Мир переменчив. За повседневными делами, мы этого почти не замечаем. Но, когда соберутся люди, скажем так «пенсионного возраста», начнут вспоминать и сравнивать, то окажется, что и значение слов теперь иное. «Хорошо» и «плохо» поменялись местами. Мы и не заметили, когда это случилось. Одно радует – память, хоть на короткое время, может окунуть нас в события давно минувших лет. Случается, воспоминания нахлынут в весьма неподходящую минуту.
Лет 15-20 назад воспоминания приходили реже. Может быть потому, что я работала и голова была занята совсем другим. Теперь у меня, у пенсионерки, времени больше, да и спокойная, размеренная жизнь способствует к размышлениям.
В этот раз память сделала мне подарок.
Росла я в селе, но не в центральной её части, а, как бы теперь сказали – на окраине. Мимо наших ворот ходили люди к колодцу или шли дальше к своему дому или, наоборот: из дому к центру села, в магазин, на почту или в школу. Незнакомый человек проходил по улице крайне редко. А если это случалось, то все его встретившие, провожали взглядом.
Мой дед любил посидеть на пригорке, метрах в ста от ворот. Оттуда видны были огороды, лес, речка, поле по ту сторону речки. Люди, шедшие по дороге, садились рядом с ним, отдыхали. Не редко случалось, что незнакомый человек, особенно под вечер, посидит, поговорит, а потом попросится переночевать. Дед предупредит о том, что хором и перин не обещает, но место в доме найдётся. Вот, тогда и начинается самое интересное. Незнакомец может рассказать такое, о чём, хоть сто лет проживи в этом селе, никогда не услышишь.
В этот вечер в наш двор, следом за дедом вошёл человек, судя по внешнему виду, старше деда моего. Дед потом объяснил: мы родственники, какая-то дальняя родня. Только дед называл его имя «Владимир», а бабушка – «Ладимир», бывало «Ладько». Что до меня, то это дело десятое. Меня интересовал сам человек.
Темнело. Бабушка, погрозив мне крючковатым пальцем, напомнила, что ещё рано мне слушать то, о чём говорят взрослые. И вообще, пора ложиться спать. Спорить с бабушкой бесполезно. «Я ещё твоей маме мама…», - повысив голос, парировала старушка. В эту минуту даже дедушка с нею не спорил. Я и не спорила. Тем более, дед и незнакомый мне старик, сидели на завалинке в аккурат за окном, к которому была приставлена моя кровать. Я только подушку положила в ту сторону, где обычно были ноги. Легла и прислушалась.
Разговор шёл о лагерях, в которых содержали заключённых. (Потом, много лет спустя, мне родные рассказывали о том, что этот Владимир, отработал на лесоповале четырнадцать лет. Попал под амнистию. Отсидел ни за что, ни про что, по навету. Только здоровье потерял. Вернулся в село: родные и близкие ему люди давно умерли, а дальним он не нужен. Вот и бродит по свету. Время от времени наведывается в родное село. Очень благодарен деду моему за то, что он узнал его, в дом пригласил. Бабушка накормила…)
Меня же, в столь юном возрасте, биография его мало интересовала. Куда интереснее было слушать истории, которые случались с этим мужиком в лесу. Дословно его рассказ воспроизвести я, конечно, не сумею. А, вот, своими словами это - пожалуйста.
Всякого лесу мужик повидал. Порой их бригаду, под конвоем, конечно, гнали в такую глухомань, что доброму человеку и в голову не придёт, по доброй воле туда идти.
«Идёшь, идёшь. У кого топор, у кого пила на плече. Всё едино, куда тебя поведут. Не на гулянку же ведут, на рабский труд. Впереди человек – проводник. Человек знающий. Но и с ним бывали случаи, Леший морочил. Ходим по кругу, а вперёд не пускает лес. Нежелательные мы гости для него. Только мы это можем понять, а как начальству объяснишь? Они ж ни в Бога, ни в Чёрта не верят. А Лешего грозились с автомата изрешетить. Ага, так-то он им и дался…
Помню, забрели мы в Ведьмин лес. Жуткое место. Вспомню – мороз по коже. Деревья кривые. Словно их ещё молоденькими в косы сплели, да так и оставили. Да ладно бы «нестроевой лес». Для рубки он не пригоден. Так там нас такой страх объял, что мы, что конвоиры, бежали, что было духу. Второй раз, не то чтобы туда идти не хотели, а никто не запомнил туда дороги. Хотя, какие там дороги? Там и тропинки никакой нет… Глухомань! Гиблое место!
Потом, ещё был случай. Это уже рассказали мне мужики. А дело вот как было. Рубили они лес на дальних делянках. Вот, двое сговорились и шасть в лес. За нами особо не смотрели. Слишком далеко в лесу. Место готовили, потом уже остальных привели. Ну, так вот, сбежали двое. Кто видел – молчит. Только вечером побег обнаружился. Доложили, куда надо о побеге, по рации. А те уже организовали погоню. Собаки на след вышли. А те мужики, дай Боже, сколько вёрст отмахали. Голодные, без отдыха. Ослабели. Лежат в лесу и радуются, что хоть умрут на воле. Но, видать, ещё не судьба умереть. Нашли их староверы. Где-то там хуторок их был. Вымыли их, накормили, обогрели. Мужики молодые. Жить-то охота. Согласились у староверов остаться.
А эти, с собаками, к деревне подошли. Решили взять «на испуг». Как же, при оружии ведь! Сила! Что для них жизнь человеческая… Только ничего не вышло. Староверы – люди особенные. Всяческие заговоры знают. Обереги носят. Да-а! Пуля их не берёт! Вот, истинно говорю. Сколько не стреляли, ни одного человека не задели. А там, ведь, и бабы, и ребятишки были. Из всей деревни один девяностолетний старик остался. И то, как потом оказалось, сам из каторжан, беглый. Ещё из тех, царских. Беглый. Пол жизни с ними прожил, а на свои моления его не допускали. И схроны у них заговоренные. Одним словом: походили-походили они и так ни с чем и вернулись. Начальство молнии мечет. Второй раз посылают идти. А вести-то некому. Все, до единого, даже собаки, в страшных корчах умерли.
Тогда только до нас и стало доходить, что проклятье, заговоры, всякие там обереги, это не басни одичавших в лесу людей. Это сурьёзно…»
До конца разговора я не дождалась. Уснула. Мала ещё была, глупенькая. Но, то, что успела услышать, детская память сохранила.
9 января 2010 года.