из этого можно! Гастрит! Памятник достижений народного хозяйства - только не форшмак!
- А из чего же тогда можно? – трясся я. – Из чего его делают?!
- Говорю же тебе - из селёдки, глупый ты ребёнок.
- Из какой?! – обсасывал я пальцы.
- Ты спрашиваешь меня: из какой селёдки?
- Да. Я спрашиваю!
- Из какой селёдки делают форшмак?!!!
- А это «К» или «Г»? – хныкал я.
- Какое ещё «Г»?! – пугалась мама.
- ФоршмаГ или форшмаК?
- Боже! Леня, ты слышишь, этот еретик назвал форшмак – «Г»!
- Не доводи ребёнка! – отзывался отец. – Сделай чёртов форшмак, и не доводи!
- Но это же будет гадость!
«Гадость» мама произносила с украинским «г», звучащим как «х». «Это же будет хадость!».
- Так сделай мне гадость! - умолял я.
- Но это же всё равно, что «кугель» без мацы!
- Кугель?! – таращился я.
- Боже, Леня, он же не знает, что такое «кугель»! – хваталась за грудь мама. - Ты спрашиваешь меня, что такое «кугель»?
- Да. Я - да!
- Спроси ещё, что такое «креплах»!
- И спрошу! – уже всхлипывал я, сидя в слюне по пояс.
- Спрашивай хоть до завтра. Но знай, что ни «креплах», ни «латкес», ни «кугель», ни даже «цимес» не сравнятся с настоящим форшмаком! Если б ты только знал, что это такое. Если бы ты только...
- Дай уже мне хоть что-нибудь! – ревел я, сплевывая обглоданные ногти. – Дай уже, дай!
И мама пододвигала кашу.