Всякий раз, когда я захожу в хлебный отдел магазина, у меня перед глазами возникают бабушкины руки. Казалось бы, почему, как связаны между собой эти два понятия? Я сама уже бабушка, а моя давно, лет двадцать тому, ушла в мир иной… Однако руки её, натруженные за долгий век, с затвердевшими мозолями, с тоненькими синими ручейками в;нок на иссохшей коже, почему-то всегда ассоциируются с хлебом. А, собственно, отчего «почему-то»? да понятно же: самые яркие запомнившиеся воспоминания голодного послевоенного детства связаны именно с хлебом и бабушкиными руками, которые священнодействовали над дежей с тестом, холили, лелеяли, пестовали его, как не всякая мать своего первенца! А потом…
Испечь хлеб – это целое искусство. Поздно ночью, когда вся семья отдыхала после тяжёлого трудового дня, бабушка ставила опару. Грела сыворотку, которую копила несколько дней, выливала её в деревянную, широкую и приземистую, кадочку. Туда же добавляла взятую с вечера у соседки закваску. Закваска – это специально оставленное перебродившее тесто, которое передавалось от одной хозяйки к другой, словно эстафетная палочка. Вчера одна пекла хлеб, оставила закваску той, которая будет печь сегодня, а эта – следующей, что на завтра заводит хлебы. Кто-то, читая эти строки, подумает: «Ну что за ерунда? Засыпал дрожжи и стряпай себе на здоровье!». Абсолютно с вами согласна. Сейчас – да, и дрожжи всякие, и разрыхлители, и всё остальное, чего душа пожелает. А тогда дрожжей не было! Вернее, были, их можно было купить на базаре у спекулянтов за бешеные деньги. Но, во-первых, надо за ними идти в город, в селе базара не было. А это десять километров туда и столько же – обратно. И время, и ноги жалко. А, во-вторых, где их взять, деньги? В колхозе работали за «палочки», трудодни! Слава Богу, хоть зерно в конце года выдавали! Вот его-то и мололи, а потом весь год, до нового урожая, и пекли хлеб, по праздникам – пирожки или вареники. С вишней или творогом…
Вот и передавали женщины друг дружке закваску. Даже очерёдность установили: сегодня одна хлебы выпекает, завтра – другая, послезавтра – третья. И так по кругу.
Но вернёмся к хлебу и бабушкиным рукам. Нагрев сыворотку, бабушка спускала в неё закваску, тщательно разминала, чтобы комочков не оставалось, засыпала муку в дежу и так же тщательно замешивала опару – жидкое, похожее на густую сметану, тесто. При этом губы её чуть заметно шевелились, произнося какие-то слова. Молилась, наверное. А может, другое какое слово знала?..
Закончив, обязательно трижды крестила дежу, накрывала чистой тряпицей, сверху – сложенным вчетверо рядном. И, перекрестив и свой лоб, ложилась спать. А утром, ни свет, ни заря, поднималась, и начиналось новое действо. В тёплой воде разводила соль, вливала в выбродившую к этому времени опару, добавляла муку и начинала месить. Долго-долго месила. До тех пор, пока тесто полностью не отлипало от рук. Оно вздыхало, пыхтело, даже стонало под сильными движениями рук, которые теперь уже нещадно толкли, мяли, переворачивали и снова мяли будущие хлебы.
Замесив, бабушка тыльной стороной ладони смахивала со лба пот и, укрыв тесто, принималась за печку. Поджигала разложенные с вечера особым способом дрова и несколько минут сидела, отдыхая, думая какую-то свою думу.
Печка, выложенная изнутри кирпичами, калилась, тесто в деже пыхтело, росло, приподнимая тряпицу. Осадив его, бабушка начинала готовить капустные листья (летом, зимой под устилали соломой), тоже припасённые с вечера. Старательно промывала их, обсушивала полотенечком и раскладывала по столу.
Тем временем дрова догорали, хлеб снова норовил вылезть из кадушки. Бабуля брала кусок теста, обваливала в муке и мяла, выкатывала на столе до тех пор, пока оно не превращалось в небольшой тугой комок. Клала этот комок на капустный лист и бралась за следующий. Я всё никак не могла понять, как из такого маленького комочка получается большущая пышная булка…
Последний, пожалуй, самый большой ком бабушка укладывала на смазанную кусочком сала огромную сковороду и ставила её на припечек, к теплу. Там тесто поднималось быстрее. А булки на капустных листах росли прямо на глазах…
Дрова наконец прогорели, оставив по поду печи жаркий слой углей, кирпичи, накалившись, приобрели белый цвет. Угли бабуля выгребла кочергой к устью печки и придвинула к ним сковородку с поднявшимся тестом. Несколько раз поворачивала её, чтобы хлеб пропекся, и равномерно подрумянились бока.
Ну вот, подпалок готов, осталось только смазать корочку тем же кусочком сала и на несколько минут прикрыть полотенцем, чтобы хлеб «отдохнул». Почему он так назывался, не знаю. Да и неважно это, главное, что вкуснее этого хлеба я никогда не пробовала! Кружка холодного молока и горячий ломоть с хрустящими корочками и пышным душистым мякишем! Скажите, что может сравниться с этой вкуснотой? Вот-вот, ничего!
А бабушка сгребала остатки углей в загнёток, метёлкой подметала под печи и, чуточку сбрызнув его водой (чтоб остатки золы осели), бережно укладывала раздувшиеся на листах хлебы на деревянную лопату и отправляла их в раскалённый зев печки. Потом выгребала из загнётка угли, ровненькой полоской жара отделяя внутренность печи от внешнего мира, словно укрывая от завистливых взоров волшебство, происходящее там. Потом ставила заслонку и звала нас, внучат, завтракать. Отламывала по большому ломтю ещё горячего подпалка (молоко уже стояло на освободившемся столе), садилась на скамейку, устало сложив руки на коленях, и смотрела, как мы за обе щеки уплетали её труда. И светлая, тёплая улыбка таилась в таких добрых и родных, с лёгкой грустинкой, глазах…
А по дому растекался густой сытный запах свежеиспечённого хлеба…
P.S. Однажды мне дурно стало, когда я увидела, как, выйдя из школьной столовой, мальчик нечаянно уронил на пол булочку. Другой, не задумываясь, поддел её ногой. И начался «футбол». Мальчишки пинали булочку до тех пор, пока она не превратилась в мелкую крошку.
То ли у их родителей не было бабушек? То ли их мамы и папы не пробовали никогда горячего подпалка с холодным молоком?
Я – пробовала, ела. И мои дети играть хлебом в футбол никогда не станут…