На иллюстр. художника Бориса Костыгова - Вознесенский мост,
вокруг которого разворачиваются события в романе "Преступление и наказание".
Неподалеку находятся "дом Сони Мармеладовой" и "дом старухи-процентщицы".
http://www.dux.ru/spb/Dostspb/dost17.html
Милый мой, Родя!
Прости меня, бедный мой, за то, что сгубила я тебя во цвете лет, когда желала лишь одного – спасти! И как лукавый надоумил меня, дуру убогую, приставать к тебе с советами? Думала, путь истинный подсказываю, а сама, своими руками, толкнула в геену огненную.
Прости меня, родимый, что сердце своё глупое послушала, соблазнила в острог идти за покаянием! И, ведь, истинный крест – верила в искупление! Верила и тогда, на каторге, когда два охранника через тебя в иной мир отправились. И когда через это ты "пожизненное" в Петропавловской одиночке получил. И все эти годы, уж полвека почти, верила и ждала... Вчера только и озарило меня, что не может тюрьма исправить человека. Злом зла не победить.
Прости, Христа ради, малохольную! Очень уж мечтала: как вернёшься ты ко мне, очищенный и просветлённый, и заживём душа в душу, новой безгрешной жизнью. Месяц назад про "свободу узникам" услыхала на панели – ещё больше ждать стала. А вчера увидала тебя у Вознесенской церкви, убелённого сединами, дряхлого, но решительного, в новой кожаной тужурке, так ноги сами вперёд понесли. Хотела броситься на шею, да устыдилась: что люди-то подумают? А и не подпустили бы суровые молодые товарищи твои, тоже с наганами. Вы, верно, вместе в остроге сидели? Уж очень повадки схожи.
После вчерашнего ослабела я что-то. Ноги отнялись. Если бы не дворник Василий Акимыч, так и осталась там, на Вознесенском мосту лежать. И сбросили бы меня в Екатерининский канал, как тех чиновников, которых вы застрелили... А, может, оно бы лучше…
Сейчас лежу в тепле, в своём чулане. Хорошо, только левая рука силу потеряла – могу тебе это письмо прощальное писать. Впрочем, можешь не прощать меня. Я уж и Отца небесного за себя не молю: не будет мне пощады, что в Его дела неисповедимые вмешалась. О тебе одном лишь к Нему взываю, чтобы сжалился над тобой, взял к себе поскорее.
Добрый Василий Акимыч обещал письмецо в тот ящик бросить, где буквы ВЧК написаны. Он сказал, ты почти главный в этом учреждении. Может, дойдёт. Вряд ли только разберёшь мои старческие каракули. А теперь прощай, милый друг мой, Родя. Пора мне.
Молящаяся за душу твою, раба Соня.