На струе-2 глава 19. Я люблю смотреть, как умирают

Дмитрий Фака Факовский
"Какого *** ты тут делаешь, ****ь?" - спросил я почти ласково, взяв Наташу за тонкую детскую шею, сжав ее крепко, чтобы сучка почувствовала настоящий страх.
   Чтобы знала, что вот он – я.
   И именно я могу сломать ее позвоночник и хрящики в любое мгновение, стоит ей только сделать одно неосторожное движение.
   Сказать что-то не в тему.
   Рискни…
   Наташа замерла.
   Не знаю, было ли ей страшно, или недоразвитый мозг еще не повзрослевшего ребенка просто застопорился, не ожидая, что я нарисуюсь вот так неожиданно.
   Без предупреждения, представляешь?
   "Мне повторить свой вопрос, ****ь?" - я сильнее сжал пальцы, чувствуя, как пульсирует под ними прямо сквозь кожу - жилы, вены и кровь. – "Но я, *****, не люблю повторять дважды. Так что, *****, пожалуйста, не напрягай меня, и отвечай".
   "Ничего такого", - безразлично сказала она.
   Кажется, сейчас кого-то будут убивать.
   Я взглянул на экран ноутбука: страница "В Контакте" была открыта на списке друзей.
   Полторы тысячи.
   Даже больше.
   Большинство из них мне никто. Есть какие-то случайные собеседники, ребята, с которыми иногда можно переброситься парой фраз, общие знакомые.
   Бывшие, нынешние и будущие девушки.
   Если говорить о каком-то общении, ну, регулярном, чтобы – каждый день, или почти каждый день, а не просто "привет, как дела?", то таких будет человек пять. Ну, может десять, хотя – вряд ли.
   Только вот какого *** на моей страничке делала она?
   К своему ужасу я увидел, что верхняя часть в списке моих друзей была отмечена как "удаленные".
   Наверное, все это дело можно будет восстановить.
   Ну, или почти все.
   Хотя, вряд ли я потерял кого-то, кто мне был действительно нужен.
   Дружить мы стали, увы, не по внутреннему велению души, а по целесообразности.
   Кого-то из них я знал в реальной жизни, но многие так и оставались для меня, видимо, навсегда, просто какими-то далекими, скорее сотканными из моих субъективных оценочных суждений и представлений призраками, у не живых людей из крови и мяса, со своими чувствами и переживаниями, болью и радостью.
   Череда лиц и образов – не более.
   Расслабься, Фака, расслабься.
   Не получалось…
   Ни ***!..
   Сам факт того, что эта мелкая дрянь, которой, по большому счету, и рот открывать было незачем, не говоря уже о том, чтобы мутить такое говно, посмела вторгнуться в святая святых – в мою жизнь, разрывал мой мозг, выжигая самообладание.
   Да, в мою жизнь, по ***, что виртуальаную!
   Как она могла? Да все равно!
   В данной ситуации меня не волновала причинно-следственная связь между ее намерениями, и тем, что случилось…
   Ну, а потом все случилось, как в плохом кино: когда персонажи говорят что-то, обращаясь друг к другу, но при этом – все как-то невпопад, не слыша оппонента, превращая разговор на повышенных тонах в тупой базар.
   "Что это, ****ь, такое?" - спросил я загробным голосом.
   Это было плохо.
   Я всегда умело ломал комедии и драмы, но вот иногда случалось так, что контроль был потерян, и тогда уже я был не я – не Фака, и даже не тот человек, которого я играл в конкретно взятой ситуации. Нет – это уже было все самое гнусное дерьмо, которое пряталось в самых потаенных подвалах моего нутра, и сейчас оно било мне в мозг, превращая в бесчувственное животное, у которого не было иной цели, кроме как причинять боль.
   "Ничего", - ответила Наташа, глядя на меня снизу вверх, огромными широко открыты глазами, в которых читалось все – и страх, и раскаяние, и преданность, и желание искупить свою вину.
   Например, трахнуться со мной.
   Но, я ее не хотел.
   Наверное, я бы не смог это сделать – у меня бы попросту не встал болт, если бы даже она вот прямо сейчас встала на колени и начала бы отсасывать.
   Потому что моя вторая сущность – самая черная, самая злая, плевать хотела на секс.
   Сколько их еще будет? Вот таких, как Наташа – глупых маленьких девочек, готовых трахаться за гашиш, за пиво, потому что я старше, потому что им просто скучно.
   Потому что им просто на все забить…
   Такие времена, такие нравы.
   Их будет еще много, и Наташа была одной из них. Просто еще одной галочкой в череде тушек, проходящих через твою жизнь.
   Пока ты ждешь ее.
   Одну единственную.
   Наверное, с обреченным пониманием того, что все это напрасно.
   Потому что ты давно уже потерял контроль над ситуацией.
   Потому что ты давно уже оторвался от реальности.
   Потому что, просто, ты призирал всех этих – наивных, глупых и безнадежных.
   Потому что такие, как Наташа – они ведь были совершенно другие.
   Так, что же, прикажете отступать из-за таких, как она, забывать о принципах, позволять вот так срать тебе в душу?
   Я больше не знал, что ей говорить.
   Казалось, это был тупик.
   Решение напрашивалось само собой…
   Выход из таких ситуаций, когда ты пытаешься что-то донести, а тебя не слышат, не хотят, сука, слышать, когда вот такая маленькая и отнюдь не дрожащая тварь срать на тебя хотела, потому что уже говорит она, и ее голос заполняет собой все пространство, заглушая все другие звуки, в том числе и тебя, один – это насилие.
   Тогда я очень хотел видеть, как она будет страдать.
   Ведь, по сути, разве видела она в этом жизни настоящую боль?
   "Было ли тебе плохо, Наташа?" - спросил я ее, крепче сжимая шею, и любуясь, как ее глаза округляются, а рот широко открывается, хватает воздух и она так мило пытается что-то сказать мне в ответ.
   Да-да, я внимательно тебя слушаю…
   Но, нет, она предательски молчит.
   Нынешние маленькие девочки совсем не умеют говорить.
   Ну, совсем.
   Современные Лолиты – это молчаливые пустышки.
   Им нечего сказать.
   Они могут только ****ь мозги.
   Причинять боль.
   Предавать.
   Быть холодными, словно сталь, режа сердца холодным лезвием своего равнодушия.
   Они умеют так красиво открывать свои большие красивые губки.
   "Ты хочешь потрахаться, да?" - спросил я ее.
   И Наташа закивала головой.
   Быстро-быстро.
   Она была готова на все.
   Готова была отдать мне себя.
   Не только тело, но и душу.
   Наверное, она готова была даже полюбить меня.
   А почему бы и нет? Перед лицом смерти все мы становимся смиренными.
   И рассудительными.
   Рационализм берет вверх.
   Все маски сброшены.
   Да, любовь – это было бы охуенно, но, увы – в те моменты слепой ненависти к ней я не хотел ее.
   Ни Наташи, ни любви.
   И я начал бить ее.
   С правой.
   По голове.
   Долго.
   Долго-долго.
   А она просто дергалась, словно кукла.
   Пока не упала.
   Не замерла.
   И не умерла.
   Я люблю смотреть, как умирают дети.