Глава шестая
Жизнь Валентины Николаевны Куприяновой, можно сказать, сложилась неудачно. Муж пил беспробудно и постепенно приучил к зеленому змию и свою половину. Маленькая дочка часто оставалась без присмотра, и суд, на основании показаний сердобольных соседей и милиции, лишил их родительских прав, поэтому ребенка отобрали и определили в детский приют. Потом муж по пьянке подписал какие-то бумаги, после чего бесследно исчез, а ее выкинули из квартиры.
Пришлось Валентине, которая уже побывала и медсестрой, и уборщицей, и грузчицей на складе, но нигде надолго не задерживалась, идти на панель; она стала дешевой потаскухой на привокзальной площади. Коллеги несколько раз избивали ее, так как она сбивала цену: могла отдаться всего за стакан водки. Ночевала Валентина в доме, предназначенном на слом, в компании таких же, как она бедолаг.
Когда прошли декабрьские выборы, и президентом стала женщина, Валентина уговорила товарок отметить это событие грандиозной выпивкой. Почему-то клиентуры почти не стало, но одному из бомжей удалось утащить из-под носа милиции канистру спирта, который они собирались уничтожить. Из всей компании выжила только Валентина, да и то лишь потому, что ей, не сумевшей ничего заработать и что-нибудь поставить на общий стол, отказались налить даже стопочку, а из мужиков никто не захотел поиметь ее всего лишь за один глоток.
Когда обнаружили трупы, ее забрали в милицию, где новым начальником уже была назначена женщина.
- Выбирай, - сказала она Валентине, - или сажаю тебя в каталажку, или ты получаешь хорошую работу с высокой зарплатой и жильем, Работа не пыльная, зато будешь на всем готовеньком.
И даже распорядилась доставить ее на милицейской машине в Центральный призывной пункт, расположенный в какой-то тьма-таракании. Здесь уже шли последние приготовления к приему первой партии призывников, но личный состав еще не был до конца укомплектован.
Начальница оказалась жалостливой бабой примерно ее возраста. Она участливо выслушала историю жизни Валентины, все время плакавшей и сморкавшейся в платочек.
- Вот до чего довела нас власть мужчин! – сказала женщина, которую звали Наталья Александровна. – Природа предназначила мужчин быть полностью зависимыми от женщин, а они нас превратили в своих подстилок и вот еще и так издеваются над нами.
- Все ясно, - хлопнула она по столу. – Ты принята на работу. Курсы по подготовке офицеров уже закончились, но я тебя пока зачислю в младший командный состав и присвою звание прапорщика.
- А справлюсь ли я? – робко спросила Валентина.
- От тебя здесь требуется только одно: быть максимально строгой к призывникам. Они у нас тут на положении рабов и ты должна с ними обращаться именно как с рабами.
- Боже мой!
Наталья Александровна достала из ящика стола флягу, наполнила две стопочки и одну протянула собеседнице, которая стала стеснительно отнекиваться.
- Пей-пей, это можно. А для нашего дела особых-то навыков и не нужно. Ты просто представь в каждом из них какого-нибудь твоего обидчика и лупи его плеткой столько, сколько тебе влезет.
- Ну, это я с большущим удовольствием, - улыбнулась Валентина, почувствовав внизу живота приятную теплоту.
- Только на работе не напивайся!
- Да нет, что вы! Я уже давно ни грамма, только вот сейчас ...
- У тебя алкоголизм. Он у женщин, к сожалению, почти не излечивается. У нас в центре, кстати, таких как ты, совсем даже не мало. Будешь получать бутылку водки на неделю; хоть сразу все выпивай, хоть растягивай на семь дней. Но в свое дежурство чтобы была трезва как стеклышко.
Начальница вызвала офицера, в помощницы к которой она определила Валентину. Появилась молодая девушка лет двадцати и представилась командиром пятого отряда Вероникой Шубиной.
- Вот с ней на пару будете перевоспитывать ваших рабов, - Наталья Александровна похлопала девушку по упругой попке и сказала Валентине. – Вероничка у нас сидела в тюрьме и, лишь благодаря новой власти, не только освободилась, но и выучилась на курсах офицеров. Причем училась на отлично и ей досрочно присвоено звание старшего лейтенанта. Она прекрасно знает, как надо обращаться с рабами, и всему тебя научит. А там посмотрим, может, даже произведем тебя в офицеры без прохождения учебы.
- Мне бы еще и дочку, - вся зардевшись, несмело произнесла женщина.
- Так, диктуй координаты. Сегодня же направлю вызов и определю ее к нам в кадетки. Если, конечно, захочет.
Девушка жила в отдельном домике, вторую половину которого выделили Валентине.
- Даже не верится! – воскликнула женщина, прикрыв рот ладонью и оглядываясь кругом. - Неужели это все мне?
- А где же ты обиталась до этого?
И Валентине пришлось по второму разу излагать историю своей горемычной жизни, опять всхлипывая от жалости к самой себе. Вероника ее внимательно слушала и, успокаивая, несколько раз погладила по груди, животу и бедрам. Женщина сразу смекнула, что ее молодая начальница не чужда лесбийской любви, что было не удивительно, раз сидела больше года в тюрьме.
- Я так давно не была в бане! – сказала она девушке. – Ты не поможешь мне помыться? Ничего, что тебе на «ты»?
Вероника тут же согласилась и радостно заявила:
- А потом примем за знакомство. У меня на этот случай припрятана бутылочка хорошего коньячка.
В начавшейся между ними дружбе заводилой была Вероника, которую Валентина буквально боготворила и готова была на все, лишь бы угодить ей и побыть рядом подольше. Девушка словно олицетворяла собой счастливую и такую неожиданную перемену в жизни, и в глубине подсознания таился страх, что не будь Вероники, все опять может вернуться в прежнее русло.
- Завтра, - сообщила Вероника, - прибывает первая партия.
- Ой, я боюсь! – вскрикнула женщина и прижалась к ней грудями. Они лежали в кровати Вероники, которая отдыхала после бурной любви и курила сигарету, время от времени передавая Валентине.
- Чего ты боишься, дуреха?
- Тебе хорошо, ты на своих курсах уже прошла через это и знаешь, каково видеть перед собой голого раба и как ты его должна перевоспитывать. А я боюсь, что застесняюсь, все же голый. Хоть и раб, но все же мужчина!
- Первое время мне тоже было не по себе, - Вероника хихикнула и провела коленкой по эрогенным зонам подруги. – Я даже, предсталяешь, кончала
- Ну да?!
- Правда, когда порола плеткой. Поэтому надень те трусы, что из плотной материи.
- А ты какие наденешь?
- Никакие.
- Собираешься без трусиков?!
- Угу.
- Ах ты, шалунья моя! Воображаю, каково было бы бедным парням, если бы смогли заглянуть тебе под юбку. А, может, хочешь кому-то дать такую возможность?
- Посмотрю по обстоятельствам.
- Кого-то задумала присмотреть для себя? – с упавшим сердцем проговорила Валентина.
- Одним лесбиянством сыта не будешь. И тебе подберем подходящего мальчика.
- Я мужиков на дух не выношу!
- Вот и отлично. Именно это от тебя и требуется. Первого же парня, с кем я пересплю, отдам тебе на особое перевоспитание. Скажи, что с ним сделаешь?
- Кастрирую на фиг!
- Вот этого нельзя. Они у нас в рабстве будут только два года. За исключением, конечно, злостных нарушителей. Но кастрировать можно будет только по специальному разрешению Наташки.
- Ну, тогда поизмываюсь всласть.
- Ловлю тебя на слове.
Прием и первичная обработка призывников проходили в специально построенном железнодорожной станции здании, куда личный состав центра привезли заранее заказанным транспортом. Валентине, как новичку, поручили дежурство в зале регистрации и вызвали внутрь только тогда, когда призывников готовили к выводу на стоянку автобусов. Женщина была потрясена увиденным: мальчишек раздели догола, заковали в кандалы и поставили на колени. Многие жалобно плакали и так смотрели, что у нее защемило в сердце. Но оцепенение длилось недолго: Вероника дала ей прямоугольный лист пластмассы, вверху которого была защелка с зажатой под ней бумагой. Туда она должна была наносить номера тех, кого девушка отбирала в их отряд.
- На этого обрати особое внимание, - сказала Вероника, когда они отошли от очередного голыша, стоявшего на коленях.
- Обратила, - хмыкнула женщина. – Как раз ему ты и показала свои прелести.
- Разговорчики! – хихикнула девушка. – Отвечаешь за него головой.
На остановке Валентина подошла к голому парню, который трясся всем телом и почти рыдал. Она отомкнула от общей цепи его кандалы и потянула к себе:
- Раб номер двадцать пятьдесят девять - за мной!
Изучающее оглядев его с ног до головы и задержав взгляд на сморщившейся мужской гордости, Валентина покачала головой и подумала: «Что она в нем нашла?».
- Стоять по стойке смирно и не двигаться! – приказала она парню и пошла искать остальных, включенных в список. «А ведь будет стоять и ждать меня», - с удовольствием подумала женщина, снова почувствовав приятную теплоту в паху. «Неужели и вправду можно кончить просто так?» - вспомнила она слова Вероники с затаенной надеждой. Хотя она имела мужа и даже родила ребенка, но так ни разу в жизни не испытала оргазма, и поэтому была уверена, что виной этому природа, не давшая именно ей такой способности. А сейчас, ведя за собой голых мужчин, которых она могла разглядывать и даже прикасаться к самым интимным местам, Валентина чувствовала, что возбуждается как-то не так, как обычно, и это ей очень нравилось.
Обведя взглядом собранных ею обнаженных и плакавших парней, женщина уже не испытывала к ним прежней жалости; их покорность и беззащитность, наоборот, вызывали в ней злость, граничащую с яростью, а это обещало ей еще более сильные, доселе неведомые ощущения, по которым она так истосковалась в жизни.
- Друг за другом заходим в автобус, - крикнула Валентина и шлепнула ладонью по заду стоявшего рядом мальчика, машинально отметив про себя, что это тоже было очень приятно. Запустив внутрь человек двадцать, она подала новую команду:
- Стоять!
Женщина поднялась в салон и прошла вдоль стоявших в проходе молодых людей. Она улыбнулась самой себе на то, что прижималась к ним бедрами и грудью, хотя свободно могла пройти, не задевая никого. Рассадив чуть согревшихся и уже не плакавших парней по жестким сидениям в центре салона, Валентина велела подняться и остальным. Того, у которого был номер 2059-й, она посадила впереди на одно из мягких кресел, предназначенных для сопровождавшего персонала. И, ради интереса, задрала юбку и опустилась ему на колени, благо никто этого не видел.
- Ты не против? – тихо прошептала она ему в ухо и почувствовала, как под ней твердеет мужской инструмент. Крепко сжав губы, чтобы подавить смешок, женщина ущипнула юношу за сосок и спросила:
- Ах ты, шалунишка! Ты, что, знаком с Вероникой?
- Да, госпожа, - слегка всхлипнув, быстро ответил тот. – Мы с ней учились в одном классе.
Она почувствовала эйфорию от того, что к ней обращаются так почтительно и даже называют «госпожой». Ощущение мужской плоти и его запах вызвали в ее теле ответную реакцию, внутри проснулась мощная сила, которая дала о себе знать волной такой сладкой конвульсии, что она испугалась неминуемого извержения и вскочила, вся потрясенная.
- Когда поедем? – спросила толстая баба в кожаной куртке, занимая место водителя.
- По списку у меня все. Но надо ждать команды, - тяжело дыша от испытанного, Валентина высунулась в дверь, выискивая глазами Веронику и заодно подставляя холодному ветерочку пылавшее лицо.
Когда ее отряд был полностью размещен в автобусах, Шубина подошла к Левициной и доложила о готовности начать движение.
- Полковник просит нас всех собраться, - Левицина показала рукой на стеклянную дверь в торце здания. – Там она беседует с прессой, ну и заодно отметим наш первый день.
В центре большой комнаты был накрыт стол, вокруг него стояли женщины с бокалами в руках и среди них полковник Комова, которая как раз в этот момент заканчивала свою речь.
- …и я рада заявить, что весь личный состав нашего центра выполнил поставленную задачу четко, организованно и на самом высоком уровне.
- Простите, Наталья Александровна, - заговорила ярко размалеванная девица в плотно обтягивавшем крупное тело коротком платье.- Мы уже показали в новостях первые итоги призыва, но, согласно указанию правительства, не давали изобразительного материала.
- Да, это запрещено.
- Но, с вашего любезного разрешения, я присутствовала и видела все, как это происходило. Поэтому хочу задать такой вот вопрос. Не кажется ли вам, что вы… несколько, как это выразиться, круто с ними обошлись? Да, я знаю, что все эти мальчики нуждаются в твердой руке и все такое, но, мне кажется, многие выглядели перепуганными и даже… Вы их всех очень сильно травмировали, не отразится ли это в дальнейшем на их психике?
- Молодые люди или мальчики, как вы выразились, сегодня все без исключения нуждаются в травме, вы не согласны с этим? – начальница уже выпила фужер шампанского; она чувствовала, как у нее горят щеки и блестят глаза, но прекрасно знала, что вино здесь не при чем. Почти три тысячи юношей в данную минуту раздеты догола, закованы в кандалы и ждут одного лишь ее приказа, чтобы отправиться туда, где они будут в течение двух лет ее абсолютно бесправными рабами. Ее, Натальи Комовой, которая, кажется, еще совсем недавно была всего лишь вольнонаемной связисткой в вечно неукомлектованной дивизии, а точнее, армейской шлюхой. - Мы всего лишь приучаем их к той дисциплине, которая им необходима; они ее несомненно заслуживают, ибо не соблюдали и не подчинялись правилам, установленным обществом, всю свою недолгую жизнь. Да, любая форма дисциплины для них равносильна шоку или даже травме, но это потому, что они привыкли делать только то, что им заблагорассудится, а это прямая дорога к преступлениям. Сегодня же мы им предоставили действительно замечательную возможность получить небольшую дозу суровой действительности. И чем суровее мы с ними будем обращаться сейчас, тем больше благодарностей мы от них получим через пять или десять лет.
Журналистки, разгоряченные шампанским, а еще больше увиденным процессом превращения юношей в голых рабов, дружно зааплодировали столь блестящему ответу.
- Мы вас приглашаем приехать к нам, ну, скажем, через месяц. Я уверена, что вы все будете поражены тем прогрессом, который нам удастся достигнуть исключительно благодаря этим очаровательным офицерам нашего центра, - и Комова сделала широкий жест в направлении командиров отрядов, тоже вооружившихся фужерами с шампанским. – За вас, девочки!
Раздался новый всплеск аплодисментов и все выпили.
- Наталья Александровна, - сказала Левицина, - все уже давно погружены. Когда прикажете двигаться?
- А где Вероника? – поискала глазами Комова свою любимицу.
- Там среди новобранцев ее школьный товарищ. Девчонке не терпится начать его дрессировку.
- Да, вот уж кому не повезло из всего нашего призыва! – затряслась в похотливом хохоте женщина. – Разведите наших кадеток по автобусам, пусть они там продолжат процесс перевоспитания, и уж тогда поедем. Как раз, пока доедем и разместим мальчиков по клеткам, будет время отбоя. Всем надо сегодня дать возможность дополнительного отдыха после такого тяжелого дня.
- Еще один вопрос, - подошла коренастая девица с раскосыми глазами, спрятанными за стильными очками. – А не возненавидят ли они после этого весь женский пол?
- Не думаю. Вы же читали об исследованиях ученых. Во всем мире происходит угасание сексуального интереса мужчин и женщин друг к друг.
- Да, да! – дружно поддержали тему подскочившие к ним журналистки.
- Мы писали, что это результат плохой экологии.
- Мало качественной белковой еды животного происхождения.
- Да все продукты сейчас, считай, клонированные!
- А у вас есть методы решения проблемы?
Комова подняла ладонь, останавливая гвалт подвыпивших корреспонденток.
- Ровно через месяц я готова с вами обсудить это на конкретных примерах.
Курившая за рулем баба сказала Валентине, стоявшей на ступенях:
- Ты новенькая?
- Ага.
- Ты уж там поглядывай за ними, - кивнула она в сторону салона. – Как бы не стали онанировать.
- Вы думаете, кто-нибудь рискнет? Мы же можем увидеть! И потом – нет, у них же руки за спиной.
- Ну, мужики есть мужики. Не сегодня так завтра все начнут этим заниматься.
В автобусе уже стоял тяжелый запах мужского пота, что было вполне объяснимо, учитывая ситуацию, в которую попали бедняги. Валентина обошла весь салон, внимательно приглядываясь к каждому. Кроме нескольких мальчишек, которые продолжали всхлипывать и звать мамочек, остальные соблюдали тишину. Правда, двоим она все же влепила затрещины, но не столько потому, что нарушали дисциплину, а скорее для собственного самоутверждения; это были парни с мощно развитой мускулатурой и при других обстоятельствах женщина просто бы побоялась с ними связываться. А сейчас они только робко пролепетали на ее явно несправедливую придирку:
- Простите, госпожа, я больше не буду.
Еще одного здоровяка, тихо сидевшего рядом с проходом, Валентина заставила встать и вытянуть руки по швам. Он ей понравился, потому что очень напоминал античную фигуру, которую она видела в музее еще в детстве. Женщина приказала ему нагнуться и стала шлепать ладонью по голому заду, а другой рукой залезла к себе под юбку и стала тереть себе трусы, испытывая невообразимое блаженство.
Она еле успела отскочить, когда в автобус вошла Вероника.
- Ну, как вы тут?
Валентина сделала озабоченную гримасу. Белье у нее уже было мокрое, и она еще не пришла в себя от пережитого оргазма, но уже проваливалась в горькую депрессию самобичевания за бесцельно прожитые годы без таких минут, за которые не жалко было бы отдать всю жизнь, и поэтому к горлу подкатывали слезы.
Девушка села рядом с Пашей и, беззвучно хихикая, посмотрела на его мужской орган. Ей было смешно еще и потому, что сам он ничего не видел. Она знала, что может сделать с ним все, что захочет: может побить его, может даже заставить кого-нибудь изнасиловать его, но все же было правильнее отложить все на потом.
- Тебе плохо, Пашенька? – придав голосу максимум нежности, прошептала Вероника ему в ухо, ласково касаясь мягкими губками.
- Да! – юноша был готов снова заплакать. – За что вы это так с нами?
- Ты не сказал «да, госпожа» и задал вопрос, что рабу делать категорически запрещено, - не меняя тембра, проворковала Вероника. – Напомни, чтобы я тебя наказала за это.
- Послушайте, - громко проговорил сидевший сзади парень. – Мне очень хочется в туалет.
- Терпеть! – жестко отрезала девушка. Вставая с сидения, она нарочно коснулась грудью плеча школьного товарища, попавшего к ней в рабы.
И прыснула, увидев, как тут же стал расти в размерах его половой орган.
- Тут давно уже просятся в туалет, - Валентина проследила за взглядом Вероники и тоже улыбнулась. – А если они обделаются?
- Тем хуже для них, - смеясь, Вероника вышла из автобуса и посторонилась, впуская внутрь ватагу девчонок. Кадетка с рыжей косичкой и веснушками на лице, впорхнув в салон, на ходу подняла подол юбки и провела ладонью по малюсеньким ажурным трусикам:
- Покайфуем сейчас всласть!
- Вы уж поаккуратней, девочки, - Валентина с беспокойством смотрела на эту шайку настоящих хулиганок и ей снова стало жалко бедных мальчишек.
- Не волнуйся, тетя Валя, - полногрудая блондинка, проходя, чмокнула ей в щеку. – Мы выполняем наши обязанности. И нам приказала Наташка. Процесс перевоспитания по принципу, чем хуже, тем лучше. Так что, присоединяйся к нашей игре.
Этот молодняк Комова набрала из лагеря, где содержались несовершеннолетние правонарушительницы. Уговорить их получить свободу и заняться перевоспитанием юношей не составило никакого труда; они с таким энтузиазмом откликнулись на предложение женщины в погонах полковника, что той даже пришлось отбиваться от визжащих и рвущихся к ней малолетних преступниц. Даже та, у которой было явно дебильное выражение лица, оказалась включенной в список мобилизованных.
Наталья Александровна окружила подростков поистине материнской заботой. Особенно тщательно она продумала некоторые изменения в форменной одежде с учетом инстинктивной потребности девочек быть привлекательными. Для них были заказаны укороченные юбочки, облегченные полусапожки на очень длинных и узких шпильках, кокетливые пилоточки, а нижнее белье и другие элементы туалета каждая для себя выбрала сама в роскошном супермаркете. Когда Наталья, сопровождавшая эту беспокойную ораву, платила в кассу деньги за отобранный товар, она почему-то вдруг обернулась и поразилась: дети притихли, смотрели на нее влюбленными глазами, а некоторые даже всхлипывали от обуревавшего их счастья. Впервые в своей коротенькой жизни о них кто-то заботился и покупал им дорогие товары, не говоря уже о том, что таким чудесным образом освободил от тюрьмы.
Каждое слово своей благодетельницы они воспринимали как непреложный закон, мигом кидаясь исполнять любое приказание. Наталья Александровна проводила с ними очень много времени, скрупулезно готовя к той миссии, к которой она их предназначила. Когда в центр доставили полусапожки, она сама учила девочек ходить в них. На первых порах с непривычки многие падали, потеряв равновесие, и все дружно смеялись, а громче других сама упавшая, которую Наталье Александровне тут же подзывала к себе, чтобы посмотреть, не ушиблась ли. Когда девочки, наконец, были полностью экипированы, начальница предложила всем сделать одну и ту же прическу: гладко расчесать волосы и, стянув сзади резинкой, оставить длинный «конский» хвост. Она им разрешила делать пучок по своему усмотрению: либо ближе к макушке, либо пониже к затылку, но при этом сказала, что сама бы посоветовала первое: тогда у пилотки будет дополнительный упор.
Позже она обратила внимание на то, что у всех девочек волосы были прихвачены в пучок прямо под пилотками.
И вот теперь, эта масса галдящих и хихикавших юных офицерш набросилась на голых, закованных в кандалы и ничего не видящих из-за повязок на глазах взрослых парней. Благо, таков был приказ начальницы, в которой они все души не чаяли и готовы были ради нее на что угодно. Тем более на то, чего так страстно жаждала каждая.
Полковник Комова действовала строго по инструкции правительства. Этот документ предписывал максимально унижать призывников, приучая к тому, что они теперь являются полной собственностью женщин любого возраста, которые вольны поступать с ними так, как им заблагорассудится.
- Только ни в коем случае не доставлять им удовольствия, - предупредила на прощание офицерскую молодежь начальница. – Вы, надеюсь, поняли, что я имею в виду?
- Боюсь, что до них не дошел смысл ваших слов, - сказала Левицина.
- Неужели они настолько глупы, что станут сношаться с рабами?
- А вы в этом сомневаетесь?
- Прикажи командирам проследить за ними. Впрочем, ничего страшного нет, лишь бы четко выполняли инструкции.
Глава седьмая
«Ты спишь и видишь кошмарный сон. Но разве вся жизнь не есть один большой кошмар, а пробуждение – лишь конец жизни?»
Но снова настроиться на философский лад никак не удавалось.
- Тоже мне, расселся как барин! - меня грубо подняли на ноги – Пшел на свое место!
- Оставь его, Шубина так велела.
- А она поедет на джипе.
- И потом, эти места только для нас!
Жесткое пластмассовое сидение приятно охладило мою пятую точку, ставшую болезненно чувствительной из-за порки. Автобус тронулся, и тут же оглушительно громко заревел динамик, перечисляя хрипловатым женским голосом правила, которым отныне мы должны будем неукоснительно подчиняться.
Вокруг раздавались стенания и плач товарищей по несчастью, прерываемые матерными ругательствами девчонок и свистом плеток.
После долгой тряски автобус остановился и я подумал, что мы доехали, но ошибся.
- Девочки, выводим их вон туда в кусты, - это был голос той женщины, которая до того спрашивала меня о Веронике. – И не спускать с них глаз.
Нам пришлось справлять свою нужду в присутствии девушек, которые стояли над головами, беззастенчиво обсуждая наши мужские качества.
- Я так не могу, - послышался чей-то жалобный возглас и тут же был прерван хлестким звуком плетки.
Уже внутри автобуса нам вдруг освободили руки и сняли с глаз повязки.
- Всем соблюдать тишину и не двигаться! - строго приказала женщина с погонами прапорщика.
Мы сидели рядами вдоль салона и спиной к окнам, за которыми уже распогодилось. Кадетки обошли нас, давая каждому кусок черствого черного хлеба и полстакана безвкусного теплого чая. Я смотрел на них, и меня уже не прельщали девичьи прелести, которые они охотно нам демонстрировали и, при этом, явно искали любой повод придраться, чтобы устроить экзекуцию.
И, в конце концов, им удалось спровоцировать настоящий бунт: несколько парней, круша все на своем пути, стали продираться к выходу, волоча ноги в кандалах и таща за собой цепь с наручниками. Конечно, этого только и ждали: в ход тут же пошли дубинки с электрошоком, а в металлическом браслете, надетом на меня еще утром той очаровательной дамой, я почувствовал странные колебания, от чего все тело безвольно обмякло.
Потом ребят вывели и выстроили вдоль противоположной обочины дороги. Вероятно, то же самое произошло и в других автобусах, так как толпа «бунтовщиков» становилась все больше и больше.
Ребят безжалостно пороли, не обращая внимание на то, что проезжавшие мимо машины притормаживали; из них высовывались люди и удивленно глазели на происходившее, а некоторые, судя по фотовспышкам, даже делали снимки.
Потом нам снова надели наручники и завязали глаза, влепив при этом каждому для острастки пощечину. Машина тронулась, и мы молча тряслись, предавшись своим невеселым думам.
Я уже твердо знал, что зря послушал мать, да еще и тетю Машу, и так глупо явился по первой же повестке. Можно было попытаться откупиться или оформить отсрочку, хотя по телевизору говорили, что новое бабское правительство строго следит за этим. Конечно, сыночки высокопоставленных чиновниц были освобождены от этого, потому что какая-то мымра в погонах с экрана с уморительной серьезностью приводила их в пример остальным.
И уж, на худой конец, надо было податься в бега!
Мы остановились, но я не двигался, ожидая, что будет дальше. Судя по лаю собак, женским выкрикам и звукам плеток, мы, наконец, доехали до места назначения.
- Как только с вас снимут повязки, вы должны назвать свой номер и поблагодарить офицера, – я узнал голос Вероники. - По ее команде немедленно встаете и идете к выходу!
Прикосновение пальчиков, несмотря ни на что, было удивительно возбуждающим.
- Я номер две тысячи пятьдесят девятый. Спасибо, госпожа!
Девочка, склонившаяся ко мне, улыбнулась и сказала:
- Выметайся!
Длинный пучок волос свисал у нее из-за головы, лицо было усыпано прыщиками, а плетка на поясе сдвинулась вперед и чуть приподняла подол юбки, из-под которого виднелись красненькие трусики.
Я мигом поднялся, превозмогая боль в затекших мышцах. Особенно сильно ныли икры, а в щиколотках была такая слабость, что я несколько раз слегка приседал, но, тем не менее, успешно доковылял до ступенек. Снизу меня за локоть подхватила женщина с внешностью бомжихи и помогла спуститься. Опять пошел мелкий дождь, и холодные капельки воды неприятно щекотали вспотевшую кожу, вызывая дрожь по всему телу. На всех офицершах уже были прозрачные целлофановые накидки, от чего они выглядели особенно соблазнительно. Стоявшая рядом кадетка взяла меня за левую локоть и вопросительно посмотрела на женщину; та, скривив рот, оглядела меня и чуть закатила вверх глаза, задумчиво покусывая волдыристые губы
- Пожалуй, можно, - процедила она, и девочка быстро отомкнула ключом замок моих кандалов.
- Бегом в строй! - и шлепнула теплой ладошкой по спине.
Пока шла выгрузка голых призывников, мы, стоя в шеренге под моросящим дождем, осматривались вокруг. Все было как в фильмах про концлагери: несколько рядов колючей проволоки, вышки с прожекторами и торчащими дулами пулеметов, приземистые корпуса бараков. Между проволочными заграждениями двигались фигуры в непромокаемых плащах, ведя на поводке беспрестанно лаявших служебных собак. Особенно гнетуще выглядели огромные металлические конусы по всему периметру горизонта; потом лишь мы узнали, что это система искусственного климата, которую еще не успели включить.
К строю подошли кадетки и принялись расставлять нас по двадцать человек, сверяясь со списками, обернутыми в целлофаны. Некоторые ребята все еще были в кандалах; они обреченно смотрели себе под ноги, лишь иногда поднимая затравленные глаза, в которых была явная зависть к тем, с кого уже сняли путы.
- Только попробуйте шевельнуться, - погрозила нам одна из кадеток. Это была не по возрасту рослая девчонка с маленьким, почти детским личиком. Подкрашенные помадой пухлые губки и затененные черной тушью глазки лишь подчеркивали белизну и гладкость кожи, а соблазнительные бугры в гимнастерке свидетельствовали о том, что и грудь у нее сформировалась раньше времени. Она встала к нам спиной, и мы увидели ее упругую выпуклость, оттопыривавшую сзади подол мини-юбки.
Из большого скопления офицерш у черного лимузина отделилась группа женщин и направилась в нашу сторону.
- Смирно! – крикнули ломающимися детскими голосами кадетки.
Обходя образовавшиеся на асфальтовом плацу лужи, к нам приблизилась средних лет женщина, на погонах которой была одна звездочка. Она взяла у кадетки список и стала обходить строй; каждый должен был выйти на шаг вперед, назвать свой номер и вернуться на свое место, сделав шаг назад.
То же самое проделали остальные женщины, но двое остались стоять чуть поодаль и внимательно наблюдали за происходящим. Обеих я уже знал, потому что это были Вероника и та женщина, которая ехала с нами в автобусе.
Четко чеканя шаги, офицерши подходили к Веронике и докладывали о том, что их взводы построены. Глядя на ладную фигурку Вероники, я начал чувствовать совершенно неуместное возбуждение, но разве прикажешь этому идиотскому символу мужского достоинства!
Потом моя бывшая одноклассница передвинулась к нам поближе и громко сказала звонким девичьим голосом.
- Добро пожаловать в образцово-показательный центр коррекции поведения имени Елизаветы Степановны Милюхиной! – так как дождь в это время перестал, она сняла с себя целлофановую накидку и передала ее стоявшей рядом помощнице. Потом девушка выпятила на нас свой роскошный бюст, поправила гимнастерку, одернула юбочку и, приподняв фуражку, встряхнула белокурыми локонами. – Вы будете проходить службу в этом великолепном центре вместе с тремя тысячами призывниками, ставшими сегодня собственностью нашего государства. Из числа этих призывников 200 человек, то есть вы, поступаете под мое непосредственное командование. С сегодняшнего дня вы все – это пятый отряд, а я ваш командир. На меня и на моих подчиненных офицеров возложена задача воспитания из вас хороших…, ну, в общем, сами узнаете кого. Я жду от вас полного подчинения, безукоснительного соблюдения всех наших правил и беспрекословного исполнения всех наших приказов. Итак, к какому подразделению вы принадлежите?
Вероника обвела нас строгим взглядом. Я вместе с еще несколькими ребятами негромко произнес.
- К пятому отряду.
- К пятому отряду, госпожа командир, - поправила нас девушка, слегка скосив в мою сторону насмешливый взгляд. – Вы обязаны всегда обращаться ко мне и другим офицерам надлежащим образом. И, учтите, я не потерплю у себя в отряде подобного неуважения. К какому подразделению вы принадлежите?
- К пятому отряду, госпожа командир, - хором выкрикнули 200 человек.
- Вот это другое дело.
- А можно вопрос?
- Нет, нельзя! Два шага вперед! – приказала Вероника парню. - Вы должны запомнить, что знать вам ничего не положено. Что и когда вам надо знать, решают ваши непосредственные командиры. Они сейчас вами и займутся. Командирам взводов приступить к работе с призывниками. Лариса Михайловна, сама решай, сколько плеток этому.
Вероника и ее помощница ушли к белому зданию у плаца, по-видимому, главному административному зданию центра, а нам скомандовали:
- Направо! Шагом марш!
Метров через десять нам велели остановиться и повернуться налево. Мы оказались лицом к лицу с нашими непосредственными командирами: женщиной и четырьмя кадетками.
- Стоять вольно, - сказала взводная и сделала кадеткам знак снять кандалы с тех, у кого они еще были, а мы стали переглядываться. И понимали друг друга без слов. Одна женщина и четыре девочки против двадцати здоровых и сильных парней были совершенно беспомощны. Не важно, что у них дубинки, плетки, и не важно, насколько они сильны и крепки; как бы то ни было, это женщины, а мы - мужчины, и нас больше. Четверо против одной – у нас был явный перевес, но что потом? Собаки, пулеметы, охранницы, другие офицерши с дубинками, конечно, все это обратится против нас и, тем не менее, можно было бы рискнуть, но наверняка у них что-то еще заготовлено на этот случай, ну, например, эти странные браслеты. Поэтому, пока лучше еще немного потерпеть и вынести этот позор, еще какое-то время стоять голыми перед этими кричавшими на нас самками, а иногда даже хлеставшими плетками, - и ждать. Осмотреться, понять, что к чему и ждать более подходящей возможности.
Рослая кадетка с детским личиком отделила пять человек, среди которых оказался и я, выстроила нас в линию и встала перед нами, уткнув кулаки в бока.
- Я командир вашего отделения. Понятно?
- Да, госпожа командир отделения, - невпопад продекламировали мы.
- Еще раз и погромче.
Я старательно как мог, ибо понимал, что у нее руки чешутся отхлестать кого-нибудь плеткой. И не ошибся.
- Выйти из строя, - приказала она многострадальному парню, оставшемуся без очков, и отцепила от пояса плетку. – Нагнись. А остальным десять отжиманий.
Где-то на восьмом отжимании к нам подошла женщина, которая отстала от нас, так как о чем-то шушукалась с другими взводными.
- За что ты его, Ирочка? – и, не дожидаясь ответа, похлопала в ладоши. – Так, встали в строй.
Так я узнал, что девочку, под начало которой мы попали, звали Ириной. Она встала рядом с нами бочком и внимательно следила за каждым из нас.
- Я командир вашего взвода, а с командирами ваших отделений, я надеюсь, вы уже познакомились. Все, о чем говорила госпожа старший лейтенант, ложится на наши хрупкие плечики, поэтому я вас прошу быть настоящими мужчинами даже с учетом данных обстоятельств. Вы должны уважительно относиться ко всем офицерам и, прежде всего, беспрекословно слушаться командира вашего отделения. Несмотря на свою относительную молодость, они являются вашими основными воспитательницами или, если быть точнее, дрессировщицами.
При этом слове кадетка одобрительно кивнула и посмотрела на нас таким взглядом, словно мы были ее собственностью.
- Они будут руководить вами в течение всего времени первичной дрессировки. Не скрою, что вас ждет самый тяжелый период в вашей жизни здесь, и он кончится только тогда, когда так решит командир вашего отделения. Поэтому предлагаю вам всем понять это как можно скорее и стараться заслужить расположение той, кто будет вашей первой и самой главной дрессировщицей.
Девочка с трудом сдерживала довольную улыбку; она была польщена сказанным, и было видно, что ей не терпится приступить к своим обязанностям. Что касается нас, то мы не верили своим ушам: то, что нас заставили быть голыми перед одетыми женщинами, которые командовали нами, били плетками и всячески издевались, - с трудом, но все-таки кое-как мы это еще переносили. Однако, попасть под начало желторотой девчонки, которая будет нас «дрессировать», это уже было чересчур и превосходило все мыслимые границы.
И произошло то, что рано или поздно должно было произойти: ребята снова взбунтовались
Из нашего отделения не сорвались с места только двое: я и парень, с которым мы сегодня постоянно оказывались рядом. Он не побежал потому, что без очков ничего не видел, а мне, как это ни странно, не хотелось подводить Веронику: мне, можно сказать, еще повезло, что я попал в отряд, которым командовала одноклассница, и это давало определенные шансы.
Скривив ротик, Ирина покачала головой вслед убегавшим и, подняв плечико, удивленно посмотрела поверх него на нас:
- Ваши друзья сделали большую ошибку. Так, а вы стали на колени!
И она быстро что-то проговорила по рации.
Я мигом опустился и, так как был совсем рядом с девочкой, успел увидеть ее хорошенькие ножки и трусики. В браслете снова что-то сработало, а девица тем временем отошла от нас к женщине, туда же подбежали остальные кадетки нашего взвода, и они, видимо, принялись обсуждать случившееся.
Мы не видели всего, но, судя по женским выкрикам и лаю собак, основные события разворачивались около ворот. С вышек застрочили пулеметы, но потом выяснилось, что они стреляли поверх разъяренной толпы голых парней. Зато это быстренько остудило горячие головы: в конце концов, лучше уж позор, чем смерть в молодые годы.
Ребятам снова надели кандалы, но эти имели несколько иную конструкцию: руки и ноги были относительно свободные, только между ними болтались цепи из легкого, но очень твердого сплава.
- Будете в них очень долго, - зло прошипела им Ирина, – раз не понимаете нормального человеческого обращения.
Было жалко и больно смотреть на наших товарищей; их так исхлестали плетками, что казалось, не осталось ни одного живого места на еще утром здоровых и молодых телах, к тому же, надолго нарушили функциональность организма огромной дозой электрошока. Буквально пятнадцать минут назад это были крепкие парни с чувством собственного достоинства, а сейчас мы видели сломленных духом и телом несчастных, в глазах которых не было ничего, кроме страха и боли. Они уже превратились в рабов, и в них уже чувствовалось что-то животное.
У меня возникло подозрение, что нас специально провоцировали на бунт, и то, что я и стоявший рядом подслеповатый парнишка не поддались и не оказались в числе так бесчеловечно наказанных, лишь отдалило для нас неизбежную развязку. Видимо, по замыслу организаторов, мы все рано или поздно должны были обратиться в таких вот бессловесных и послушных скотов.
Женщины переукомплектовали отделения и взводы, сведя вместе тех, кто не участвовал в бунте. Как нам сообщила кадетка, остальных перевели в штрафные роты, но еще она сказала очень важную для понимания всего происходившего вещь. Штрафники, получив такую дозу электрошока, могут стать инвалидами, и, в лучшем случае, из них получатся второсортные рабы. Государство, как она высокопарно заявила, ценит только тех рабов, которые получаются в результате дрессировки и по собственному желанию. Поэтому, мол, она не пожалеет сил и времени, чтобы сделать из нас настоящих рабов, приносящих пользу обществу.
Девочка заставила нас пуститься бегом, в то время как сама важно вышагивала, стуча шпильками сапожек по асфальту. Ее аппетитные груди мерно подпрыгивали в такт ходьбы, а попка, выпуклая из-за высоких шпилек, соблазнительно перекатывалась под туго обтягивавшей юбочкой. Когда мы удалялись далеко вперед, она командовала повернуться кругом, и нам приходилось бежать обратно. Глядя, как мы приближаемся и скосив глаза на наши болтавшиеся срамные места, Ирина откровенно посмеивалась и от этого мы чувствовали свое унижение еще более болезненно. Таким образом мы носились взад и вперед, пока не подбежали к бараку из серого железобетона.
- На месте бегом марш! – раздался звонкий девичий окрик. Потом она завела нас в душ, дав на помывку ровно пять минут. Относительно теплая вода приятно согрела и расслабила мускулы, но кадетка не оставила нас в покое и тут. Она шла вдоль рядов на некотором отдалении, чтобы не доставали брызги, и теперь в ее руках был длинный стек. Увидев, что я обмываю свой интимный орган, Ирина больно ударила концом палки по кисти:
- Не сметь трогать!
Точно через пять минут она приказала нам встать в строй, не дав возможности вытереть тела или хотя бы обсохнуть, и мы снова бегали по плацу вперед и назад. Девочка достала зеркальце и на ходу освежила помаду на губах и припудрила носик. В следующем бараке нас ждал ужин, состоявший из миски с какой-то баландой и куска черного хлеба. На процесс питания наша командирша отвела нам семь минут, но предупредила, чтобы без ее команды мы не начинали.
- Вы будете есть, не прикасаясь к жратве руками.
- Как собаки?
- Кто это сказал? Встать и выйти со стола.
Ирина заставила нагнуться моего горемычного друга, вечно попадавшего во всякие передряги из-за чрезмерной тяги к справедливости, и отхлестала плеткой. Потом поставила его на колени лицом к стене и только после этого дала команду:
- Начать прием пищи. Миску руками не трогать.
Еще вчера я не стал бы даже притрагиваться к подобной еде, а сейчас с жадностью вылакал все, погрузив лицо в миску, и пожалел, что отвратная бурда так быстро кончилась. Мы посматривали на нетронутую порцию стоявшего в углу товарища, но боялись даже шевельнуться.
- Закончили и встали. Руки по швам.
Кадетка велела мне взять еду поставленного ею в угол парня и положить перед ним на пол.
Я присел рядом, опуская миску, чтобы не расплескать баланду, а она возвышалась над нами, похлопывая плеткой раскрытую ладонь.
- Ты что-то там вякал про собак. Давай, лакай… бобик.
Я смотрел снизу верх на эту сумасшедше соблазнительную самочку, и мне хотелось запомнить столь потрясающий вид: аппетитные ножки в сапожках, затемненные полосы чулок, белые кружевные трусы под оттопырившимся подолом юбки и симпатичная мордашка, видневшаяся холмиков грудей. Она скосила в мою сторону глазки и, чуть склонив вниз голову, прыснула.
- А ты чего расселся? – девочка очень больно вытянула плеткой мне по спине.
Приказав всем построиться, Ирина не разрешила наказанному подняться на ноги.
- Походишь на четвереньках, - ткнула она острым носком сапожки по его заду. – Научишься не открывать рот без моего разрешения.
Мы остановились у входа в офицерский зал. Оставив нас на попечение дежурной кадетки, наша командирша пошла ужинать, а подменившая ее девочка велела нам отправляться на кухню.
- Тетя Люба, - обратилась она к толстой бабе в небрежно надетом сарафане, - еще рабы нужны? Тогда оставляю их вам на ваше попечение.
Вытирая руки подолом, женщина подошла к нам и, качая головой, оглядела нас с ног до головы. Одна бретелька почти сползла с округлого и возбуждающе мягкого плеча, от чего жирные сиськи почти полностью оголились.
- Быстро ополоснули рожи, а то противно на вас смотреть!
За рядами котлов я увидел еще несколько полураздетых женщин тучной комплекции, распоряжавшихся прикомандированными к кухне призывниками. От испарений кипевшей воды было жарко и трудно дышалось, но я с удовольствием встал на указанное мне место и начал мыть поступавшую по конвейеру грязную посуду. Кипяток жег кисти рук, от них по телу расходилась приятная теплота, и я чувствовал, как нервная напряженность постепенно отпускала меня.
- А ты чего? – кухарка наклонилась к нашему товарищу, все еще опиравшемуся всеми четырьмя конечностями об пол. – Ходить разучился?
- Мне приказано вот так, госпожа.
- Парень, я такие вещи не люблю. Живо поднимайся!
Она помогла ему встать на ноги.
- Эти посикушки совсем всякий стыд потеряли! В колонию для несовершеннолетних-то разве просто так посадят? Вчера только их оттуда раньше срока освободили, а сегодня, сами людей мордуют.
«Ага! - осенило меня. – То-то я удивлялся, что ногти у всех этих девчонок такие неухоженные. А они, оказывается, арестантки».
- Закончили это безобразие! – приказала нам женщина. – По всему видать, мамке никто из вас посуду мыть не помогал.
Она подозвала нас к небольшому столику, на котором мы увидели нарезанный на кусочки хлеб и банку с маслом.
- Быстро намазываем и глотаем, пока эти грязные дырки не нагрянули.
- А нам не разрешено руками, госпожа, - опять встрял наш неугомонный очкарик.
- Я вам дам не разрешено, - строго крикнула баба, погрозила пальцем и начала раздавать нам затрещины. – Живо заправляться!
Прикосновение ее мозолистой ладони по голой ягодице ощутил и я, но, скорее, это был материнский шлепок. Получив такое поощрение, мы стали уписывать за обе щеки бутерброды, которые нам с потрясающей скоростью поставляла женщина.
Такое же угощение от кухарок получили и другие ребята, причем одна из них, выглядевшая самой молодой, пошла и встала у двери.
- Идут! – крикнула она, и почти сразу появились оживленно болтавшие друг с дружкой кадетки. Наша что-то со смехом говорила, наклонив голову к подружке, потом поискала нас глазами и, согнав с лица улыбку, нахмурила брови.
- Вы что на танцы пришли? Вот здесь построиться! А тебе кто разрешил вставать? – девчонка стала отцеплять от пояса плетку.
- Я разрешила, - сказала ледяным голосом женщина. – На четвереньках посуду не помоешь.
- А как они себя вели? Никого наказывать не надо?
- Анют, - глядя сквозь Ирину, кухарка обратилась к своей товарке. – Чем-то завоняло, ты не чувствуешь?
- Менструациями, что ли?
- Да, нет, - заржала от души женщина. – Соплями!
Личико нашей командирши порозовело, и на нем появились крупные красные и белые пятна; обиженно надув губки, она молча сделала нам знак двигаться. Как только мы вышли, раздался ее голос:
- Стоять!
Чувствовалось, что девочка очень расстроена. Она сосредоточенно смотрела себе на грудь и курила, поддерживая ладонью локоть руки, тремя пальчиками которой держала сигарету. Все женщины почему-то именно так курят, да еще часто стряхивают пепел, постукивая сверху пальчиком.
Мы строем стояли перед ней голые, и по лицам многих из нас можно было догадаться, что были не прочь тоже покурить. Но мне больше всего хотелось хоть что-то иметь на себе в качестве одежды.
- Я тебе, по-моему, не разрешала вставать, - со злостью сказала Ирина очкарику, и тот мигом опустился на четвереньки. – Шагом марш!
Приказа бежать уже не было. Перейдя плац, мы зашли в барак, на фасаде которого висел транспарант с надписью «Добро пожаловать».
- Сегодня по приказу госпожи полковника я вам разрешаю ложиться спать раньше положенного времени, - голос у нее еще срывался, но она уже взяла себя в руки. Мы получили мешки и набили их сухим сеном, сваленным в стог близ заднего входа в барак.
- Кто хочет в туалет? – спросила девочка.
Мы все подняли руки.
- Я буду сильно надеяться, что вы сможете дотерпеть до утра, - с явной издевкой заявила нам эта маленькая стерва. – Дежурные офицеры очень не любят, когда рабы делают под себя. И за это строго наказывают.
Потом командирша провела нас в подвальное помещение, где в несколько рядов и этажей были поставлены клетки.
- Если вы думаете, что это для собак, то не ошиблись: они действительно для вас, - сказала Ирина, и стала распределять нас по «спальным местам». Мне достался второй этаж, и, потянув к себе боковую стенку клетки, я впихнул внутрь матрац с сеном.
Мы стояли голыми перед малолетней девочкой и ждали ее команды, чтобы забраться в наши клетки.
- И последнее, - она подняла пальчик и погрозила им, - не сметь играться со своими… - ее слова были прерваны немного истеричным хихиканьем. - Ну, вы меня понимаете с чем, - и, кинув напоследок томный взгляд на наши члены, Ирина отстегнула от пояса плетку и приказала:
- Отбой!
Девочка методично хлестала нас плеткой, пока мы не залезли в свои саркофаги. Моя голова и ноги уперлись в торцовые прутья, а, когда кадетка прижала стенку, чтобы вдеть в ушки замок я оказался зажатым и боковыми железяками. Она заперла мою клетку на ключ, и я подумал, что парень, лежавший в нижней клетке, мог запросто заглянуть в этот момент к ней под юбку. Но я ему не завидовал; наоборот, хорошо, что не увидел перед сном прелести своей командирши, - это снова выбило бы меня из колеи. А сейчас, несмотря на впившиеся в тело холодные железные прутья, я чувствовал себя в тепле и комфорте, впервые за весь день с той минуты, когда переступил порог Центрального призывного пункта.
И я поймал себя на том, что во мне начал вырабатываться менталитет раба: постель могла быть и хуже, ужин мог быть меньше и безвкуснее, вода в душе могла быть холоднее…
Я так себя утешал, но сердце вдруг сжалось, и в голове возник вопрос, из-за которого мне даже захотелось хоть на минуту выбраться из клетки
«Почему я не родился девочкой?»
Громко стуча каблуками, мимо прошли офицерши, внимательно всматриваясь в нас.
Одна из них больно ткнула мне в бок острием стека.
- А вот с этого глаз не спускай. Мы, девчонки, в школе даже его прозвали «онанистом».
Это была Вероника.
Она склонилась сверху и смотрела на меня, лежавшего перед ней совершенно голым. От отчаяния мне хотелось завыть, выскочить и убежать отсюда далеко-далеко. Но под пристальным взглядом девушки подсознание снова сыграло со мной злую шутку: опять началась эрекция.
Ну что тут ты поделаешь?!
Вероника что-то шепнула сопровождавшей ее офицерше и кокетливо пошевелила в мою сторону пальчиками.
- На новом месте пусть снятся жениху невесты, - хихикнула она и ушла.
А дежурные девицы выпустили меня из клетки и нещадно выпороли. Потом они подвели меня к какой-то перекладине, велели встать к ней спиной и зацепиться локтями, которые крепко обмотали веревкой. Так, в стоячем положении мне и пришлось провести первую свою ночь в Центре перевоспитания.
И тогда я очень ясно и четко понял главное: чтобы здесь выжить, надо поскорее забыть всю свою прошлую жизнь.