Поздние яблочки висят до заморозков. Подберешь такое с земли, оботрешь иней, вдохнешь аромат – и сразу переносишься в самое счастливое место на земле – на Колыму.
В конце 1950-х родители завербовались на прииск Широкий. Наверно, было трудно с деньгами, если поехали на Колыму с благословенной Кубани. Мне было тогда лет шесть, а брату не было и двух.
Отец, бывший офицер, работал начальником охраны золота, добываемого на приисках. Иногда он брал меня на приемный пункт – маленький домик, в котором строгая тетя высыпала на алюминиевый прилавок принесенное старателем золото, проводила над ним огромным круглым магнитом, а потом сметала щеткой на весы и тут же выдавала деньги.
Большинство жителей поселка составляли бывшие заключенные, лишенные права выезжать «на материк». Поселенцы жили «на Тайване» – в нескольких бараках на окраине. Мы тоже первое время жили в одном из этих бараков. Каждый вечер пьянка перерастала в драку с поножовщиной. Но, почему-то страшно не было. Даже мама не боялась. Среди бывших зеков существовал закон: вольных не трогать. Они всегда с уважением относились к людям «с материка», и даже старались не ругаться в их присутствии.
На окраине работала старательская артель. Я иногда ходил смотреть, как моют золото.
В длинный наклонный дощатый лоток бульдозером сгребали землю, включали насос, и водой промывали грунт. Рабочие становились вдоль лотка и проталкивали вниз «породу» – куски синей глины. Остальная земля смывалась сама, а на рельефных резиновых ковриках оставался серовато-желтый песок – золото. С ковриков золото ссыпали в специальные банки с герметичными крышками.
Рабочие приглашали меня «поработать», показывали, как проталкивать «породу», шутили. Однажды бригада пошла на обед, а мне сказали «охранять». Я быстро заскучал. От нечего делать открыл банку с золотом. И вдруг пришла мысль набрать золота домой. Ведь родителям нужны деньги! Нашелся только пузырек из-под одеколона с очень узким горлышком. До возвращения рабочих удалось насыпать лишь треть флакона. С гордостью вручил я маме добычу. Мама не слишком восторгалась: «Положи в тумбочку и никому не говори – это секрет!» Потом этот пузырек куда-то запропастился. Мы так его и не нашли. Через много лет я спросил маму, куда же все-таки делось то золото.
– Выбросила в тот же день на помойку. За хранение золота сразу давали десять лет!
Зимой все время была ночь. Тихая, очень морозная, с порхающими искорками снежинок при ясном звездном небе. Иногда вдали слышались автоматные очереди и лай собак. Говорили, снова сбежали зеки. Воздух пах дымом от работающих всю зиму тракторов. Если двигатель останавливался, до весны его уже не пытались запустить – такие были морозы. Все взрослые, и мой папа тоже, пили по утрам чифирь. Считалось, что если не выпить чифиря, можно по пути на работу замерзнуть.
Естественно, канализации на Колыме не было. Нужду справляли в ведро, которое потом выливали на улицу. К концу зимы гора нечистот напротив барака вырастала в рост человека. Весной по заснеженной дороге текли сиреневые ручейки, пахло снегом, соляркой и растаявшими помойками. Мне нравились эти запахи весны.
Летом комары затмевали солнце. Одежда любого цвета становилась серой от слоя комаров. Все ходили в накомарниках, а детям шили костюмчики из сетки. Однажды мы, дети, прыгали через дымокур – костерок в ямке для отпугивания комаров, и сетчатый костюм на одной девочке вспыхнул. Взрослые тут же сбили пламя, девочка пострадала не очень, а нам запретили такую игру.
Мама работала «на вышке» – охраняла склад с аммонитом. У нее был настоящий карабин с черными разрывными пулями. Мы с братом иногда ходили к ней на вышку. Было жутковато подниматься по шаткой деревянной лестнице, с замиранием смотреть с огромной высоты, и еще страшнее было спускаться.
Отец приносил домой разное оружие: карабин, «мелкашку», револьвер с желтенькими патронами, и мы все вместе стреляли по бутылкам. У меня не очень получалось – очень сильная отдача была.
Мы с братом болели. Мама говорила, что не хватало солнца и витаминов. Жалея нас, родители не выполнили трехлетний контракт, уехали на полгода раньше.
Когда уезжали, пришлось многое оставить. Я взял самое дорогое – всего один подсумок с боевыми патронами разного вида. До Магадана добирались много часов в промороженном автобусе. Я заснул, а когда приехали, подсумка не нашел. Через много лет мама призналась, что выбросила его на остановке. Мне до сих пор жалко этих патронов.
Исключительно яркое воспоминание из детства: Казанский вокзал в Новый 1961 год. Огромная наряженная елка, яркие люстры, сверкающие киоски, и молодой дяденька, который подбрасывал монету, и она звенела по кафельному полу. А он радовался: «Смотрите, железный рубль!» Мой папа тоже пошел менять «старые» деньги на «новые», и ему тоже дали железный рубль. Потом еще долго все цены пересчитывали на «старые».
А что же яблоки? Конечно, не росли они на Колыме. И вообще, там были только консервы и сушеные овощи.
Однажды осенью мы гуляли всей семьей за поселком и набрели на кучу порченых яблок, выброшенных с базы. Отец выбирал яблочки поцелее, вырезал гниль и давал нам с братом. Яблоки были мерзлые, ломили зубы, но вкус и запах имели непередаваемый.
На Кубани, куда мы вернулись, было много разных яблок, но таких вкусных, как на Колыме, я больше не встречал.