Слуги принесли для скромной трапезы: крем-суп из миндального ореха с кусочками тыквы и спаржей; ботвинью с гренками и тертым сыром; филе палтуса с салатом из фенхеля и апельсинов; фуа-гра с манго, имбирем и соусом гренадин; запеченного леща со свиными потрохами, сладким картофелем и дольками яблок; конфи из голубиной ножки в золотой фольге; копченую утиную грудку под соусом валуаз с черными трюфелями и рукколой.
Когда за слугами, разлившими по бокалам джулеп и удалившимися из гостиной, закрылась бамбуковая дверь, Король со словами:
- Ну-тес, господа, объясните мне, что это такое, - извлек из-под стола картину и показал ее своим сотрапезникам.
Главный Тайный Полицмейстер уже, разумеется, знал о происшествии, случившемся во время прогулки Короля. Знал он так же, что в происшествии была замешана какая-то картина, но вот сюжет картины был ему не известен. Тем не менее, ни один мускул не дрогнул на его суровом морщинистом лице, когда Король показал им полотно.
Наиглавнейший Художник, наоборот, не смог сдержать свои эмоции, и, схватив со стола по ошибке вместо ножа, свою золоченую кисть, с которой он всегда являлся к Королю, принялся ее ковыряться в своей тарелке.
Вопрос, заданный Королем, был очень простой, но…. Понятно, что ответ: “Это - картина, ваше Величество” – был совсем не тем ответом, который интересовал Короля, и даже уточнение, что это – портрет совсем не спасало положения. Но что именно желал он узнать?
Наиглавнейший Художник, так же как и Главный Тайный Полицмейстер, был из числа тех соратников короля Августа, которые активно участвовали в создании нового мирного, но очень замкнутого королевства. Они были верными помощниками Августа 1 и много сил отдали на то, чтобы их королевство больше не оказалось под властью Канцлера или какого-нибудь другого воинственного соседа.
Они так привыкли к борьбе с врагами, что позднее, когда угроза внешних врагов потеряла свою актуальность, а жизненное пространство всех жителей королевства замкнулось в его границах, они по привычке продолжали искать врагов. А если, что-то очень долго и упорно искать, то непременно найдешь, даже если этого и нет на самом деле.
Еще мальчиком Эрвин, так звали Наиглавнейшего Художника, мечтал стать художником, и он много извел бумаги на свои рисунки. Нельзя сказать, что он совсем не умел рисовать, но ведь, чтобы быть настоящим художником этого мало. Но если стать настоящим художником по указу Его Величества невозможно, то стать Наиглавнейшим художником королевства очень даже запросто. За то, что он был преданным и верным соратником короля, Август пожаловал Эрвина это звание.
Эрвин создал гильдию и сделал из двух преданных ему, но тоже бездарных художников, своих заместителей, которые стали называться главными художниками королевства. Женщин в гильдию не брали – Эрвин записал это в уставе организации, а причиной тому была история из его молодости, которая брала свое начало еще в детстве.
На одной улице с Эрвином жила девочка по имени Елира. Они ходили в одну школу и в один класс. Вы помните, что Эрвин изводил в детстве много бумаги, стараясь стать художником. Елира тоже любила рисовать, но делала она это не потому, что хотела стать художницей, а потому что ей это нравилось.
Эрвин считал, что он должен нарисовать закат над городом. Окно в его комнате выходило на запад, и он часто видел, как солнце исчезает за крышами домов. Он пытался отобразить виденное на бумаге, но у него ничего не получалось – то у него вместо заката получался оранжевый мячик на крыше, то яичница не понятно откуда взявшаяся на небе – одним словом, не получался закат, хоть ты тресни.
Как-то Елира зашла к нему в гости и увидела, как он мучается над очередным закатом. Дело было вечером. И вдруг солнце, залив красным цветом половину неба и осветив прощальным светом крыши домов, пуская солнечные зайчики от блестящих металлических труб, стало быстро исчезать за горизонтом.
Елира спросила у Эрвина:
- Можно взять твои краски? И бумагу?
- Зачем тебе? – недоверчиво посмотрел на нее Эрвин.
- Хочу попробовать нарисовать закат.
- Ты?! Да ты только испачкаешь бумагу! Где тебе! – как многие мальчишки в таком возрасте, он не воспринимал девчонок всерьез.
Елира пожала плечами и ушла. Правда, две слезинки выкатились из-под ее длинных ресниц и поползли по покрасневшим щекам, но никто этого не заметил. А Елира, придя домой, села за стол, взяла свои краски и кисти, положила перед собой чистый лист бумаги и закрыла глаза.
Так она вспомнила до мельчайших подробностей со всеми оттенками картину заката, а потом открыла глаза и принялась рисовать. У нее получилось замечательно – так что, глядя на ее картину, невольно хотелось взглянуть на часы и поторопиться к своему дому, так сильно чувствовалось, что еще две-три минуты и солнце закатится за крыши, оставляя на небе лишь багровый отсвет, и станет стремительно темнеть на улице.
Елира принесла картину в школу, чтобы показать Эрвину. Случайно рисунок попался на глаза учительнице и сразу же ей очень понравился. Она предложила оставить его в школе как украшение. Для картины заказали настоящую рамку, и повесили в рекреации напротив входа в учительскую.
Эрвину было завидно, но еще сильнее его душила злость и на себя, и на Елиру за то, что он не может так нарисовать. И было ему ужасно обидно, что жизнь так несправедлива – ведь он извел столько бумаги и красок, но у него ничего не получилось, а она… она взяла и нарисовала.
“А может, это и не она нарисовала? Может быть, это ее папа или старший брат?” – мелькнула мысль у Эрвина.
Каждый раз, когда он проходил в школе мимо рисунка, его вновь и вновь охватывали те же неприятные чувства, и ощущение было, словно его разом укололи десятью иголками.
Наконец, он не смог больше этого терпеть. Однажды, оставшись после уроков, спрятался в туалете и дождался, пока все учителя уйдут, а старенький сторож, пройдя по этажам и выключив свет, задремлет в своем кресле возле двери.
Тогда Эрвин вылез из своего убежища, подкрался к рисунку, сорвал его со стены, быстро сунул себе за пазуху, на цыпочках подошел к окну, аккуратно, так чтобы не скрипнули петли, открыл его, убедился, что на улице никого поблизости нет, и вылез через окно.
Сначала он пошел шагом, чтобы не привлечь чье-нибудь внимание, но, пройдя два квартала и завернув за угол, бросился бежать, что было сил. Он убежал на пустырь за мельницей и там, вытащив из-за пазухи свою ношу, достал спички. Руки не слушались его. Спички ломались, и не хотели гореть. Все же раза с десятого ему удалось зажечь спичку и сжечь рисунок.
Этот маленький факел, вспыхнувший в руке у Эрвина был предвестником огромного костра, зажженного на главной площади города, много лет спустя, когда Эрвин уже стал наиглавнейшим художником и основал свою гильдию. Тогда ему не пришлось самому обжигать пальцы, чиркая спичками, – он просто отдал приказ, все остальное сделали другие.
Этот день вошел в историю как День Художественной Революции. Тогда, как и в день неудавшейся казни короля Августа 1, на площади собралось множество людей. Посередине полыхал костер.
Наверное, это был самый красивый в мире костер. Пламя костра переливалось всеми цветами радуги – зеленые, синие, оранжевые языки пламени вспыхивали тут и там, и вот они уже меняли свой цвет на бирюзовый, красный, фиолетовый.
Но это был и самый зловещий в мире костер. В этом костре горели картины, рисунки, зарисовки – горели души рисовавших их художников, ведь настоящая картина – это обязательно частица души художника, его настроение, его печаль или радость.
После этого дня в королевстве остались только картины, хотя вряд ли их так можно назвать, которые коллективно писали художники гильдии. Если только не нашлись смельчаки решившиеся ослушаться Указа короля и спрятать у себя запрещенные теперь творения.
Все это случилось не за один день. И большому костру на площади, предшествовала длительная подготовка. Эрвин вел долгую и кропотливую борьбу с художниками, которые не хотели подчиняться правилам гильдии.
Вначале, под лозунгом борьбы за чистоту и невинность, он объявил, что все картины, на которых есть обнаженная натура, являются аморальными и вредно действуют на подрастающее поколение.
Король Август был хорошим воином, но плохо разбирался в живописи, а так как Эрвин, верный соратник, попросил его, то он не стал задумываться и вникать, а просто подписал указ, составленный Наиглавнейшим Художником.
Указ гласил, что рисование обнаженной натуры, а так же хранение дома картин такого содержания, является преступлением против нравственности и против королевства, и подлежит наказано. Те, у кого имеются такие картины, должны в 3-х дневный срок сдать их в гильдию королевских художников, где они будут помещены в специальное хранилище. Позднее будут устраиваться специализированные выставки, на которые будут пускать только взрослых, и где можно будет увидеть эти картины.
- Да и то верно, неча мелюзге на голых девок зыркать, – говорил своему приятелю, сидя в кабаке и обсуждая вновь вышедший указ, какой-нибудь мужик, у которого отродясь в доме никаких картин и не было. - А мы с тобой, Педро, сходим в ихнюю музею, да поглазеем, а? Че скажешь-то? Э, да ты уже дрыхнешь, Педро, а я-то хотел пропустить с тобой еще по паре стаканчиков.
Или какая-нибудь бабенка, полоща в корыте белье, и сплетничая с забежавшей к ней на минуточку товаркой, всплескивала мыльными руками и говорила:
- До чего же мудрый у нас король! Срамота-то она и есть срамота! А они туды ж, давай ее малевать, хороши художнички, нечего сказать.
Наиглавнейший Художник был хитер и понимал, что новшества надо внедрять в сознание народа медленно, не спеша. Тогда народ будет постепенно привыкать, и воспринимать это как само собой разумеющееся.
Он поначалу даже не вовсе запретил рисовать обнаженную натуру – ее можно было рисовать, но только в специально отведенных для этого гильдией местах. Понятно, что в такие места могли попасть только члены гильдии.
Обещанный гильдией музей так и не открылся, а Наиглавнейший Художник издавал новые и новые запретительные указы. Нельзя было рисовать животных, так как те по природе своей не могут позировать художнику, а значит изображение их недостоверно.
Нельзя рисовать выдуманных сказочных персонажей, так как во избежание путаницы они всегда должны изображаться одинаково - по канонам, утвержденным гильдией, а право рисовать их имеют только члены гильдии, в соответствии со своими рангами, рисующие ту или другую часть тела.
Потом под запрет попали пейзажи, потом натюрморты. Все это происходило постепенно исподволь, подводя народ к Дню Художественной Революции, когда на огромном костре запылали разом все запрещенные полотна.
Поднося ко рту ложку с миндалевым супом, Наиглавнейший художник размышлял над простым вопросом, заданным Королем. Даже ребенку было ясно, что картина была из числа запрещенных – она была написана не членами гильдии, не по канонам гильдии, и вообще, изображение, стиль и манера письма вызывающе отличались от официально признанных в королевстве.
Собственно, находки не уничтоженных на костре Дня Художественной Революции картин случались время от времени и раньше. Не часто, но случались. Почти все художники несогласные с Наиглавнейшим художником, если они упорствовали в своем неповиновении, либо были изгнаны из королевства сразу вскоре после революции, либо перестали рисовать вовсе.
Несколько самых активных противников Наиглавнейшего художника были под разными предлогами схвачены и брошены в тюрьму. Это остудило пыл других непослушных.
В случае, если это просто была одна из запрещенных картин, которую кому-то удалось сохранить в тайне, и которая так некстати попалась на пути его Величества, то это был просчет больше Тайного Полицмейстера, чем Наиглавнейшего художника.
Если это недавно написанная картина, то тут тоже в большей степени недосмотр Тайного Полицмейстера. Поэтому Полицмейстер и взялся, как ему того не хотелось, первым отвечать на вопрос Короля:
- Ваше Величество, нам уже известно, что эта, так называемая картина, а проще говоря, мазня до того как она попала на глаза Вашего Величества находилась в руках мальчишки лет 12-ти. Мы также имеем его описание и в самое ближайшее время мои люди найдут его и схватят.
Полицмейстер посмотрел на Короля, ожидая какой-нибудь реплики из монарших уст. Но пауза затянулась. Наиглавнейший Художник громко хлюпнул супом. Неожиданно, как для Полицмейстера, так и для самого себя, Король проговорил:
- А могут ваши люди так же быстро найти молодую рыжеволосую девушку в алом платье, гулявшую сегодня по центральной улице.
Как не были искусны в придворной игре Полицмейстер и Наиглавнейший Художник, но они не смогли скрыть своего удивления. Король, как бы очнувшись от накативших воспоминаний и чтобы загладить неловкость, быстро добавил:
- Мне кажется, что девушка имеет отношение к этому делу.