На той стороне
Эта история приключилась не так уж и давно. Мне ее рассказывали
внуки того человека, который сам, своими очами видел все это, Но
обо всем по порядку.
В одном хуторке, у самого леса, жил старик со своею старухой.
Жили они "на той стороне". Идти "на ту сторону"- это значило
для жителей хуторка идти по ту сторону речушки, у которой и названия-
то не было. Весной речушка разливалась, уносила деревянный мостик,
чтоб потом, на излучине потерять его в лозняке. Отбушевав недельку,
как хмельной мужичонка на масленицу, надолго успокаивалась и жур-
чала ручейком, плавно текла под убаюкивающий шелест верб. Весь
день по бережку, поросшему сочной травой, бродили козы, бегала рябят-
ня, а в камышах ныряли утята.
Осип с Лукерьей поселились по ту сторону ручья, у подножья порос-
шей лесом горы. Жили промеж собой, «как голубки". Так и звали
их на хуторе: "Наши голубки!" Кто с иронией, а кто и с затаенной
завистью. А для них будто и не существовало больше ничего на свете,
кроме них двоих. Проходившие с сумой погорельцы рассказывали, что,
будто бы знавали их и раньше. Но в том побожиться не хотели, боясь
принять грех на душу, но все же говаривали, что, дескать, жил в их
местах, так богач не богач, скажем, зажиточный человек. Была у не-
го одна-единственная дочь. И просватал ее за красоту купчина-
богач и плут, с которым добрые люди и дел-то никаких иметь не
хотели. Она, сердешная, проплакав всю ноченьку, на утро сбежала
с работником, этаким тихоней, что и слово-то поперек никому молвить
не решался. А вот, поди ж ты, увел девку из-под венца. Вот, стало-
быть, они и обосновались там, "на той стороне", за речушкой, у самой
горы. Избушку кое-какую сладили, огородишко, сад насадили и пасеку
завели. Так и жили себе трудами своими. Но чтоб ни делали, ни на
минуту не разлучались. Они и в лес ходили да все за руки держа-
лись. А, известное дело, много ли грибов наберешь, коли за руки держа-
ться? Но им все ни почем, лишь бы в местях ходить. Вот такие они
люди. Видать, любовь промеж них большая, редкостная, можно сказать,
о которой только в песнях поется.
Да вот не бывает в жизни так, чтоб счастье да полной мерой.
Где-нибудь, да и закрадется какой-нибудь изъян. И их не обошла
эта участь. Не было у них детей. Да и то сказать, жили-то они без
родительского благословения. А, стало быть, не венчаны. Но об этом
никто на хуторе и не догадывался. Редко их видели в Храме Божьем.
Но думали, что живут они далеко, "на той стороне", а икона Пресвятой
Богородицы, как и в каждом благочестивом доме, глядела на мир
из переднего угла, и крестились они, как все православные христиане.
Чего ж тут? Не басурмане, стало быть, хоть и пришлые.
Не раз орошались глаза Лукерьи, когда глядела она на образ Божьей Матери с
Младенцем на руках. Годы шли, бежали дни, как вода в той речушке
без названия, и надежда таяла год от года. Давно вырос ими по-
саженый, сад. Вросла в землю и маленькая избенка. Поседели волосы,
ссутулились спины. И то сказать: годы...
- Земля-матушка растит человека, силы дает. А потом, с годами,
их же и отнимает. Оттого и гнется человек к земле на старости лет.
И нет у него уж сил распрямиться, пока и вовсе не уйдет под нее,
родимую. Э-хе-хе! Такая вот она, жизнь человеческая...- так иной раз
говаривал дед Осип. Лукерья согласно кивала головой и вздыхала.
Взгляд ее невольно устремлялся к старому овину, на замшелой крыше
которого каждый год селились аисты. Длинноногие птицы кивали друг
дружке головами, будто учтиво кланялись, а может, благодарили за
согласно прожитый день. Она переводила взгляд на своего мужа и
думала: "А мы в любви и согласии уж и век доживаем. И упрекнуть-то
друг дружку не в чем, а в душе как-то неспокойно. Не сбылось то,
главное, для чего человек пришел в этот мир. Видать, проклял нас, ос-
лушников, родной батюшка. Так и не простил нам любовь нашу. Он
ведь грозился, дескать, "прокляну, коли, осрамишь меня..." И проклял...
О Боже Праведный! Неужто грех любить того, к кому сердце тянется?..
За купчиной, старым развратником, я бы и года не прожила. Увяла б,
как ромашка под острой косой..." Слеза катилась по морщинистой щеке. Покрылся тоскливой хмарью
белый свет. Склонилась белая головушка Лукерьи на плечо Осипа.
А он и не спрашивает ни о чем. Давно все сказано, и думы их стали
одной, общей болью.
ДОБРО ТИШИНУ ЛЮБИТ
Сколько жили тут Осип с Лукерьей, ни ворот, ни забора, ни хоть
маломальской изгороди не ставили. А от кого отгораживаться им
было? Одни ведь живут по эту сторону речки. В том году лиса напо-
вадилась кур таскать. Так от нее, негодницы, забором не отгородишься.
Так и жили.
Их старый лохматый пес лежал около курятника, высунув розовый язык,
прикрыв от надоедливых мух незрячие глаза. Шаловливые котята иг-
рали с кончиком его хвоста. Куры безнаказанно клевали из миски,
а глупые цыплята забирались ему на голову, заглядывали в ухо. Пес
только изредка встряхивал головой, отгоняя особенно настырных. Лу-
керья, жалея старую дворнягу, привязывала наседку за ногу под стра-
рой грушей, но ее призывное квохтанье слушали самые маленькие цып-
лятки. А подросшие ослушники все так же кружили вокруг головы ста-
рой собаки, норовя клюнуть подрагивающий язык.
За домом, у самой вверх вздымающейся крутизны, в тени разросшегося
орешника, стояли ульи. Меж них, что-то мурлыкая себе под нос, ходил
Осип. Пчелы садились ему на плечи, на бороду и, отдохнув маленько, ле-
тели по своим делам.
Ребятишки, бегающие по бережку речушки, были частыми гостями на их
подворье. Но на пасеку заходить боялись, хотя медком полакомиться
были не прочь. Они усаживались на лавку у колодца или на вросшем
в землю бревне, о чем-то перешептывались и поглядывали на хозяина
в белой холщевой рубахе чуть ли не до колен. Говорить громко, хохо-
тать или баловаться никто не решался. Вся обстановка Осипового сада,
на первый взгляд, казалась обычной. Сад зарос травой, кое- где скошен-
ной в подсыхающие валки. Но если сидеть тихо-тихо, то не трудно заме-
тить на камне греющуюся ящерицу, прошмыгнувшие в траве заячьи уши,
услышать фырканье ежика и вздрогнуть, увидев ползущего по тропинке
ужа. Где кончается сад и начинается лес, не знал даже сам хозяин.
Не знали об этом и лесные зверушки. Тут, за речкой, царил покой и
доброта. Непуганые зверушки принимали Осипа с Лукерьей за своих
же собратьев - лесных жителей и не только не пугались их, но и нуж-
дались в их защите.
Иногда и хуторские бабы захаживали к Лукерье, когда какая хворь
донимала бедолагу. Говорили, что Лукерья и книги читать умеет, и что
в тех книгах писано она толково обскажет да травки и кореньев, каких
даст. Но говорить громко в их доме - ни-ни. "Добро тишину да покой
любит", - говаривала Лукерья. Никто и не спорил. Разве в суете да в
колготне отыщешь покой и благость? А тут и впрямь, будто в раю:
птички поют да ветерок с листвой шепчется.
Захаживают мужики. Посидят на бревнышке. Подымят самокрутками, по-
распросят Осипа, где какую лесину срубить, чтоб из нее корыто выдолбить.
Где глины накопать, и для какой надобности какая глина пригодна.
Едут мужики из лесу и Осипу кое-чего привезут. Принесут, у порога
положат. То ли дровишек вязанку, то ли шишек горку насыпят. Бабы
с ребятишками грибочков на завалинке оставят, ягодок на лопушке,
малинки кузовок. А кто ставил - не ведомо. Одно слово: люди добрые.
Так и жили Осип с Лукерьей многие годы "на той стороне". Все бы
ничего, да вот старость все больше напоминала о себе, и нет такого
места, где бы от нее спрятаться можно.
Л О П О У Х И Й
Однажды уже под вечер Лукерья сидела на лавке у окна и вязала но-
сок, раздумывая, чем бы покормить Осипа на ужин. Не торопясь, нитка
тянулась к ее рукам, и так же плавно, как вода в речушке в это засушли-
вое лето, тянулись ее мысли. День похож на вчерашний, и завтрашний день
не предвещал, в судьбе стариков никаких перемен. Но никто не ведает
своей Судьбы, как не может человек угадать, с какой стороны подует
ветер завтрашним утром.
За окном послышались чьи-то робкие шаги. Лукерья выглянула в окно
и увидела заплаканного мальчика, прижимающего к груди лопоухого щенка.
Старушка вышла на крыльцо и окликнула мальчонку. Завидя бабушку, он
так горько заплакал, что сердце сжалось у пожилой женщины.
- Какое горе случилось у тебя, малыш?
- Тятька велел его утопи-и-ить... - всхлипывая, ответил мальчик.
- А тебе, видать, жаль топить лопоухого?
- Откуда вы знаете, что его зовут Лопоухий?
- По нему видать, - ответила догадливая старушка. - Ишь, глазки,
как смородинки...
- Ага. И мама говорит, что он хороший. А тятька... Топи-и-ить,-
и мальчик опять заплакал.
- Не плачь. Не плачь... Ты, как ни как мужик. А мужику стыдно реветь.
Отпусти его, пусть побегает.
- Он не побежит. Лапка у него болит. Корова наша, Зорька, наступила.
А тятька говорит, что теперь из него хорошей собаки не вырастет...
А он хороший, правда, бабушка Лукерья?
- Правда, правда, милый. Дай-ка я погляжу на его лапку.
Мальчик осторожно передал щенка Лукерье.
- Ну, какая из него собака вырастет, мы потом поглядим, но лапка у не-
го скоро заживет. Сейчас, миленький, сейчас родненький. Я перевяжу тебе
ее, - отрывая ленточку от тряпицы, приговаривала бабушка. - А теперь,
полежи-ка пока с Лохматым. Старый да малый, сладите, поди...
Старый лохматый пес обнюхал повизгивающего малыша и положил мор-
ду на свои вытянутые лапы. Щенок примостился ему под теплый бочок и
затих.
- Ну, вот и ладно. Беги домой, Максимка. А соскучишься, так прибегай
в гости к Лопоухому. Его тут никто не обидит.
Мальчик благодарно улыбнулся Лукерье и вприпрыжку побежал чуть
приметной в траве, тропинкой.
Г О С Т И
На другой день, пополудни, во дворе Осипового дома толпились пере-
шептываясь, около десятка малышей. Они стояли у колодца и пытались
подозвать к себе Лопоухого. Но он только настороженно выглядывал
из-за спины Лохматого и идти к детям не хотел. А дети все ближе
подходили к нему и все настойчивее звали. Тогда, как и пола-
гается настоящей собаке, он поднялся на лапки и громко залаял. Лохматый
тоже поднял голову и, хрипло бухаючи, поддержал своего собрата. Де-
ти испуганно отступили.
Из сеней выглянула Лукерья, а из сада, нес целое лукошко ранних
яблок, Осип.
- Ешьте, ребятишки. Э-хе-хе. Дождика бы надо. Осыпаются яблочки.
Что же оно будет? Господи Милосердный, смилуйся над нами! Прости нас,
неразумных детей твоих... - полушепотом скороговоркой бормотал дед.
- С бородищей уже, а говорит "детей..." - хмыкнул мальчишка.
Осип внимательно поглядел на него и терпеливо объяснил:
- Все мы: и стар и млад, и животина бессловесная, и вон те деревья,
и травка, вон тот кузнечик, ишь как звонко стрекочет - все мы детишки
нашего Отца Небесного. От того и не след забижать нам друг дружку.
И коли, нет в том особой нужды, то и ветку незачем ломать, да и гнезда
птичьи разорять грех. Вона, какие муравьишки махонькие, а тоже че-
гой-то копошатся. Стало быть, жить хотят. Вон, погляди-кось на небуш-
ко, - дед Осип поднял скрюченный палец вверх, - солнышко одинаково
всем светит. Сколько лет по небу ходит, а не возгордилось. Вот и сме-
кайте, как на свете жить надобно.
Паренек пристыжено опустил голову. А дед Осип, будто бы и не
заметил его смущения, кряхтя, сел на траву и привалился спиной к
корявому стволу старой сливы. Ребятня тоже расселась вокруг старика.
- Дедушка, а мой тятька вчерась говорил, что будто бы, когда он был
еще мальчишкой, вы ему свисток смастерили. Только он где-то потерялся.
- А тетка Аксинья с корзинкой только на базар ходит. Мне и подер-
жать не дала. Говорит, что такие корзины во всей округе только дед
Осип умеет плести. Мамка сказала, что когда я вырасту, то и мне такую
же закажет...
Подошла Лукерья с маленьким лукошком в руках, из которого торчали
вязальные спицы. Села на травку и занялась вязанием. Около нее
разложили свои тряпичные куклы две девочки. Они то баюкали их, то
кормили, предлагая откусить яблочка, то укладывали спать, укрывая
лопушком. Лукерья улыбалась, слушая нехитрый разговор девочек с кук-
лами.
Над их головами пролетел аист. Дети дружно повернули головки и
смотрели вслед, молча, любуясь птицей. Одна из девочек,
баюкая свою куколку, задумчиво сказала:
- Бабушка моя говорила, что ловить аистов грех великий. Они людям
маленьких деток приносят, - и, заметив ироничный взгляд своей подруж-
ки, еще с большей уверенностью добавила. - Да, да, приносят. Не игру-
шечных, а самых настоящих, живых. - И чтоб придать своим словам больше
весу, обратилась к Лукерье: "Правда, бабушка Лукерья?"
Но Лукерья не успела ей ответить. В разговор вступил вихрастый
паренек.
- Вот и неправда! Детей в капусте находят! Все так говорят. А
аист - это тебе не воробей. Пойди, поймай его... Заклюет и крыльями
изобьет...
- Аисты не куры. Зачем их ловить? Пущай себе летают. Веселее
как-то с ними, - урезонивая спорщиков, сказал дед Осип.- А что до
детей, то и я слыхал такую байку. Может, то и правда, как знать?..
Может, что-то где-то и было. Дыма без огня не бывает. Но сколько я
не гляжу на своих аистов, что на нашем овине гнездо свили, за ними
такого не замечал... А, впрочем, кто их знает? Вон, улетел один. А куда
полетел, за какой надобностью, чего он там видел? Поди, спроси его.
У них свои заботы, своя жизня...
Дети доели яблоки и, вспомнив о своих ребячьих делах, убежали тро-
пинкой к речке. Осип с Лукерьей остались одни. Старушка довязала но-
сок и, полюбовавшись на свою работу, надолго задумалась. Осип подре-
мывал, разморенный летним зноем и убаюканный тихим шелестом листвы.
Никем не замеченный, у колодца, на бревнышке, давно уже сидел странный
старичок. Он внимательно слушал разговор стариков и детей, но самому
вступать в разговор, видать, не хотелось. А может, устал человек,
и нет ему дела до чужих забот? Но, нет. Он внимательно осматривал
Осипов двор, приглядывался к хозяевам. Быстрым взором осматривал все
окрест. И, укрепившись в своих, только ему ведомых мыслях, легко под-
нялся и зашагал в чащу лесную.
Н Е П О С Е Д А
С того дня, когда мальчонка принес в Осипов двор лопоухого щенка,
прошла неделя. Лапка зажила, и он, освоившись на новом месте, ходил
с Осипом на пасеку, бродил по дорожкам между грядок и пугал лягушек
у речки, когда Лукерья поливала капусту.
Огород подступал к самой речушке. Невысокие каменные ступеньки,
спускались к самой воде. Каждый год, когда схлынут вешние воды, Осип
подправлял ступеньки и даже смастерил неширокую скамейку. На ней-то
он и посиживал иной раз, устремив свой задумчивый взор на бегущую
воду. Кто знает, о чем он думал в эти минуты, но в дом возвращался
умиротворенный, с той не малозначащей в жизни каждого человека уверен-
ностью, что жизнь прожита правильно. Не стыдно людям в глаза
смотреть, а придет час - предстанет с чистой совестью и перед Всевышним.
Весь день щенок был занят своими собачьими делами. То он, увязав-
шись за козой, бродил по лужку, то вдруг наперегонки бежал с козля-
тами до самой речки, то подкрадывался к бабочкам, которые качались
на ромашковых блюдцах, и громко лаял на летящих бабочек.
Вечером он непременно приходил к Лохматому и, примостившись
под теплый бочок, засыпал.
Теперь уже куры так безнаказанно не клевали из собачьей миски.
И цыплята далеко обходили собачью будку. Но Лопоухий все же был
добродушным, веселым щенком, похожим на любопытного мальчугана, ко-
торому все хочется потрогать своими руками. Лукерья иногда выго-
варивала ему:
- Ай, проказник! Ай, баловник! Ну, гляди у меня, непоседа... На вот
лепешку. Экий ты верткий, и поесть, как следует, тебе недосуг.
Дед Осип посмеивался в усы и похлопывал его по загривку. А он,
заметив что-то для себя интересное, срывался
с места и мчался, хлопая на бегу большими ушами. Дед покрякивал,
прощая ему щенячьи шалости.
У Т Р Е Н Н И Й П Е Р Е П О Л О Х
Утро нового дня, раздвигая сумрак ночной прохлады, с дремотной ле-
нью протирало глаза. Августовский ветерок нежился под отягощенными
росой ветками сливы. Не знающая сна речушка мягкой поступью бежала
мимо Осипового сада. Старый ворон, проведший ночь на суку полузасох-
шей груши, тяжело взмахивая крыльями, полетел над огородами сонной
деревушки. Ночь нехотя отступила в лесную чащобу, оставляя после
себя рваные клочья тумана.
Первые лучи солнца дотянулись до верхушек зеленых свечек-тополей.
Они, привстав на цыпочки, сбрасывая вязкий дремотный плен, оглянулись
с высоты своего роста, окидывая просветленным взором покрытую пеле-
ной легкого туманца долину. Встряхнулись под пробующим свою силу,
ветерком будто купающиеся в луже воробьи, чуть покачивая гибкие ве-
точки и прогревая озябшие от холодной росы листики.
Солнышко поднималось все выше, а его лучики опускались от вершины
деревьев до самого комля, окрашивали их в радостные тона, листики
нежились под ласкающим прикосновением, чуть слышно перешептываясь
между собой. Ветерок легким дуновением касался только верхушек
деревьев, тогда как растения на грядках еще дремотно покоились под
тяжестью росы. Отяжелевшие цветы георгин, мерзляковато втянули нак-
лоненные головки в связанные свяслом и похожие на зеленые сно-
пики кусты. Поседевшие от мелких капелек, капустные грядки, разлопу-
шились, напрочь укрывая землю от дневного света. В пологих листьях
лужицами скопилась влага, и только кое-где топорщились полузасохшие
стебли укропа.
Наконец солнышко дотянулось и до грядок, заиграло самоцветами в
капельках росы. Утреннюю тишину нарушала только тинькающая где-то
синичка да бормочущая, о чем-то своем речушка. И вдруг среди этой
непорочной чистоты послышался
детский смех. Он был прозрачен, как капельки росы в чашечках
лепестков георгина. Казалось, что это шелковые солнечные нити тре-
вожат язычки колокольчиков и льется музыка дивная, волшебная. Белые
бабочки закружили в легком ликующем вальсе над капустными грядками
то, взмывая вверх, то, пролетая над самой капустной листвой. А смех
все заливистей доносился откуда-то из глубины капустных грядок.
Этот незамутненный житейскими заботами смех мог принадлежать только
не ведающему мирских забот существу.
Лопоухий щенок повел лохматым ухом, насторожился, открыл глаза, при-
поднял голову и нюхнув напоенный утренней сыростью воздух, не найдя
в нем ничего подозрительного для себя, опять положил голову на лапки
и прикрыл веки. Докатившаяся до него новая волна звонкого смеха
всполошила его. Он легко вскочил на лапки, встряхнув с себя прилип-
шие соломинки и остатки сна, хлопая ушами, помчался узенькой тропин-
кой к грядкам. А смех призывно манил к себе своим задором и был так
ликующе звонок, что щенок, поддавшись озорному настроению солнечного
утра, погнался за летящей бабочкой. Но бабочка свернула на капустную
грядку и закружила над самой высокой листвой. Именно от-
туда и доносился радостный детский смех.
Лопоухий топтался на месте, то вставал на задние лапки, то искал
хоть какой-то проход меж капустных листьев, то торопливо бежал по
дорожке до самой речки, пытаясь обойти грядки с другой стороны.
Но и там, на другой стороне грядок, стеной стояли капустные листья,
преграждая ему путь. Щенок отчаянно залаял. Он то припадал на перед-
ние лапки, то бегал, принюхиваясь к земле. Смех нарастал, то за-
тихал, будто насмехаясь над его беспомощностью.
Из-за кустов смородины показался Осип. Щенок побежал ему навстре-
чу, но, не добежав до него несколько шагов, с громким лаем повернул об-
ратно. Остановившись возле капустной грядки, залаял еще с большим
усердием, привставая на задние лапки.
Самые высокие капустные листья еле заметно стали склоняться, прик-
рывая собой завязь. Осип оглядел грядки, потрепал щенка по загривку
и сказал с укоризной:
- Полно тебе, полно! Наверное, зайчишка капустки хотел. Будет, будет
тебе лаять. Поди, до смерти перепугал бедолагу. Чего уж теперь лаять?
Он, поди, уже далеко, в лесу. Хе-хе, экий ты голосистый...
Осип, постояв немного у реки, умылся. Щенок, пробежавшись вдоль
бережка туда-сюда, вернулся опять к капустной грядке. Долго приню-
хивался, но подошедший Осип увел его с собой. Запах свежеиспеченных
блинов заставил Лопоухого забыть об утреннем переполохе.
Но на следующее утро и еще несколько дней кряду, как только сол-
нышко касалось своими лучами капустной грядки, оттуда слышался дет-
ский смех, который будил Лопоухого, и тот, истошно лая, бежал на огород.
Осип внимательно осматривал землю вокруг грядок, но ничьих следов,
кроме следов Лопоухого, он не находил. Сама же капуста радовала гла-
за хозяина, обещая хороший урожай.
Лукерья грозила пальцем щенку и с напускной строгостью выговари-
вала ему:
- Ты опять, негодник, переполошил спозаранок весь двор! Раньше пе-
туха крик подымаешь. Гляди у меня, непоседа!..
Щенок обиженно поглядывал на Лукерью и прятался за спину Лохма-
того. Но скоро, забыв о незаслуженных упреках, бежал за Осипом на
пасеку.
С Е М Е Н
Осень, хоть и незаметно, но настойчиво, подкрадывалась к Осипову
двору. Все реже аистиное семейство наведывалось к своему гнезду.
Лукерья, глядя на них, думала: "Сколько лет я гляжу на них и жду.
Да видать, не всем они приносят долгожданное дети. Наверное, это не
в их воле и винить за это незачем..."
В тот день аисты стояли у своего гнезда и,
вытягивая шею, что-то высматривали на грядках. "Наверное, Лопоухий
бегает там по дорожкам... или кошка. Но нет. Лопоухий еще утром
убежал с Осипом на пасеку. Кошка греется на завалинке, вытянувшись
во весь рост. Кто же там может быть?.."
Большой аист, захлопав крыльями, взлетел над садом и стал кружиться
над грядками. Лукерья, приложив козырьком ладонь ко лбу, недоуменно смот-
рела на аиста. А он, покружив над огородом, подлетел и сел перед старушкой.
Кланяясь ей, как учтивый гость, медленно пятился назад,
приглашая следовать за ним. А когда Лукерья пошла, торопливым
шагом направился по тропинке к капустным грядкам.
Подойдя поближе, старушка услышала детский плач. Он нарастал, и
нетрудно было понять, что какая-то опасность грозит ребенку. "Но
где же он?" - подумала Лукерья. Поддавшись материнскому чувству,
которое живет в душе каждой доброй женщины, перешагивая через упру-
гие качаны капусты, шла на призывный детский плач.
- О, Боже Милосердный! - только и смогла воскликнуть она.
Среди раскрытых листьев капусты вместо тугого качана сидел,
ребенок и протягивал к ней ручонки. Изумленная женщина, не помня себя,
протянула к нему руки, чтоб прижать к своей груди голенького малыша.
Но что это?.. Что-то держит его, не позволяя оторваться от земли.
Женщина наклонилась над ребенком, развернула капустные ли-
стья.
- О, Боже! Да что же это?.. - Слова застряли в ее горле. Рассудок
отказывался верить увиденному.
Ребенок вырос только по пояс. А ниже вместо ног в землю уходила
капустная кочерыжка. Тело ребенка было белым, с чуть просвечивающи-
мися зеленоватыми жилками. Малыш ничем не отличался от многих де-
тей, которых нянчили деревенские бабы, но только с той разницей,
что он вырос из земли. Да что там вырос. Он и сейчас напрочь свя-
зан с землей. Голубенькие глазки смотрели на Лукерью с надеждой и
доверием.
- Ми-иленький ты мой! Да как же ты тут вырос? Поди, холодно тебе
тут. Ах, ты ж, Боже ты мой!..
Лукерья, сняла с головы платок и стала им повязывать ребенка. А он,
сердешный, с надеждой смотрел на нее и улыбался бледно-розовыми губ-
ками.
- Экий ты у меня умненький! Да у тебя уже и зубки прорезались.
Пора уже и кашку кушать...
Но тут вдруг малыш заплакал.
- Что такое? Кто обидел моего... - ей хотелось сказать "сыночка",
но она осеклась, не зная как назвать по пояс выросшего ребенка.
А он, выпростав из-под платка ручонку, показал на мохнатую гусени-
цу, которая ползала по капустному листу.
- Ах ты, негодница, этакая! Вот я тебе!.. - Лукерья скинула гусени-
цу на землю и затоптала ее ногой. Малыш показывал пальчиком то на
один, то на другой капустный листок, где ползали гусеницы. Когда все
они были раздавлены, над капустной грядкой послышался серебряный
смех ребенка.
- Экий ты у меня веселый! Как же звать тебя, сынок? - теперь
уже уверенно, спросила Лукерья.
- Семеном. Семеном его, хозяюшка, зовут, - послышался тихий, задум-
чивый голос.
Лукерья оглянулась и увидела сидящего на скамейке у реки белобо-
родого старика, в длинной не подпоясанной рубахе, в новых лапоточках
и с большой сучковатой палкой, которую держал между ног и обнимал
ее, как самую дорогую вещь, которую имеет.
Лукерья растерянно глядела то на ребенка, который, забавляясь кис-
тями платка, что-то бубнил, пересыпая невнятные слова искристым
смехом, то на незнакомого старика, неведомо как оказавшегося
в ее огороде и, видимо, знал ответ на мучившие ее вопросы. Лукерья
подошла к старику, села рядом и вопросительно взглянула в глаза
старика.
Странный гость вздохнул и, погладив свою палку, сказал:
- Семен он, Семен. Из семени произросший. Видать дошли до Бога
твои молитвы.- И, немного помолчав, добавил.- Добрыми семенами щедро
засеяна Земля-матушка, да не везде прорастают они. Только там и про-
растет семечко, где поселилась добрая душа. А уж вырастет оно али
нет, на тебя вся надежда.
Он, кряхтя, поднялся и, взглянув на солнце, собрался уходить.
- Погоди, Бога ради, добрый человек! - взмолилась Лукерья.- Что
же делать мне с ним? Ведь он к земле прирос! Ум за разум заходит,
а чего делать, не знаю. Осень приближается. Ему, поди, и теперь зябко
по ночам... Были б у него ножки, унесла б его в избу, положила в лю-
льку и расти себе на доброе здоровье. А тут и ума не приложу, что
и делать, не знаю.
- То-то и оно, что без тебя, голубушка, не прожить ему и трех ночей.
А коли хочешь спасти его, так слушай, чего говорить стану... Успели б
у него вырасти ножки до холодов, только б ты его и видела. Убежал
бы он отседова. А куда? Об том мне надобно помолчать. А коли так
случилось, то быть ему человеком и жить среди людей. Но, чтоб стать
ему человеком, надо, чтоб в жилах его не капустный сок, а кровь живая
текла, да не какая-нибудь, а человеческая. Вот и смекай, чего делать
надо...
- Господи, спаси и помилуй! - перекрестилась Лукерья.- Чего де-
лать-то надо? Ты ясно говори! Не могу я понять речей твоих путанных...
- А чего тут понимать? Молочком с кровушкой человеческой поить
его надобно. Чьей крови он выпьет, тот и станет ему вместо родителя.
А чего будет дальше, об том - никому не ведомо. Так-то, голубушка.
Старик, не простившись, ушел тропинкой в лес. А Лукерья осталась
сидеть на скамейке, не в силах подняться на ослабевшие ноги.
К Р О В Ь С М О Л О К О М
Вернувшись с пасеки, Осип нашел Лукерью сидящей на скамейке у ре-
ки. Седые волосы, как паутинки, шевелил ветерок. Увидев мужа, она за-
плакала и рассказала ему все, как было. Осип не очень-то и удивился
этой новости. Да и чего было удивляться, ведь живут они на краю леса.
Вот и случаются иногда чудеса, о которых в деревне только шепотом
говорят.
Лопоухий по примятым листам капусты, где ступала Лукерья, добежал
до малыша и осторожно обнюхал невиданную "капусту". Ребенок, сог-
ревшись под Лукерьиным платком, сладко спал. Белесые волосики, с
бледной зеленью у самой головки, шевелил легкий ветерок. Запах от
платка хозяйки успокоил Лопоухого, и он лег в междурядье, высунув
подрагивающий язык, и прикрыл веки.
Осип смотрел на найденного в капусте сына и думал: "Как знать:
к добру это или к худу? Этак лет двадцать назад то-то радости бы
было. А теперь вроде бы уже и не ко времени. Ну да что тут поделаешь?
Былых лет не вернуть, а бросать на погибель мальчонку нельзя. Мо-
жет, и правда, в трудную минуту хоть водички подаст..."
Лукерья ушла доить козу, а Осип все сидел на скамейке у реки,
смотрел на повязанного Лукерьиным платком малыша и думал свои думы,
пытаясь предугадать будущее.
Лукерья подоила козу, процедила молоко, налила его в маленькую кру-
жечку и задумалась. "Чьей крови он выпьет, тот и станет ему вместо
родителя", - вспомнились слова старика. "Чего ж тут думать? На мо-
ем огороде вырос, мне и матерью ему быть!" - промелькнула мысль
в голове. И она взяла острый нож и чиркнула себе по левой руке.
Кровь закапала в кружечку, окрашивая молоко. Перевязав руку, она по-
несла кружечку на грядку.
Лопоухий, заслышав шаги хозяйки, поднялся на резвые ноги и радостно
залаял. Ребенок пошевелился и открыл глазки.
- Сладко ли спалось, Сёмушка? Вот я тебе молочка принесла. На, вот,
открой ротик...
Но малыша упрашивать не пришлось. Он протянул пухленькие ручки,
взял у Лукерьи кружечку и, не торопясь, выпил молочко до последней
капельки. Улыбнулся Лукерье, посмотрел на Осипа, потом на Лопоухого
и, надвинув на лицо платок, опять уснул.
"Смышленый парень! Вот и ладно. Пойду ему кроватку мастерить.
Видать, он долго тут не засидится..." - подумал Осип, вставая со
скамейки.
Лукерья, наказав Лопоухому не тревожить малыша! ушла по своим
делам. Только из дупла старой развесистой вербы выглянул старичок
и остался сторожить капустные грядки. Скоро, на усохшую ветку ста-
рой груши сел ворон и, косясь на Лопоухого, покачал головой. Но щенок,
не умевший долго сидеть на одном месте, побежал к речке, где крякали
дикие утки.
Вечер, убаюкивая тонкие ветки высокой ветлы, дышал покоем и надеждой.
Д Л И Н Н А Я Н О Ч Ь
Длинной показалась ночь Лукерье. Даже сквозь дремотную кисею
прислушивалась она к ночной тишине. Ворочался с боку на бок и Осип.
Под утро сон сморил стариков. Но в эту самую благодатную минуту
закаркал старый ворон на суку усохшей груши. Рассерженно залаял
Лопоухий.
Осип выбежал на крыльцо. За ним заторопилась и Лукерья. По огоро-
ду бродила большая пятнистая свинья. Лопоухий, захлебываясь истош-
ным лаем, бегал вокруг нее. Оскалив зубы, подступал к ней, то, чуть
отступив назад, озверело рычал.
- Ах, Боже ж ты мой! Сыночек мой дорогой!.. - причитала Лукерья
в утреннем полумраке, напрямик, задевая плечом наклоненные головы
подсолнухов, бежала босиком по холодной росе к капустным грядкам.
Малыш, потягиваясь, выпрастывал ручонки из-под платка.
- Живой! Ну, слава тебе Господи! Ишь, напасть, какая! И откуда она
только взялась, окаянная? Никак Антиповы дети заигрались вчерась
и забыли загнать в хлев эту бестию... - сокрушалась Лукерья, поправ-
ляя платок на головке малыша. - Ну, спи, спи еще миленький. До сол-
нышка ни один сон еще увидишь... - и осеклась, подумав про себя:
"Бог его знает, какие ему сны снятся..." Она истово перекрестилась
и, взглянув на темнеющую чащу леса, поспешно осенила крестным зна-
мением затихшего под платком, Сёмушку.
- Иди в избу, а я посижу здеся, а то, как бы еще чего ни приключилось.
-зевая, шепотом сказал Осип. Лукерья благодарно взглянула на мужа и,
оглядываясь на укрытого платком сыночка, пошла к крыльцу.
С Ы Н О К
Утро было ясным и погожим. Серебряным колокольчиком звенел детский
смех над капустными грядками. Лопоухий, заливаясь веселым лаем, кру-
жил вокруг малыша. Лукерья с маленькой кружечкой шла по узенькой
тропинке между грядками. Лопоухий ухватившись зубами за спутанные
кисти платка, сдернул его с малыша.
- Не балуй! Не балуй, Лопоухий! Студено с утреца-то. Дайкось я
укрою тебя, сынок.
Лукерья подала мальчонке кружечку с молочком. Сама встряхнула пла-
ток и опустилась на колени перед Семушкой, дожидаясь, когда он до-
пьет молочко.
- Ах, батюшки вы мои! Да ты за ночь подрос! Поди-ка, погляди на
него, - позвала она Осипа.
- Ишь ты! Теперь видно, что мужик растет. А то, было дело, сумлевал-
ся я маненько. Ну, расти, расти, сынок... - радостно улыбаясь
молвил Осип.
Теперь ни на минуту не оставляли старики малыша одного. Боялись:
как бы чего не стряслось. Лопоухий, обежав заросший сад, вернулся
к капустному мальчику и лег в междурядье, высунув язык, внимательно
поглядывая на него. Ему не терпелось поиграть. Но Лукерья
грозила пальцем. Щенок покорно положил свою лохматую голову
на лапы и терпеливо ждал.
О С И П
Много детских кроваток сделал Осип на своем веку. Почитай, на де-
ревне в каждом доме стояла такая кроватка. Родственники односельчан,
прознав об искусном мастере, осаждали Осипа с разными просьбами. До
самого захода солнца постукивал Осипов топорик. Но кроватку своему сыну ему мастерить еще не приходилось. Жаль, времени маловато, а то б
он такую красоту смастерил, что и царевича не зазорно было бы поло-
жить. Напрасно звала его Лукерья обедать. Ни пить, ни есть ему не
хотелось. А уж какой узор он вырезал на спинке кроватки, да на каких
резных ножках стояла кроватка!.. Лукерья такой кроватки отродясь не
видала.
Вечером, как подоила Лукерья козу, зашел в дом Осип и смущённо
показал жене порезанный палец. Удивилась старуха. "Такой умелец, а
надо же, палец поранил..." Потом, видать, смекнула, что к чему. Обмыла
руку, подставила маленькую кружечку, и окрасилось молочко Осиповой
кровью. Перевязала палец мужу и благодарно улыбнулась ему.
Выпил молочко, Семушка. Вытер губки тыльной стороной ладошки и
заговорил:
- Благодарствую, матушка! Спасибо, батюшка! Укройте меня на ночь
потеплее и ложитесь спать. А случись чего, уж будьте покойны, за-
ступятся за меня... Да и вас разбудят.
- Кто ж заступится за тебя, малого? - удивилась Лукерья.
- Братья мои лесные, полевые и огородные.
Оглянулась Лукерья, но никого вокруг не увидела. Но спорить с
малым не стала. Вынесла свой кожушок, обвернула им капустного ма-
льчика и пошла с Осипом в избу. Только ступили они на крыльцо, как
на усохшую грушу сел старый ворон, а из дупла вербы выглянул ста-
ричок с веселыми глазами и взлохмаченной бородой.
Несколько раз за ночь проведывал Осип сыночка. Лопоухий, дремав-
ший рядом в междурядье, поднимал голову, лениво шевелил хвостом и,
сладко зевнув, опять клал голову на лапы. Только речка что-то бор-
мотала в полусне.
Т Р Е В О Ж Н А Я Н О Ч Ь
Утро следующего дня хмурилось, предвещая затяжной осенний дождь.
Ветер немилосердно дергал за косы приунывшие деревья. Крикливые
стаи ворон суматошно кружили над излучиной обеспокоенной речки.
Ветер осыпал ее рассерженные гребешки красноватым золотом листвы,
но она все больше сердилась и требовала новых подарков, бесследно унося подаренное.
В доме Осипа царила непривычная суета. Лукерья надумала выбелить
стены, подмазать печь. Осип, будто помолодевший на добрых десяток
лет, помогал жене. Даже, чего не было уже давно, прикрикнул на кошку,
вертевшуюся под ногами. Старики готовились к приходу в дом желан-
ного гостя.
За домашними хлопотами день пролетел незаметно. Стало смеркаться.
В чисто убранной горенке ужинали Осип с Лукерьей. Кто-то постучал
в оконный крестец. Хозяйка выглянула в окно. На нее глядели зеле-
новатые глаза старика со спутанной бородищей, в не подпоясанной ру-
бахе и с большой сучковатой палкой в левой руке. В правой же он де-
ржал крохотный кувшинчик. Лукерья махнула рукой, приглашая его в
избу. Но старик замотал головой, наотрез отказываясь войти в человечес-
кое жилище, всем своим видом давая понять хозяевам, что он
чем-то очень обеспокоен и поторапливает их последовать за ним.
Старики выбежали на крыльцо. Странный старичок уже шагал к капу-
стной грядке. Лукерья, вскрикнув: "Спаси нас, Господи!" - последовала
за ним. Осип выхватил, из-за двери топор и, осенив себя крестным зна-
мением, кинулся догонять Лукерью.
Река бешено ревела под склонившимися вербами. Даже в ве-
сеннее половодье в самый ледоход Осип не слышал такого рева. Ка-
кие-то черные тени метались, по ту строну реки, пытаясь найти брод,
чтоб перебраться на эту сторону.
- Скорее, хозяин! Как только взойдет Луна и перекинет через речку
серебряный мостик, сотканный из лунных лучей, отнимут они у нас Семена.
Напоят его черной кровушкой, и быть ему колдуном, который не пощадит
ни людей, ни зверей лесных. Торопись и делай, что велю тебе.
- А чего делать-то?
- Вели своей жене, чтоб покормила мальца своей грудью...
- Так ведь пустая она у нее! Чем же кормить она его будет?
- Об том не твоя забота! - и зеленый огонек мелькнул в его глазах.
Лукерья плюхнулась на землю около капустного мальчика и выпростала
не знавшую материнства грудь. Мальчонка, захватив губешками сосок,
блаженно прикрыл глазки. Лукерья застонала от пронизывающей все ее
тело боли. Слезы катились по щекам, но она не отрывала малыша от
груди. Осип обалдело смотрел на Лукерью, не в силах понять, что про-
исходит?
- Все дети в муках материнских рождаются. Чем больнее, тем дороже
они родителям... Да и отцам достается... Возьми-ка свой топор, оца-
рапай себе кожу на груди, оторви тряпицу от своей рубахи, обмакни ее
в свою кровь и обверни то место, где ступни ног дитяти вросли в ка-
пустную кочерыжку.
Осип, не мешкая, выполнил все, что ему велел странный старичок.
А как обвернул он кровавой тряпицей ножки малыша, плеснул старик, из
кувшинчика, искрящуюся водицу прямо на тряпицу. Задымилась она. Бе-
лое облако окутало малыша. В тот же миг страшный рев послышался
из-за реки. На небо выкатилась луна.
Рассеялось облако. На руках Лукерья держала пухленького малыша,
поднимающего к верху ножки, шевеля пальчиками.
- Несите его в дом и, войдя в избу, положите на порог топор острием
вверх. Торопитесь же... вон луна уже ткет мост над рекой...
Осип с Лукерьей внесли мальчонку в избу. Лукерья положила Семушку
в новую кроватку и засветила лампу. Осип же закрыл дверь на засов
и положил топор обухом на порог. В ту же минуту, в дверь кто-то не-
терпеливо постучал. Ребенок заплакал, и Лукерья взяла малыша на
руки и прижала к себе. Дверь сотрясалась от сильных ударов. Ка-
кое-то звериное рычание слышалось с крыльца.
- Кто там? Чего тебе нужно? - спросил Осип.
- Отдай мне то, что тебе не принадлежит! - послышался угрожающий
голос.
- Тут все мое! Ничего мы тебе не отдадим! - вскричала Лукерья,
отчаявшимся голосом матери, которая готова на все, чтоб только защи-
тить свое дитя.
И тут засов сам собой, пополз в обратную сторону. Дверь резко рас-
пахнулась. В дверном проёме показался коренастый мужик. Глаза его
горели ненавистью, из оскаленной волчьей пасти стекала на грудь ро-
зовая пена. Протягивая руки с длинными острыми когтями к Лукерье,
закричал:
- Отдай его мне! Он мой!..
Мужик занес ногу над порогом, чтоб войти в избу, и тут с лезвия то-
пора полыхнули огненные стрелы. Взревел мужик, как раненый медведь, и
отскочил назад. Но, отдышавшись, он опять и опять пытался перешагнуть
порог.
Осип подошел к Лукерье с младенцем на руках и обнял их. Малыш до-
тянулся ручонками до шеи отца и матери и обнял их. В тот же миг
страшный рев послышался по ту сторону порога и враз все стихло.
Только ветер шелестел опавшей листвой. Осип закрыл дверь и облег-
ченно вздохнул.
Л Е К А Р Ь
С той ночи минуло больше десятка лет. Семён подрос. Осип ходил
с сыном на пасеку, бродил по лесу, и каждый раз удивлялся тому, как он
разговаривал с пчелами, с деревьями, с грибами, с кузнечиком в траве,
с речкой и с пролетавшей тучкой. Семён знал, что беспокоит вяну-
щее дерево, мог вылечить хромающего лисёнка. Без страха спускался
в глубокий колодец и повелевал змеиному выводку покинуть эти места.
Страшные грозовые тучи обходили эту деревню, а люди все чаще зазы-
вали его на свое подворье. Семен заходил на скотный двор и, пого-
ворив со скотиной, советовал хозяевам, как надобно ухаживать, чтоб и
скотине жилось радостно и огородина хорошо родилась. А того более,
знал Семен, какое место стороной обойти, чтоб беду не накликать.
Пришло время, и померли Осип с Лукерьей в один день. Никто
в деревне этому не удивился. "Как жили, так и ушли. Царствие им
Небесное! Хорошие были люди..." - вздыхая, говорили бабы.
Сынок постоял над могилой, вернулся домой, но не к крыльцу пошел,
а к старой дуплистой вербе. Потолковал о чем-то со странным мужич-
ком и, позвав с собой Лопоухого, заткнул топор за пояс, ушел лесной
тропинкой. А куда? О том знает только старый ворон, который иногда
прилетает на закате дня, чтоб посидеть на ветке усохшей груши.
3 мая 2000г