Галюня, приезжая в Москву, непременно мчалась в Третьяковку. В искусстве она не разбиралась, но картины любила. А, может, не сами картины, а себя среди них. Потому что, возвращаясь домой в свой далекий город, могла горделиво сказать родственникам: «Как, вы ни разу не были в Третьяковке? Тогда о чем с вами говорить?» И, конечно, она всякий раз упрекала мужа, что тот малокультурный человек. Конечно, что с него возьмешь – шофер, не то, что она, бухгалтер! Причем, главный бухгалтер.
Вот и в этот раз, приехав погостить к дочери, Галюня отправилась к своей любимой девочке с персиками. Надо было бы взять в кавычки, все-таки произведение искусства, но для Галюни полотно Серова было уже чем-то иным, вроде как символом мечты. В прошлый свой приезд, разглядывая девочку, она даже вообразила, что таким светлым и теплым было ее детство, ну, или могло бы быть…Возможно, именно за это предположение Галюня и полюбила девочку, и еще за то, что именно здесь, возле теплого дачного окна можно было отвлечься от тяжелых дум. Бухгалтерская жизнь в небольшом офисе городка, расположенном вдали от столицы, текла серо, буднично, не богато – от полугодового баланса до годового и снова по кругу, и не было в ней особых всплесков, кроме разве что дней рождений с подарками, да поездок к дочери…Но всегда где-то в глубине души оставалась мечта: чтобы был дом в саду, солнце на веранде, обеспеченность с персиками…
Еще когда впервые Галюня попала в Третьяковку, она быстро сориентировалась и поняла, что в каждом зале следует пристроиться к группе посетителей и внимательно слушать экскурсовода. Переходя из одного зала в другой, слушая то о Крамском, то о Саврасове или Айвазовском, она открывала для себя азы неизвестного доселе русского искусства. Экскурсоводы поражали ее своими знаниями. Это ж надо – столько знать! - думала Галюня, впитывая, как губка воду, рассказы о художниках и старалась запомнить всё. Она даже нашла в сумочке чистый листок бумаги и записывала – даты, фамилии художников, их работы. Более всего ее поразило откровение, что подходить к картинам вплотную не следует, что надо наблюдать их издали, специально находя подходящую точку для обзора. Об этом Галюня услышала, когда экскурсовод рассказывала группе школьников как следует себя вести в музее и как правильно воспринимать произведения искусства. Она тогда вообще решила, что школьники – это так, для отвода глаз, а на самом деле информация адресуется непосредственно ей.
- Ты представляешь, - рассказывала она вечером дочери, - когда я шла к Третьяковке, я думала, как же я узнаю-то про картины? Нанимать для одной себя экскурсовода – это дорого, а то, что там телефончики дают, не знала. И вот я зашла, встала посреди первого зала и прошу у Господа: «Дайте мне, необразованной, информацию! Я всё хочу знать про эти ваши картины». И сразу же вижу: рядом со мной образовалась кучка иностранцев, им что-то лопочут и лопочут. Я отошла подальше, снова прошу: «Дайте мне по-русски!» Иду, смотрю по сторонам, прислушиваюсь. И вот в одном зале вижу: детишек привели, школьников, вот, думаю, это же как раз мой уровень, я ж бестолковая, как и дети. Слушаю, что экскурсовод им рассказывает и понимаю: это она мне рассказывает, это же я запросила информацию. Вот так и узнала, как правильно глядеть на картины. Что не надо пялиться на портрет нос к носу, а надо ходить, ходить, искать такое место, откуда картина начинает играть всеми красками. И вдруг экскурсоводша взмахнула рукой и говорит: «Запомните, дети, именно отсюда следует смотреть на картину художника Серова «Девочка с персиками». И когда я повернула голову вслед за жестом экскурсоводши, я ахнула: а девочка-то уже не девочка, а льется из нее необыкновенное сияние! И вот сзади у нее окно, но это вовсе уже не окно, а целое море света – особого, пахнущего летом! Знаешь, как пахнет на даче летом, в жару? О-о-о, всякими фруктами…вкусно так пахнет. И я думаю: это же как надо уметь подобрать краски, чтобы на человека шло такое светокружение?
Теперь, опытная уже Галюня, знала про Третьяковку все. Она не стала покупать информационный телефон, не стала подстраиваться к группе неучей. Ноги сами понесли ее мимо царей и королей, мимо бедных и богатых, мимо пейзажей и натюрмортов. Она хотела видеть только ее – свою девочку!
И вот именно в тот момент, когда дойдя до нужного зала, Галюня нашла глазами ту самую точку, более всего подходящую для обзора шедевра, широкобедрая смотрительница встала со стула и загородила своим обширным телом полотно. Галюня такого не ожидала. Она хотела было уже прошипеть на эту корову подходящие ругательства, но вспомнила, что она все-таки женщина культурная и не стала вступать в конфликт со служительницей искусства. Просто остановилась, где стояла, и стала ждать.
По всей видимости, Галюня с таким неистовством буравила взглядом смотрительницу, что та задом почувствовала обжигающий взор и обернулась. Галюня же, самым проникновенным жестом, мол, отползи-ка, пожалуйста, старая дура, весьма корректно сдвинула тетку в нужную сторону.
И ласковый свет полился волной, спелые плоды запахли, тепло из окна обняло, забаюкало, а девочка шепнула ей: «все будет хорошо, вот увидишь». И Галюня забыла обо всем. Она заколдованно смотрела на картину, рассматривая каждую деталь: и в чем одета девочка, и сколько на столе персиков, и какое оно, это волшебное окно, из которого льется чудодейственный свет. Картина подхватила Галюню и закружила в том сказочном мире, откуда на нас смотрела красивая девочка. «Персики…- вдруг пронзило Галюню, - «значит, где-то рядом море, оно там, за верандой, синее море-белый пароход. А вдоль моря – набережная, где гуляют красивые люди. И много-много солнца – южного, ласкового, которое долго-долго растягивает день и никак не хочет закатываться за море. Ах, мечты…спасибо, девочка, за то, что ты есть».
Уходить сразу не хотелось. Галюня присела на музейную скамейку, довольно равнодушно огляделась по сторонам. Другие картины уже не вызвали в душе ни эмоционального отголоска, ни глубокого понимания.
Она направилась к выходу, довольно дежурно оглядывая по пути залы галереи, останавливаясь лишь изредка, у полотен уже известных ей великих художников.
Внизу, перед гардеробом, Галюня задержалась в фойе, у прилавков небольших художественных лавочек музея. Она внимательно рассматривала выложенные книги и развешенные постеры. Но картинки с девочкой не было. Тогда Галюня настойчиво попросила одну из продавщиц найти в «загашнике» предмет своего поиска. Та перерыла все полки и коробки, предлагала другие копии, но Галюня упорно стояла на своем: «ну, должна же у вас быть «Девочка с персиками!»
Небеса услышали мольбу. Измученная поисками, продавщица вытащила откуда-то рулончик и протянула Галюне. Счастливая, та даже согласилась купить для постера дорогущий тубус, чтобы не помять в дороге желанное произведение, и на крыльях понеслась на дальнюю станцию метро, к дочери, с которой так торопилась поделиться своими впечатлениями.
- Ты понимаешь, картина с человеком делает волшебные вещи, - просвещала мать дочь, - «то она делает вот так – йуууууюююю, – и Галюня к звукам добавляла жесты, показывала руками как бы приближение к душе чего-то неодушевленного, - «а потом вот так – ввжжююююээээ», - как бы его отдаление.
– Вот "Джоконда"…Никто так и не может точно сказать, то ли она улыбается, то ли плачет, А это с какой точки посмотреть. Вот когда меня научили смотреть на картины, и я стала эти знания прилаживать ко всем картинам, у меня прямо челюсть отвисла – оказывается, в каждой есть своя тайна.
Галюня выражала мысли, как могла, обычным языком. Но ей казалось, что она цитировала услышанное. Ей так хотелось в глазах дочери казаться образованной, умной, тонкой ценительницей искусства, чтобы та могла тоже где-то сказать: «а моя мама жить не может без Третьяковки», но слов не хватало, да и знаний было маловато, а эмоции кружили голову, переполняли душу и выплескивались наружу странными звуками.
Но главное – это девочка. Она просто не давала Галюне покоя. Как хотелось поведать всем об удивительном открытии. Показать, что в том таинственном окне виден и сад, и пароход, и море. Надо только разглядеть, понять.
Приехав домой, она купила для постера увесистую раму и повесила репродукцию на самом видном месте в большой комнате. Мужу чуть ли не каждый день объясняла «особенности влияния искусства на человека», вызывая в нем потребность «выбить командировку» из руководства.
- Пусть тебя пошлют в Москву сопровождать какой-нибудь груз, или на курсы какие пусть отправят…
- Ну, Галя, какие курсы! – сокрушался муж, - надо просто взять отпуск и съездить к дочери.
- Ага! Еще скажи – на самолете слетать…Ты считать-то умеешь? – Во сколько мне обойдется твое знакомство с великими шедеврами?
- Да жили без них полжизни, и ничего.
- Нет, ты не понимаешь! Культура! – вот чего нет здесь, у нас. А там – есть. Там есть девочка с персиками, вот увидишь ее, и жизнь по-другому пойдет. Тебя этот свет изменит, поверь мне.
И вот, как говорят, не прошло и полгода, как отправили мужа в столицу в командировку. Ну, первым делом, к дочери заглянул, обсудил семейные дела, узнал, как добраться до картинной галереи. Вечером, в гостинице, с мужиками стал обсуждать, кто бы еще назавтра пошел с ним в Третьяковку. Желающих не нашлось. Ну, темные люди, им бы лучше по магазинам!
И вот ранним утром попал Галюнин муж в залы галереи. Ходит, смотрит, вроде что ищет, а найти не может. Смотрительница к нему подошла, спросила, чего озирается человек?
- Где-то здесь девочка с окном висит. Художника Серова.
Смотрительница указала, куда идти, даже нарисовала путь на листке. Ну, по листку-то несложно идти, нашел. Головой покрутил налево-направо, кругом картины, серые какие-то, невзрачные, и любимая Галюнина «Девочка» ничем выдающимся не отличается от других, дома-то она намного ярче.
И вдруг вверх голову-то задрал, а там…там такое необычное окно – как будто бы крыша разверзлась и отворила небеса. А оттуда – солнечный луч, нежный, утренний, еще не окрепший. «Так вот что имела в виду Галюня!» - догадался муж, и с чувством выполненного долга рванул из приглушенного говора галереи в звенящий шум города.
Двухдневная командировка завершилась-таки походами в магазины. Домой вернулся с подарками и новыми впечатлениями. Чуть ни с порога заявил жене: «Был. Видел. Галь, ну, ты чё у меня такая глупая…Окно-то наверху – под потолком! Там крыша, в ней прорезано обычное окно, только вертикальное и оттуда на картину и попадает свет – ну, с неба, получается…Поэтому «Девочка» тебе и светится солнцем!»
Галюня оторопело слушала мужа и не могла понять – кто же из них умнее…