Утром, в субботу, я встал пораньше, взял с собой простыню и направился в ванную. Эта моя привычка, мыться под душем, осталась ещё с юности. Женившись и получив квартиру, я не изменил своей привычке.
И уж обязательно, как заядлый банщик идёт в парную с березовым веником, так и я всегда в душ шел с простыней. Взглянув по пути в зеркало, я подумал: « Не лучше ли вначале побриться?» Но тут же отогнал эту мысль и решительно вошел в ванную.
Стоять под мелкими струйками воды, рвущимися из рожка и приятно тебя ласкающими, нет для меня большего удовольствия, и я с наслаждением подставлял то одну, то другую часть своего тела.
Я всегда считал себя практичным человеком и везде старался сочетать приятное с полезным. Вот и сейчас взбивая мыльную пену в своей изрядно поредевшей шевелюре, я не переставал думать о сюжете нового рассказа. Руки машинально взбивали пену, а мысли были далеко отсюда, с героем моего рассказа. Я безуспешно старался найти ему алиби, обеспечивающее непричастность его к убийству. И надо же, именно в этот момент, когда моя голова была вся в мыльной пене, мне пришла мысль, как именно я должен обеспечить алиби своему герою.
Кое-как обмыв голову, я схватил простыню, накинул её на себя и, вытирая на ходу руки, поспешил к письменному столу. «А, черт!»- выругался я, протирая глаза, стекающие мыльные струйки воды заставили меня на ощупь искать карандаш и бумагу. «Так и есть, опять нет на месте»,- промелькнуло у меня в голове, но я тут же осекся. «Прочь, прочь посторонние мысли». Руки мои сновали по ящикам письменного стола, «А, вот, наконец, бумага нашлась, но где же он, карандаш?»
В моей голове события развивались с нарастающей скоростью, а я никак не мог найти этот злополучный карандаш.
Я на мгновение приоткрыл один глаз и переметнулся от стола к тумбочке, а затем к книжному шкафу, ударившись при этом коленом об угол швейной машинки. Захромав, с листком бумаги в руке, я продолжал искать, чем записать, шепча все время одно и тоже предложение, которое, как мне казалось, сделает мой рассказ ещё острее и обеспечит герою алиби. Вдруг я запнулся, забыв одно слово, в этом, столь много значащем для моего рассказа, предложении. Я остановился, торопливо вставляя в предложение то одно, то другое слово и, наконец, вот оно! Нет, это другое слово, но с ним предложение ещё более выигрывает, и я интенсивнее заработал руками. Наконец моя рука наткнулась на карандаш. И надо же, именно в этот момент я услышал испуганный голос Наташки, моей пятилетней дочери: «Мама, а у нас по комнате бродит приведение». Мыслей моих как не бывало. Я услышал голос жены, успокаивающий дочку и поспешил в ванную. «Опять ты со своими причудами», - донеслось из спальни, - «знаешь, дорогой, в следующий раз, когда пойдешь в ванную, бери с собой стол и карандаш с бумагою, а то дойдет до того, что ты выскочишь из ванной…» Я посильнее открыл краны душа и шум воды, рвущейся из рожка, заглушил последние слова жены.