В одной деревне жил мужик с сынами. Жили в достатке. Землицы
много было, и трудились не меньше тех работников, коих нанимали на
лето. Самого хозяина Бог силушкой не обидел. Станет косить, так
никому и не угнаться за ним. Одна беда: схоронил он свою жену и
больше ни на одну из женщин и не взглянул. Поговаривали, что перед
смертью поклялся он, что сохранит себя в чистоте. А как срок подой-
дет, встретит она его на другом берегу и опять заживут они душа в душу,
как и прежде жили.
Так оно или не так, но люди с почтением снимали шапки, завидя его,
и уж Боже сохрани при нем никаких непристойных шуточек себе не позво-
ляли. И сынов он растил в строгости да богобоязни. Так по крайней
мере думалось ему. Только оно, хоть и дитя родное, а в душу ему не
заглянешь. Так сказать, перед собой, как холстинку, не расстелешь
да не разглядишь.
Старший сын, Иван, с малых лет от отца ни на шаг не отставал. Он
и в поле с ним, и на ток, и в лес за дровами, и на мельницу. Да непремен-
но, как мимо погоста идут, к матери на могилку заглянут.
Средний, Демьян, домовитый был. Тут уж, сколько пудов зерна хранится
в амбарах, сколько и чего в подвалах, какую сбрую взять, какого кабан-
чика заколоть - все он знает, и ежели чего надо было, работный люд к
нему ходил. Нраву он был веселого, ума быстрого, словом - везде поспе-
вал и никого не зобижал. Вечером все батюшке обскажет и со спокойной
совестью спать ляжет.
А вот младшенький, Никодим, собою нелюдим. Все молчком да волчком,
будто с самого рождения затаил в себе обиду на братьев, что раньше
родились. И хоть никто его не обижал, а, наоборот, все его оберегали,
дескать, мал еще, он, когда и подрос уже, не больно-то хватался за работу.
Сделает кое-как, если уж отец чего велит, а сверх того - ни-ни. Бра-
тья ему и вовсе не указ. То за цыганами увяжется, то на краю деревни,
возле кузни, толкается. Там ведь разный проезжий народец бывает, чтоб-
де коня подковать да какую байку послушать. И паренек, разинув рот, слушает.
Хоть сроду никому ничего не рассказывал. Что бы до его слуха ни до-
ходило, тонуло в нем, как в омуте.
Отец, бывало, пожурит его, что без дела шатается, а он не перечит. День-
другой по двору слоняется, а потом тихонько куда-то уйдет, что и ночевать
домой не воротится. Отец ну его бранить, а он только плечами пожимает.
"Уснул,- говорит,- в копне и проспал до утра". "В кого он только такой
уродился, непутевый? - сетовал отец. - Все бочком да дичком. Как бы чего
не вышло... Ведь нет, чтоб с кем посоветоваться. А так, куда ветер повер-
нет, туда и ему дорога. Ах, рано мать ушла. Без пригляду, без ласки мате-
ринской рос малец, вот и выросло из него не понять чего..."
А годы шли. Сыны в силу вошли. Иван с утра до ночи хозяйство ведет.
Демьян - где чего купить или продать. Это уж лучше него да с большей вы-
годой и не сторгуешь. Даже отец и тот диву дается: "Как у него и сло-
ва-то подходящие к этому случаю находятся, и цену он знает, и, уж будьте
покойны, не продешевит".
- Не было в нашем роду купцов, а ты, видать, будешь! - шутит старик.
- А чего? Малость присмотрюсь, что к чему, а там и сам счастья спро-
бую. Чай, умом не обижен и с людьми легко схожусь... - уже на полном
серьезе ответил сын.
_ Ну, коли так, я на первое время деньжатами подмогну. А там уж сам
смекай...
- И мне выдели мою долю! - неожиданно для всех напомнил о себе
младший сын.
- Что ж ты с ними делать будешь? - немало удивился отец.
- Простая вода и та себе дырочку находит, а с деньгами и того про-
ще. Любая дверь откроется...
Как ни уговаривал его отец, дескать, рано тебе еще от семьи отде-
ляться, надо бы научиться хоть какому-то ремеслу, как ни совестили
его братья, тот стоял на своем. А как выделил ему его долю отец,
Никодим сунул краюху хлеба за пазуху и на ночь глядя, не попрощавшись
даже, ушел тропинкой, которая вела напрямик к большой дороге. И с этого
дня никто о нем ничего не слышал. Каждый раз, вернувшись, домой из дальней
дороги, спрашивал Демяна отец:
- Не встречал ли ты брата на путях торговых? Или может, слышал о
нем чего?
- Нет, не встречал. Ушел, как камень на дно. Видать, сам не желает с
нами знаться. Мне вот, куда б ни поехал, все дом родной снится. А ему,
ежели б снился, так, поди, хоть на денек наведался б к родному порогу...
Как-то в самый рождественский сочельник, не постучавшись, вошел
человек, до самых глаз, заросший черной бородищей. Худые плечи прикры-
вала ветхая одежонка. И взгляд у него какой-то тусклый, немигающий.
Вошел и молча сел на лавку.
Отец с сынами на тот час ужинали. Когда скрипнула дверь, они так и
застыли с поднятыми ложками. Старик немало удивился, что гость непро-
шеный, не поздоровавшись с хозяевами, лоб не перекрестя на святой лик,
сел и котомку свою под лавку засунул.
- Кто таков будешь, прохожий человек, и какое дело привело тебя
в наш дом? - нахмурив брови, спросил хозяин.
- Я сын твой, Никодим. Пришел вот, стало быть, повидаться надумал.
А об деле это уж мы потом поговорим.
И он, ни на кого не глядя, стал раздеваться.
- Ну, коли так, рад я встрече с тобой, дитя мое кровное. Садись
с нами щец похлебай да заодно поведай нам, где был и с кем дружбу
водил.
- Я много дорог исходил. Не счесть народу разного повидал. А сейчас
я устал, продрог и хотел бы лечь отдохнуть. А об остальном уж как-
нибудь в другой раз расскажу.
- Что ж, воля твоя. Поешь и ложись на лавку.
Никодим поел, рукавом утерся и отвернулся к порогу. Посидев так
маленько, оглядел тяжелым взглядом домашнее убранство, достал из-под
лавки котомку и вынул из нее шесть тряпичных кукол, точь-в-точь на
него походивших: с черными бородами да с железными кинжалами за ре-
менными поясками. Разложил он этакое свое богатство на сундуке, у
порога, сам лег на лавку и отвернулся к стене. Вскорости захрапел.
Братья переглянулись и тоже легли спать. Старик, почесал затылок -
"эка незадача!"- полез на печь. Только он прикрыл глаза, снится ему
сон. Сидит будто бы его жена на низенькой скамеечке у печки и горько
плачет.
- Ты об чем, моя голубушка, так убиваешься? Какое горе горючей сле-
зой умываешь? Али я, того не ведая, тебя обидел невзначай?
- Горе пришло в наш дом! - сквозь слезы отвечает она. - Сынок наш,
меньшой, с пути сбился. Вот как ушел он из родительского дома, стал ски-
таться по дорогам большим и малым. Сошелся с людьми негодными, пропащи-
ми. А как свои деньги кончились, потянулись руки к чужим. Там и вовсе
душу свою грешную продал Нечистому. Вот он теперь им и повелевает.
- Правду ли ты говоришь, жена моя? Страшные слова выронила, ведь он
же сын наш. Не вдруг в то и поверишь...
- А ты сам проверь. На груди у него не медный крестик, который
я ему на ниточке льняной, на шею надела, а амулет из лягушиной кожи.
Что в нем, лучше б тебе не знать. А на нем дьявольский знак начертан.
Вот эта-то вещица ему вместо души дадена. Так что нет у нас больше
сына, только тело его к родному порогу приплелось да еще большее горе
с собой принесло...
И она стала волосы на себе рвать и криком кричать.
- Го-лу-бушка ты моя, милая! Не убивайся ты так! Скажи толком, какое
горе страшнее этого ожидает нас?
- А то и ожидает, что, как наступит полночь, оживут те тряпичные кук-
лы и изрежут вас на куски. Сынок и вовсе в дьявола превратится и вы-
нет из тебя и сынов наших души, чтоб отправить их в ад на вечные муки!
- Неужто нет нам теперь спасения?- взмолился муж.
- Есть, как не быть. Ежели сделаешь, как я тебе обскажу, то, может, и
обойдется. Только поторопись. Время к полуночи близится.
- Говори же, говори! Все исполню!
- Вот, слушай. Возьми ту кадку, что в сенях стоит, опрыскай ее святою
водою и в нее побросай тех тряпичных кукол. А потом осторожно, чтоб
не разбудить Никодима, срежь тот амулет, что у него на груди, и туда же
брось. Вынеси за ворота, накрой ее и свечку на той крышке зажги. Сам
ворочайся в дом, растолкай сынов, зажгите свечи и молитесь, обсыпав во-
круг того места, где стоять будете, освященной солью.
Тут старик и проснулся. Слез с печи и прямехонько к Никодиму. Глядь,
а на груди его и впрямь дьявольский амулет. Две слезы покатились по
морщинистому лицу отца. Да делать нечего. Срезал он тот амулет, поскидал
в кадку чертовых кукол и, захватив с собою свечку, вынес за ворота.
Сделав все, как жена велела, вернулся в избу. Растолкал сынов, приложив
палец к губам и обсыпав круг освященной солью, вошел в него с сынами
и стали они святую молитву Богу творить, глядя на светлый лик Господень.
Вдруг зашевелился Никодим. Схватился за грудь, как раз за то место,
где амулет был. Взглянул на отца с братьями ненавидящими глазами и
зарычал по-звериному:
- Верните мне то, что взяли!
А они ничего ему не отвечают, только чаще прежнего осеняют себя крест-
ным знамением. Стал Никодим по дому метаться, искать свою пропажу,
кричать, грозиться и плакать, пытаясь их разжалобить. Только не слушают
они его и даже не глядят в его сторону.
Длинной показалась им эта ночь. Казалось, что уже и сил больше
нет стоять. Только об одном просили Создателя: дать им силы во спа-
сение души! А как запели петухи, рухнул Никодим на лавку и голосом,
каким помнили его еще с детских лет, сказал:
- Простите меня, непутевого! Похороните в поле, у дороги, сегодня же,
до заката солнца, - и, сложив руки на груди, затих.
Как рассвело, обрядили они его и схоронили как он того поже-
лал. А в кадке, которую нашли за воротами, только деготь, присыпанный
золой, оказался. Сбросили его братья в глубокий яр за деревней и воро-
тились домой. Стали жить, как и прежде жили. Сыны переженились, но
жили одной семьей, не делясь, не ссорясь, сколько им судьбой отмеряно.
Вот так-то оно было! А не верите, так сами сходите в ту деревню
и людей поспрошайте. Каждый вам об этом расскажет. А идти туда все
прямо и прямо, пока не увидите две переплетенные березы у дороги и вы-
сокий тополь с обуглившейся от удара молнии вершиной. Это еще старик
своими руками тополь тот садил на могилке сына. Только далеко это от
наших мест. Лучше уж поверьте мне на слово.
5 января 2002г.