С трудом я перелез через борт. Острая боль пульсировала в ключице, резко нарастая при каждом движении. Колено жгло, как будто к нему приставили свечку. Крупные капли пота падали на чёрную резину настила, изрезанную коньками. Плюхнувшись на скамью, я судорожно облил горящее лицо холодной струёй воды из пластиковой бутылки и начал вытираться полотенцем, постепенно обретая способность адекватно воспринимать действительность: спор двух Сашек рядом о действиях судьи, их возбуждённые голоса, ободряющие восклицания, рёв трибун, в прямом смысле – рёв, из которого выделялся резкий женский визг, на непонятном, чешском языке, что она кричит?
– Жёстче! Жёстче! Жёстче встречай их! Андрей, далеко отпускаешь соперника, – услышал я над самым ухом возбуждённый, настойчивый голос тренера, – Активней клюшкой! Бей его! Бей! Не давай голову ему поднять! – Рука тренера опустилась на моё плечо и ритмично сжимала его в такт словам, дыхание моё восстанавливалось.
– Сменка! Сменка! Сменка! Третья на лёд! Лёшка не лезь за ворота, Саша, ближе к синей линии, Витя... – заорал тренер скороговоркой, удаляясь от меня.
– Как ключица? – услышал я другой, более тихий и спокойный голос врача-массажиста.
– Он настойчивым движением наклонил мою голову и дунул заморозкой. Кожу на мгновение обожгло, а затем приятная холодная волна побежала по плечу, заглушив боль...
– А, чёрт! - ругнулся доктор, и затопал прочь, Ромка Пристанский подъехал к борту с лицом в крови: ему рассекли лоб клюшкой.
– Я видел этот момент, я уже следил за игрой, я уже был там, на поле, всем своим существом, ждал только команды: «сменка!»
А на льду дела шли не лучшим образом: мы проигрывали решающий матч чехам, за пять минут до конца игры счёт был четыре – пять. Чехи, забросив нам три шайбы в первом периоде, заперлись в обороне, по своему обыкновению, и не давали нам играть, действуя вязко, плотно, провоцируя драки, убивая время, снижая темп. Лишь огромными усилиями нам удалось сократить счёт до минимума, но сил для решающего напора, похоже, нет. А ведь надо забросить всего одну шайбу! Ничьи бы нам хватило, чтобы занять первое место...
– Сменка! Первая на лёд!
Я бодро перепрыгнул через борт, покатился, не спеша, к своему месту при вбрасывании – у синей линии в чужой зоне, ободряя по дороге лёгкими тычками клюшкой хоккеистов предыдущей смены. Я отдохнул, дыхание восстановлено, теперь на тридцать – пятьдесят секунд меня хватит. Но за это время мне придётся «вылезти из кожи».
Все напряглись. На мгновение замерли. Я быстрым взглядом оценил площадку, увидел и запомнил, где находится каждый из игроков, свои и чужие. Вбрасывание. На точке завязалась вязкая борьба. Правый нападающий под двадцать вторым номером рванулся ко мне. Я встретил его лёгким ударом в челюсть, он потерял равновесие, упал. Шум трибун возрос. Я боковым зрением поймал судью – рука не поднята, не заметил моего удара, всё в порядке. Из борьбы перед воротами вылетела шайба в мою сторону. Я рванул к ней. Успел, забросил в зону. Резко затормозил. Получил удар в спину. Чтобы не упасть резко повернулся вокруг своей оси, увидал удаляющуюся спину с двадцать вторым номером. Чехи прижались к воротам, тоже устали, если ещё не больше нас, но держатся из последних сил. Справа идёт мне пас. Чуть вперёд, сходу бить не удобно. Пока шайба приближается, кидаю мгновенный взгляд на поле, Серёга свободен – в углу. Чех летит ко мне, не вижу кто. Быстро переправил шайбу. Успел встретить чеха плечом. Тот упал. Опять двадцать второй. Рёв трибун... Свисток судьи молчит...
Кто-то сделал бросок. Вратарь поймал шайбу. Передышка. Со скамейки запасных никто не едет. Мы остаёмся на поле. Чехи очень медленно занимают места для вбрасывания. Мы уже готовы. Мы ждём. Нервы напряжены. Все замерли...
Вбрасывание. Шайба отлетела к Женьке Исайкину – моему партнёру по обороне. Он замахнулся. Сразу два чеха бросились на лёд, перекрывая ворота, защитник сместился вправо. Серёга двинулся к штанге...
Молодец Женька! Вместо броска – хороший жёсткий пас на меня. Этот приём мы отрабатывали на тренировках до автоматизма. Я поднимаю клюшку. Шайба идёт как надо, под щелчок. Резкий толчок правым коньком, резкий удар клюшкой в лёд перед шайбой, навалившись всем весом на правую руку. Шайба ушла с лёгким свистом. Меня немного развернуло по инерции, я резко повернул голову, чтобы не терять поле из виду: вся масса игроков двигалась теперь влево, вратарь в шпагате, Серёга вскинул вверх руки, Лёшка подпрыгнул, тоже со вскинутой рукой. Красный фонарь за воротами чехов! Гол! Го-о-ол! Это гол! Пять – Пять! Я тоже поднимаю руки в немом ликовании. Ко мне уже летят ребята. На скамейке восторг! Рёв трибун. Гол! Поздравления, объятия, колотят по шлему, общая радость! Я счастлив! Я прокатываюсь вдоль скамейки, каждый хлопает меня по вытянутой руке, перелезаю через борт. Тренер спешит ко мне. Я сажусь, беру бутылку, поливаюсь. Тренер колотит меня по спине, ничего не говоря... Почему у него на глазах были слёзы, когда он шёл ко мне? ...
Три минуты и двадцать секунд до конца матча. Сейчас нам придётся туго. Сейчас чехи будут драться как звери. Сейчас нам надо забыть про этот гол, помнить только про три минуты и двадцать секунд...
Вторая пятёрка играет довольно удачно. Контролируют шайбу под свист трибун. Навал. Бросок по воротам. Яростная борьба на пятачке. Шайба прижата. Потасовка. Лайнсмены спешат разнять игроков. Две минуты и пятьдесят секунд.
Третья пятёрка на льду. Третью пятёрку чехи переигрывают. Вышли из своей зоны, но в нашу войти не сумели. Молодцы ребята! Играют внимательно. Пошла сумбурная игра в средней зоне. Чехи вбросили шайбу и устремились к ней. Борьба у борта. Треск клюшек. Удары. Шайба отскакивает защитнику, тот бросает. Неудачно, мимо ворот. Я ловлю себя на том, что уже не сижу на скамейке, а стою у борта, как и вся команда. Посмотрел на чешскую скамейку – тоже самое. А в это время свалка на нашем пятачке. Это очень опасно. Трибуны ревут. Сквозь этот рёв еле слышно прозвучал свисток арбитра: шайба прижата. Но потасовка продолжается. Виталька Ерёмин сцепился с Кадлецом, колотят друг друга справа от штанги. Судьи разняли. Две минуты, пятнадцать секунд...
Четвёртой пятёрки у нас нет: Андрею Кочину сломали руку в матче с канадцами, Витьке Мальцеву разбили лицо в том же матче, теперь он весь в швах и пластыре стоит за нами, у Стаса Козина сотрясение мозга, он в госпитале, Максим Татаринов растянул связки в игре с финнами... Наша смена.
– Атаковать! Атаковать! Вся игра в их зоне! – напутствует тренер, – Жёстче! Быстрее! Атаковать!
Вбрасывание. Юрка выиграл. Я за воротами с шайбой, но чехи атакуют. Пришлось пробрасывать по борту, не глядя. Здоровый чех Бондрачка врезается в меня. Я напрягся, чтобы не переломали кости, дыхание сбилось. Ничего. Наши пошли вперёд. Качусь следом. У синей линии заминка, на моём фланге. Замедлился, и во время – шайба отскакивает в мою сторону. Я сходу подобрал её, обыгрываю того же Бондрачку. Краем зрения заметил, по центру кто-то рвётся в красной форме, на хорошей скорости. С неудобной руки, но быстро, отдаю пас. Меня уже встречает чешский защитник шестой номер – Пихта, но я уже готов к столкновению. Врезаюсь в него со всей скоростью, клюшка впереди, на уровне его челюсти. Он явно не ожидал такого оборота, обескуражен, оба падаем. Жду свистка арбитра с замиранием сердца, его не слышно. Я хочу встать, но Пихта вцепился, не пускает. Я ему отвешиваю пару тумаков, встаю. Он тут же поднимается следом и отвечает мне. Я прижимаю его к борту левой рукой, а правой наношу несильные но быстрые удары в голову. Лайнсмен вмешивается, встал между нами, отжал меня от борта. Свистка нет. Я быстро отъезжаю.
Где шайба? За воротами чехов её держит Лёшка Горшков. Чехи прикрыли обе штанги. Серёга не идёт вперёд, страхуя мою зону. Я быстро занял своё место, он рванулся к воротам, получил пас, бросил - мимо. Шайба опять за воротами, ожесточённая борьба. Пихта очухался, бросился в борьбу, но опоздал немного, Серёга опять получил отличный пас в трёх метрах от штанги. Бросок! Кто-то кидается под шайбу, вскрик от боли... Женька бьёт... Вратарь, каким-то невероятным движением, перемещается в левый угол ворот и ловит шайбу... Пихта с досады толкает в спину Сергея Бурмистрова. Свисток. Но моя игра ещё не закончена. Я лечу к Пихте, бью его наотмашь клюшкой по корпусу. Он взвыл от боли, повернулся. Я налетел на него, как ураган, бросив клюшку и краги, луплю его, не глядя куда. Он отвечает, но слабо, больше закрывается. Видно устал очень. Судьи разняли, видя что полноценной драки не получится.
– Слава богу! Удаления нет! – подумал я, собирая по дороге свой инвентарь, медленно поехал на скамейку. Трибуны зашлись в свисте, вое... Я глянул на табло: одна минута, двадцать пять секунд до конца матча.
– Отлично, молодцы! – встречает нас тренер.
Я тяжело перевалился через борт, сел на лавку, взял бутылку. Отпил. Первый раз за всю игру. Полился. Вода приятной холодной струёй проникла за пазуху. Я налил ещё и за шиворот, и снова на лицо. Снял шлем, приложил полотенце. Дышалось тяжело, часто, кровь колотилась в висках и в горле. «Не расслабляться!» – мелькнула мысль в голове. Я поднял глаза на поле. Что там?
Вторая пятёрка наседала на чехов, но чувствовалось, что у них уже нет былого запала. Тренер, видно понял это, и орал что-то, подсказывал, как тигр в клетке, метаясь за нашими спинами. Бросок. Борьба. Передача. Бросок. Кто-то лежит и не поднимается. Бросок. Вратарь ловит. Свисток судьи. Потасовка. Сорок восемь секунд...
Вбрасывание в зоне чехов. Борьба. Пас. Бросок. Вратарь отбил неудачно, перед собой. Все спешат к шайбе. Чехи падают на лёд в надежде прикрыть её корпусом. Наши бросаются добить. Куча. Борьба. Свисток. Потасовка. У ворот возникает небольшая драка. Борис Долматов дерётся с Хрдиной, разошлись не на шутку. Лайнсмены не вмешиваются, значит, будут удаления. Возникли ещё несколько мелких стычек. Судья, здоровый швед Густвссон, внимательно следит за игроками со стороны. Дерущиеся устали. Упали на лёд. Лайнсмены подлетели к ним, разняли. Все расцепились, поплелись к своим скамейкам. Судья жестикулирует, показывая, кто и за что будет удалён. Двадцать шесть секунд до конца матча...
– Третья на лёд! Не выпускать их из зоны! Бороться! Бороться! Не выпускать! – кричит тренер, провожая игроков третьей пятёрки. – Витя, жёстче! Андрей, внимательней!
Игра четыре на четыре. На площадке свободнее. Но надо быть внимательней. Особенно Андрею Белоглазову, он играет против Яромира Краля, а у него хороший рывок. Как бы не прозевал!
Чехам удалось перевести игру в нашу зону. Иржи Црха, вратарь, поехал на скамейку запасных. У чехов пятый игрок, ворота их пусты. Куча-мала у наших ворот. Свисток. Шестнадцать секунд!
– Сменка! – кричит тренер, отчаянно махая руками.
Мы опять едем на лёд. Смотрю на соперников: Краль, пятнадцатый номер, остался, вышел Богуслав Прохазка, двадцать восьмой, Карл Пихта – шестой, Хрдину выпустили, надо за ним присматривать. Шестнадцать секунд... Боже, как много!
Я долго выбираю место, чтобы перекрыть путь шайбы к воротам, если она случайно полетит туда с точки вбрасывания. Замечаю трёх чехов, приготовившихся к рывку. Шайба в игре. Борьба. Она отскакивает назад, к нашему борту. Бросаюсь туда. Успеваю только прикрыть её корпусом, меня кто-то «припечатал», я еле удержался на коньках. Повторный толчок. Сейчас нельзя выбрасывать шайбу наугад, стараюсь прижать её. Не получается, она за нашими воротами. Пробираюсь туда. Кто-то из чехов держит меня обеими руками, не пускает. Передо мной падает Хрдина, Лёха летит на него. К шайбе устремляется Краль, Женька далеко, Сергей не успевает. Я не дотягиваюсь до шайбы, цепляю игрока за ногу. В этот миг меня толкают в спину, я лечу через Хрдину с Лёхой, вижу, как передо мной падает Краль, я падаю на него. Шайба под нами. Свисток. Какие-то удары сыплются на меня сверху, я уже не обращаю на них внимания. Медленно встаю. Смотрю на табло: шесть секунд. Всего шесть секунд! Или целых шесть секунд!
Время здесь имеет совсем другие свойства: эти шесть секунд могут перевернуть всё с ног на голову. Эти шесть секунд для нас ещё целый этап, который надо пройти, выстоять, дотянуть до конца. Эти шесть секунд для любого чеха – просто миг, за который надо преодолеть себя, «вылезти из кожи», забить гол. Для обеих команд существуют только эти шесть секунд, а дальше ничего нет. Дальше всё кончается: борьба, игра, турнир, – конец. Думать о том, что позднее, нет никакого смысла, сейчас этого просто не существует, настолько оно не важно. Есть только шесть секунд: шесть секунд надежды, возможности, жизни...
Снова долго и ответственно готовимся к вбрасыванию. Смотрим друг на друга недобрыми, налитыми кровью глазами. Тяжёлые капли пота капают на лёд. Все на пределе концентрации, на пределе сил...
Вбрасывание. Шайба отскочила, как и прошлый раз к борту. Теперь я был проворнее, успел отбросить её Женьке. Все полетели к нему. Он отдал шайбу мне, обратно, а я, имея немного свободного пространства и времени запустил её, что было сил, прочь из нашей зоны, верхом, в сторону ворот соперника. В следующий миг я был снесён кем-то из чехов. Резкая боль сковала всё тело. Но я быстро пришёл в себя, поднял голову: все замерли, наблюдая за чем-то на половине чехов. Я увидал шайбу медленно скользящую к пустым воротам...
Через секунду она пересекла ленточку и остановилась внутри ворот радостно поблескивая. Го-о-ол! Через миг заревела сирена! Победа! Го-о-ол! Мы выиграли!
Волна ликования, восторга, родившись где-то в желудке, застряла у горла, но сил встать, пока не было. Я положил лицо на лёд – уставший лёд, изрезанный коньками, политый потом, политый кровью, усеянный ледяной крошкой, осколками клюшек и зубов, но счастливый лёд Кошице, потому как на нём мы не проиграли ни одного из пяти матчей, каждый из которых был труден, как бой, как битва, как отдельная жизнь...
Вот подъехали ребята со скамейки запасных: поздравления, объятия, радость, восторг, ликование, грубая мужская возня. На меня навалились сверху. Я задыхаюсь. Шевелюсь еле-еле, стараясь высвободиться, глотнуть воздуха. Кое-как поднялся, поехал к скамейке, еле волоча ноги. Тренер чуть не свернул мне шею, второй тренер, врач и другие... Наконец я дотянулся до бутылки, и, наконец, напился вволю...
Только стоя около борта и вытираясь полотенцем, я начал осознавать, что матч закончился, что закончился и турнир, что мы победили, что мы заняли первое место, что мне удалось забить два решающих, два последних, два победных гола для нашей команды...
Теперь приветствия команд. Этим заканчивается любой матч, любого уровня. Игроки благодарят друг друга за игру, благодарят искренне, чем сильнее соперник, тем больше благодарность. Я с удовольствием пожимаю сильную руку Краля, Бондрачки, Хрдины, благодарю Иржи Црха за то, что ему так трудно было забить, отчего каждый гол удваивался в цене. Чехи тоже благодарят нас за игру, они понуры, выглядят разбитыми, но это скоро пройдёт, ведь они заняли второе место. Серебряные медали на таком турнире – это совсем не плохое достижение.
После приветствий мы выстраиваемся на синих линиях, поворачиваемся к нашим воротам. Звучат первые аккорды нашего гимна. Трибуны притихают. Медленно поднимается советский флаг...
По жизни, мне наплевать на этот флаг: красный, с дурацким серпом и молотком, но только не сейчас. Сейчас это знак моей победы, моей принадлежности к этой замечательной команде. Ведь все эти двадцать два плечистых парня, включая и тренеров – это единый организм, это одна машина, это одна лавина, состоящая из отдельных снежинок, и я – неотъемлемая её часть. Вот мы стоим, выстроившись на синей линии, в одинаковой красно-жёлтой форме, с одинаковым выражением на лицах, все в синяках и ссадинах, но и разные в тоже время. Каждый имеет своё собственное лицо, свой характер, свои особенности, свои мысли. Каждый трудился, не жалея себя, как мог и где мог, решая свои собственные задачи, ради общего дела, для общей победы. И потрудились мы на славу, – вот она, победа! Вот он наш флаг – наверху! Наш гимн – заканчивается! Трибуны вновь зашумели. Мы расслабились, вновь поздравляем друг друга. Теперь награждения...
Как хочется в душ! Но придётся ещё пережить эту церемонию. Я стою, опёршись о клюшку, апатично глядя на приготовления. Голова пустая, в теле тяжесть, в горле пересохло, хочется в душ... Как долго это всё происходит...
Вот раскатывают ковёр, выносят микрофоны, какая-то речь. Трибуны аплодируют. Как сквозь, сон услышал свою фамилию, с трудом среагировал на неё, так непривычно она звучит по-чешски. Подъехал, получил приз «лучшему игроку матча». Старательно изобразил радость по этому поводу, подняв над головой вазу из чешского стекла. Вернулся на место, получил сдержанные поздравления от своих игроков. Все хотят в душ...
Ещё какая-то речь. Наконец-то чехи получают свои серебряные медали, под бурные овации трибун. Мы тоже им аплодируем, стуча клюшками об лёд. Нелегко нам далась сегодняшняя победа, от этого мы их больше уважаем, потому к следующему матчу будем готовиться ещё серьёзнее.
Опять кто-то что-то говорит в микрофон. Но вот луч прожектора выхватывает Сашку Поспелова, нашего капитана, и тот едет к ковру получать главный приз. Опять слова, рукопожатия, и вот он уже подняв над головой небольшой позолоченный кубок, возвращается к нам. Я постепенно оживляюсь, - уже скоро, скоро конец церемонии, скоро я пойду в душ. Сашка прокатывается вдоль ряда и каждый дотрагивается до кубка - вот он финал усилий, апофеоз борьбы, знак чего ты стоишь, оценка твоего мастерства и стараний.
Девушки подъезжают к нам с подносами, на которых лежат медали, грамоты, вымпелы и памятные значки. Они вручают всё это каждому, поцелуи, улыбки, красивые такие, симпатичные, чистенькие и аккуратные девушки, а мы...
Душ! Скорее бы в душ! Ну, кажется всё! Девушки уехали. Сейчас мы уйдём в раздевалку! А-а! Чёрт! Не тут-то было, – опять надо выслушивать этот гимн... Опять глядеть на свой флаг... Теперь уже, как победителям турнира.
Какой у нас длинный гимн... Какой нелепый флаг...
Ну вот они – последние аккорды. Вместе с ними внутри у меня что-то вскипело, всклокотало. Мы победители! Мы чемпионы! Здорово! Отлично! Вот это настоящая жизнь! И я сам себе кажусь таким сильным, таким умелым, таким нужным... Сейчас я по-настоящему счастлив! Вот ради этих минут и стоит жить!
По кругу почёта мы направляемся к раскрытым бортам, где дорога в раздевалку. В душ! Настоящая радость переполняет мои чувства, я ликую вместе со всей командой. У всех на лицах счастливые, радостные, но усталые улыбки. Уже слышны шутки, смех. При выходе со льда кто-то суёт нам букеты, кто-то открытки и календари с ручками, чтобы там расписаться. Какая-то девчонка протянула мне маленький букетик подснежников с привязанным к нему мишкой. У неё было настолько открытое, восхищённое лицо, что я, не задумываясь, отдал ей свою клюшку. Ещё кто-то дал букет гвоздик, мальчишки вцепились в мои краги, но их я не отдам, хотя и хочется. Весь мир вдруг стал таким ярким, добрым и радостным...
Но вот я прошёл наконец сквозь толпу болельщиков, и уже двинулся было по проходу в раздевалку, когда мой взгляд упал на инвалида, сидевшего в специальном кресле с колёсами. Он был молод, наверно мой ровесник. У него были широкие развитые плечи, сильные руки, да вся фигура его мало походила на фигуру инвалида. Внимательный взгляд спокойных карих глаз, заставил ёкнуть моё сердце: в них была тоска, злоба, но в тоже время сила и напор. Я остановился. Что-то неясное шевельнулось в душе или в памяти. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, я подошёл к нему, отдал букет гвоздик и вымпел со значком. Положил всё это ему на колени...
Он смотрел на меня примерно секунду. Я остолбенел. В его взгляде читалась ненависть. Он бы меня ударил, если бы мог. Резким движением руки он сбросил мои подарки на пол, развернул свою коляску, и поехал прочь, вращая колёса сильными, ритмичными движениями рук...
Зрители, которые стали свидетелями этой сцены, стояли с широко открытыми ртами... Я пожал плечами, подобрал с пола вымпел со значком, и пошёл в раздевалку по резиновой дорожке, покачиваясь из стороны в сторону, как обычно ходят на коньках, а красные гвоздики, как капли крови, остались лежать...
Постепенно вся команда собралась в раздевалке. Шум, гам, бурно поздравляли тренеров. Тех.состав принёс уже коробку шампанского. Хлопали пробки, наполнялся наш кубок. Мы дурачились, устраивая потасовки за право скорее отпить из него. Тренер подошёл ко мне и обнял, как сына, с гордостью и благодарностью. Он всех нас любил, я знал это. Он любил нас, когда орал на тренировках, он любил, когда ругал во время игры, он нас любил, наказывая на сборах. С любовью он учил нас игре, открывал секреты, открывал пути к победам. Все наши успехи были его успехами, все наши неудачи были его неудачами. С любовью и мудростью он делал из нас мужчин. Он всё знал о каждом, всегда лез в душу, если видел, что что-то не так, но делал это деликатно, ненавязчиво, немного грубовато, по-свойски, но всегда знал меру.
Вот и я «добился права» отпить из кубка. Вот он: сладкий, пузыристый, сверкающий множеством искр, пахнущий солнцем, вкус победы. Белая пена забивалась в нос, шампанское текло за пазуху, ребята пихались сзади, тянулись руки, крики, смех, было весело, легко. Было здорово!
Я сел на лавку и начал быстро раздеваться. Снимал «доспехи», развязывал коньки, не складывая амуницию, а кладя прямо здесь, где снял. Оставшись в одних плавках, достал мыло, мочалку, шампунь и потопал в душ...
Долгожданный душ...
Наконец-то! Стою под струёй холодной воды. Она смывает пот, жар, усталость. Она приводит мысли в порядок. Она даёт ещё какой-то небольшой заряд энергии. Когда тело покрывается мурашками, становится холодно, включаю горячую воду. Теперь и она – блаженство. Я тщательно намыливаюсь. Как и после каждого матча, делаю маленькие «открытия»: вот здоровенный синяк между локтем и плечом, прикоснуться больно – это Пихта оставил мне память о себе, колено припухло, завтра будет больно ходить – это я бросился под шайбу, перекрывая ворота, вот синяк на икре, не помню откуда, саднит что-то на спине в районе пятого ребра, это меня «приложили» к борту, плечо ноет, но это старая травма, скула содрана – драка с Бондрачкой во втором периоде, над бровью небольшой порез, тоже не помню... Смываю мыло. Мою голову шампунем. Голова немного гудит от усталости, но уже приятно. По душевой кабинке распространяется приятный цветочный запах. Теперь я просто стою под струёй тёплой воды, подставив лицо, отдыхаю, наслаждаюсь.
Мысли замедлились, приобрели стройность и порядок. И как из тумана всплыл недавний эпизод с инвалидом. Что это? Просто чувства ярого болельщика, который от всего сердца болел за чешскую команду? Либо политическая ненависть ко всем русским, после известных событий шестьдесят четвёртого года? Я хотел принять эти версии и успокоиться, это всего лишь маленький эпизод, который не должен омрачать великую радость победы...
– Здорово ты с Пихтой разобрался! – перегнувшись из-за перегородки, перекрывая шум льющейся воды, прокричал Серёга Бурмистров, – Он, похоже, «охотился» за мной в третьем периоде.
Я кивнул ему...
И тут же холодок в желудке заставил меня замереть на месте. Я вспомнил эти карие глаза, этот внимательный и упорный взгляд...
Прошлогодний турнир. Решающий матч. Тоже с чехами. Для меня этот турнир с самого начала складывался неудачно. Проведя отличный сезон в своём клубе, я легко попал прямо в сборную. И вроде бы тренировался как следует, и на восстановление было, достаточно времени, а игра не шла. Я нервничал, чувствуя, что подвожу своего тренера, команду. Желание сыграть лучше, давало обратный результат: я часто проваливался, упускал игроков, из-под меня забивались шайбы. Тренер перевёл меня из стартовой пятёрки в третью и отвёл роль «полицейского», то есть оберегать своих форвардов, за которыми «охотятся» защитники соперника, и «давить» их наиболее опасных нападающих. В результате я не вылезал со скамейки штрафников, но горел огромным желанием реабилитироваться.
Тот матч с чехами не был последним, как сегодня, но турнирное положение было таково, что кто выиграет эту встречу, тот и станет чемпионом, а кто проиграет, тому ещё бороться за второе место в нелёгких встречах: нам со шведами, чехам с канадцами. Поэтому тренеры всё поставили на эту игру.
У меня всё пошло неплохо: в первом периоде я полностью нейтрализовал правого нападающего Халасту, кроме того, помогал в центре против Райхля, сделал несколько опасных бросков от синей линии, отдал голевой пас Яханову. Я видел, что тренер мной доволен, настроение было приподнятое, боевое. Но первый период закончился вничью: два – два. Во второй смене была «дыра». У чехов там по центру играл невысокий, нетяжёлый, но очень быстрый и техничный Карл Мрачек под восемнадцатым номером. Он терзал нашу оборону, как хотел. Ни Володька Зеленцов, ни Андрюха Баранов, защитники, за ним не успевали. Наш центр – Лёха Круглов, вообще ничего не мог ему противопоставить. Именно вторая пятёрка чехов и забила нам два ответных гола.
Во втором периоде тренер перевёл Женьку из первой пятёрки во вторую, но и он не успевал за Мрачеком. И вот чехи уже ведут: три – два, гол забил всё тот же восемнадцатый номер. Находясь на скамейке запасных, после своих отрезков, я наблюдал за ним, ища слабые стороны, подсознательно восхищаясь его игрой. Как лаконично и точно он обыгрывал наших защитников, какое великолепное катание! Он не шёл на силовые, успевал увильнуть в последний момент.
Тем временем мы сравняли счёт. Так и закончился второй период. В раздевалке наш тренер был обеспокоен.
– Похоже они свежее, – констатировал он, – Ну, мужики, надо. Надо «вылезти из кожи». Последний рывок! Через не могу! Через себя!
– Андрей, – он посмотрел в мою сторону, – Ты и Евгений будете играть во второй пятёрке. Лёша, соберись! Всё внимание обороне. Ваша задача, обращаюсь ко всей второй смене: не пропустить. Остальные – забивают. Бурмистров, Павлов, Скопинцев, Кабанов, Горшков, не забьёте, – в раздевалку лучше на возвращайтесь...
Все улыбнулись. Тяжело поднялись со своих мест, вразвалочку, друг за другом отправились на лёд. Последний, решающий период. Каким он будет? Что он принесёт - радость победы или горечь поражения? Кто сегодня сильнейший мы или чехи? Ответ там, в квадрате льда, огороженном бортами, в лучах прожекторов, в рёве трибун. Больше ничего нет, больше нет далёкой Москвы, нет родителей, друзей, подруг тоже нет. Весь мир – это ледовая арена. Меня самого тоже нет, остался пятый номер - защитник советской сборной, часть этого большого, мощного, слаженного, грозного механизма – хоккейной команды...
Третий период начался удачно. Павлов забил великолепный гол на выходе два в один, гол, как произведение искусства, да ещё на первой же минуте. Настроение у нас приподнялось. Наша пятёрка тоже отыграла прилично. Чехи действовали скованно против непривычного состава. Я прикрыл Мрачека, но всё же, чувствовал, что не успеваю за ним.
На шестой минуте Горшков отличился, кистевым, скрытым броском направил шайбу из-под защитника. Вратарь чехов - великолепный Иржи Црха, не видел момента броска и пропустил гол. Когда я выходил на лёд, то знал, что чехи сейчас усилят натиск. Вот он внимательный, напряжённый, изучающий взгляд этих карих, глубоких глаз Мрачека. В этот отрезок он начисто переиграл меня, если бы не помощь Женьки, всё могло бы закончится голом.
Обливаясь потом, вернулся я на скамейку.
– Ну что, не по зубам тебе восемнадцатый? – ехидно, но как-то натянуто спросил тренер из-за спины, - попробуй «выбить» его, только побыстрее. И смотри, не удались...
Я начал «охоту». Задирал его при первой же возможности, стараясь устроить драку, что бы нас удалили до конца матча или хотя бы на десять минут, но сразу же подлетал «полицейский» - Влад Ягр, а Мрачек уезжал прочь, только смотря на меня своими внимательными глазами. Поймать его на жёсткий силовой не представлялось никакой возможности, он был осторожен и быстр, всё время уходил от столкновений. Я заметил, что он неохотно играет у борта, да и понятно, вес-то у него недостаточен для этого. Как бы поймать его? Как бы заставить его играть у борта?
До конца матча осталось уже десять минут. После первого натиска мы «сдохли», все тяжело дышали, переругивались на скамейке. Тренер суетился, успокаивая, подбадривая игроков. Теперь чехи давили нас. Врач и массажист трудились в поте лица.
– Ну что ты на него смотришь? – заорал на меня тренер, – Что ты им любуешься? Ты должен задавить его, ты должен его вырубить! Андрей, только ТЫ сейчас это сможешь... Подумай об этом... – и отошёл.
Я думал об этом, пока отдыхал. А чехи забили нам в это время. Положение обострилось до предела: разрыв - одна шайба, сейчас чехи на подъёме, сейчас они насядут...
– Помоги мне загнать восемнадцатого к борту – сказал я Женьке, когда мы выкатывались на лёд.
Вбрасывание было в зоне чехов. Я опять встретил внимательный взгляд карих глаз Карла Мрачека. Мы завладели шайбой. Я щёлкнул от синей линии, Лёха пытался добить. Не удачно. После короткой, но отчаянной борьбы мы потеряли шайбу. И вот кто-то из чехов выдал великолепный пас прямо в среднюю зону на клюшку Мрачеку. Может быть выход один на один. Я «проспал»... Хорошо хоть Женька немного сзади, но он может не успеть за быстрым восемнадцатым номером.
Я выжимал из своих ног всю скорость на какую был способен. Я перестал дышать, только толкался коньками как можно сильнее, как можно чаще, опустив голову. Мрачек по небольшой дуге объехал Женьку. Чёрт! Это выход...
Женька! Молодец! В прыжке выбил шайбу с клюшки Мрачека вперёд, в сторону от ворот. Она отлетела к борту. Женька едет уже на пузе. Мрачек летит к шайбе, та около борта. Я не замедляюсь. Вот он мой шанс! Карл Мрачек резко затормозил у борта, только на миг опустил глаза на шайбу, не опуская головы... Вот он, мой единственный шанс! Вот она - его единственная ошибка!
Я, так и не снизив скорости, всеми своими девяносто пятью килограммами живого веса, да ещё килограммами пятнадцатью формы, плечом вперёд врезался в него... Раздался грохот досок, борт от такого удара прогнулся, затрещал. Внутри Мрачека что-то хрустнуло, свистнуло. Меня, как пружиной откинуло назад, я едва удержался на коньках. Подлетевший Женька откинул шайбу нападающему. Надо было быстро переходить к атаке. Я оглянулся на чеха - он медленно сползал с борта, как бы стекал на лёд. Я на какой-то миг глянул в его глаза - и вместо внимательных карих глаз увидел какой-то стеклянный, безжизненный взгляд. Но времени не было на сантименты, я покатил вперёд.
Только мы вошли в зону, раздался свисток. Мрачек так и лежал у борта. Игру остановили. На лёд вышел врач, провожаемый за локти игроками чешской команды. Он склонился над Мрачеком, потом начал жестикулировать, чтобы принесли носилки. Трибуны свистели. Но я спокойно отправился на скамейку запасных, ведь я все сделал нормально, даже не нарушив правила...
– Класс! Отличный силовой! Как Васильев... – похлопал меня по спине тренер.
Матч тот мы выиграли. Мрачека прямо с поля унесли на носилках. Через день мы выиграли у шведов и заняли первое место. Радость, почести, поздравления, медали, банкет, дорога домой... Про Мрачека я забыл. Да мало ли я применял силовых, после которых игроков уносили на носилках...
Я закрыл душ. Пошёл вытираться. Небольшой камешек появился у меня на сердце. Но что я мог сделать? Ведь я играл по правилам, меня даже не удалили тогда. Таков хоккей! Эта великая игра для мужественных людей. Это игра для сильных, смелых, упорных, для не знающих жалости ни к себе, ни к другим. Это красота и боль, это искусство и кровь, это праздник и пот... В общем: мужская игра...
И я не удивился, когда на следующий день, утром, перед экскурсией по городу, спустившись в холл гостиницы, увидел там знакомый внимательный взгляд. Карл сидел на своём кресле с колёсами и ждал меня, на его коленях лежал букет красных гвоздик. Я подошёл к нему.
– Прошу извенять за мой поступок, – сказал он, протягивая цветы.
Я взял букет, глядя прямо ему в глаза. Не зная, что ответить, крепко и долго пожимал ему руку. Потом, присев на корточки, от всей души обнял его, как близкого человека, как хоккеиста, как настоящего мужчину...
А. Барбье 2001