Поезд Абаза - Абакан уходил вечером. В Абазе было три вагона, а утром в Абакане уже девять.
Не знаю зачем, но я сохранил билет. Мне все время хотелось собирать документы. Мне казалось, что в конце жизни будет строгий отчет за предоставленную мне командировку…
Когда поезд тронулся, люди в вагоне сразу притихли. Начиналось его величество Движение. Все понимали в нем толк – включая теперь и нас - и внимательным образом следили, чтобы оно развивалось правильно и в нужную сторону.
Поглядев в окно, Ира стала что-то пришивать. Виталька сел, сложив руки на животе, и маялся, то ли животом, то ли бездельем. Я смотрел в окно на зеленые курганы с камнями, как надгробиями. Горы уходили назад, погружаясь в прозрачную синеву. То, что мы сделали, постепенно казалось уже невозможным, и я начинал завидовать самому себе.
Когда стемнело, мы устроили Ирку на вторую полку, сами залезли на третьи, напротив друг друга, и я поскорее закрыл глаза, и попытался услышать Голос.
Впервые я услышал его вечером в палатке, когда начались пороги. В скалистой тесноте сгрудившихся гор откуда-то сверху, почти неслышно, запел изумительно красивый Голос, беспрерывно меняясь, охватывая восемь октав, как Имма Суммак, то взбираясь вверх, то каскадами ниспадая вниз.
И что самое интересное – он пел мне! О моем прошлом, о моем будущем, о том, кто я есть на самом деле… Но на непонятном неведомом языке.
Поэтому я впился в мелодию, стараясь разгадать хоть намеки сказанного. Судя по мелодии, вроде бы ничего страшного не было, но эти стремительные каскады вниз, взлеты вверх морозили кожу и заставляли задуматься.
Когда все идет постепенно, одно за другим, по кусочкам – это еще несложно, но когда перед тобой играют всю твою жизнь – то цепенеешь…
Ирка спросила тогда, где фонарь. В углу, - ответил я, и сразу снова прислушался. Голос успел пропеть уже целую фразу. А мне так хотелось знать, о чем она. Может, он что-то рассказывал, а, может, предупреждал... Теперь он пел о чем-то приятном, так красиво и долго, что я лежал, как завороженный, и боялся пошевелиться…
Порогов мы ждали долго, а вылетели на них врасплох. Уже темнело, и мы решили, что раз вечер, то порогов до утра и не будет. И стали приглядывать место для ночлега. Справа проплыла какая-то деревенька – поселок старателей. И земля, и деревья, и небо вокруг было черно и однообразно, и чувствовалось, что все ценное и красивое здесь спрятано глубоко в земле.
Вдруг от берега отчалила длинная лодка с двумя мужиками и одним мотором. Они быстро догнали нас и, кружа вокруг, махали руками в сторону берега и вопили вдрызг пьяными голосами:
- Причаливай! Причаливай!..
- Виталь, - спросил я. – А где у нас топор?
- В кармане правого рюкзака, - четко ответил он, зная мою любовь к топорам.
Но лодка вдруг отстала и пошла назад, и тут же за поворотом впереди зашумели пороги!.. Мы еле-еле успели протиснуться меж первых редких камней к правому берегу, вдоль которого не было даже тропы.
Берег был такой же неприветливый, как и пороги - заросший и дикий. Мы с трудом нашли маленький просвет среди кустов, остановились и привязали плот понадежнее.
На малюсеньком утоптанном пространстве, выстланном каким-то отлинявшим мехом, мы немного отдышались и попили чай у костра у самой воды.
Низко ревели пороги, хлопал от ветра полог палатки, а с высоты гор пел голос, то тихо, то громко, и высоко, и низко. Слух у меня великолепный, и самое большое удовольствие для меня - это слушать тихую музыку.
Самый первый голос был мамин. Она сидела у моей кроватки и тихо красиво пела:
«Спи мой сынок! Берег далек.
Волны качают наш челнок…»
Я тогда не знал, что эта песня будет звучать у меня в ушах всюду: в поездах, в самолетах, автобусах дальнего следования и даже, когда я возвращался домой с хорошей попойки…
- Виталька! - позвал я засыпающего друга. - Слышишь?
- Что? - буркнул он.
- Голос.
- Галлюцинации! - Виталька, когда ему мешали спать, в суждениях бывал резок.
Голос пел мне всю ночь, и я заснул в полной уверенности, что у меня в жизни будет все хорошо…
А утром Голоса уже не было.
Я встал и, собирая палатку, с любопытством рассматривал множество мелких костей среди странной буро-серой шерсти. Потом поднял пару из них. Это были челюсти. Причем челюсти примерно от приличной собаки.
«А кто ест среднего размера собак?» – подумал я. – «Кто любит устраивать себе лежбища у самой воды?.. Кто любит кричать:
- Кто спал на моей полянке и помял ее!?.»
Я внятно и осторожно предложил всем переехать в более скромное место в максимально сжатые сроки. Черт с ними, с порогами! Они еще маленькие. Можно аккуратно, как мы вчера вечером, между отдельных камней быстренько переплыть на левый берег, где хотя бы идет человеческая тропа!…
- Мальчики, я в лес не пойду. Отвернитесь, пожалуйста, - сказала Ирка, приседая за кустик у реки.
Я отвернулся и вдруг заметил, что с лесной стороны лежбища из густых зарослей за мной внимательно наблюдают глаза очень большой (так мне показалось) медведицы. Не такой большой и далекой, как на небе, а этой, поменьше, что прямо вот тут, на Земле.
Вот, оказывается, о чем пел Голос.
Все-таки есть во мне звериное чутье…
Виталька и без чутья ушел на плот, унося вещи, а я застыл в соответствующей позе, так как в этот момент мне хотелось «по-маленькому», а теперь начинало хотеться и «по-большому»…
- Привет! – сказал я, чувствуя, что надо как-то объяснить свое поведение. – Мы из Москвы. На минутку.
Медведица переключилась на прием, не отрывая взгляда от моих рук. А я в это время осторожно и бережно застегивал молнию. Ох уж эти молнии! Неужели нельзя сделать тихие аккуратные пуговицы?..
На слове «Москвы» медведица навострила уши, будто бывала, а я закончил раздражающе жужжать брюками…
Но говорить я не кончил, стараясь, чтобы речь моя завораживающе журчала, как река, а я был похож на добродушное приведение, бесшумно и плавно отступающее к берегу… пока под ногой не хрустнула чья-то челюсть. Я застыл.
Я вообще еще не видел медведей так близко. В зоопарке они обреченные, а тут - совсем другие.
- Ну, долго ты там!? – услышал я нетерпеливый Виталькин голос, который медведице не понравился, да и мне тоже.
- Да нет! – ласково ответил я, не сводя глаз со зверя. – Не волнуйся! Я задерживаться не буду!
Виталька, заинтригованный моим тоном, заглянул с берега в просвет кустов - и тоже застыл.
Сколько молчащих! Трудно разговаривать в такой компании.
Медведица сквозь солнце и листву стала смотреть на Витальку. Я тут же сделал пару осторожных шагов, и снова приковал к себе внимание медведицы.
Главное, чтобы она не прядала ушами, вспомнил я рассказы охотников. Они говорили, что если перед тобой даже лежит мертвый хищник, а уши у него прижаты… то, значит, он притворяется, а сам готов к последнему стремительному броску.
Мне оставалось сделать еще шажков десять - а там уже был крутой спуск к воде.
- Это мои друзья… - говорил я, медленно вальсируя к берегу. – Они тебя любят. Есть симпатичные девушки…
- С кем это ты!? – весело и игриво отозвалась Ирка. - Пошел за ерундой… - и вдруг осекалась. Наверное, увидела Витальку.
А я под их голоса, которые дезориентировали медведицу, и она все время крутила головой, сделал последние пять шагов к песчаному урезу.
- Тебе топор дать? – спросил ехидно Виталька.
- Не надо, - тихо ответил я.
– Привет детишкам!.. - пропел я медведице, и она снова посмотрела на меня. – Извини! Нас еще другие медведи ждут!..
Я освободил ее полянку с лежбищем, и медведица сделала передней лапой один шаг в мою сторону.
Опустошенным от счастья, я сделал последний шаг в сторону от нее и оказался на плоту, который уже медленно двигался, благодаря стараниям Витальки.
Мы медленно проплыли нашу полянку, и я сразу гребью стал осторожно помогать Витальке. Расстояние между нами и берегом сладко увеличивалось, но медведи умеют плавать.
Кусты уже закрыли медведицу.
- Ну, давай, - громко сказал я ей, потому что никак не мог остановиться. – Не скучай. В следующий раз обязательно заедем! Ты мне понравилась!…
Как приятно удаляться от чего-нибудь неприятного, особенно медленно. Вода несла нас вперед, а мы с Виталькой вовсю гребли от берега.
- Надо смотреть, чего метишь! – сказал Виталька довольно и нравоучительно. – Может, ты еще хочешь? Так я пристану…
А у меня тогда были силы пройти любые пороги!..
Сейчас, в поезде, голос исчезал. Звуки уже не воспринимались ухом, но еще чувствовались на ощупь вибрации. Будто я вижу одни ноты без музыки.
И в видениях появилась Маринка.
Она шла с кем-то под ручку и насмешливо смотрела, как я раскланиваюсь с медведицей.
Весной мы с Маринкой посмотрели в панорамном кинотеатре «Мир» фильм «Большой приз». Там знаменитые гонщики на популярных соревнованиях все время попадали в опасные и смертельные ситуации.
А одна из жен гонщиков, вне гонок, в личной жизни все время выделывала примерно то же. Ее звали Пат, и она была очень похожа на Маринку.
Я почувствовал, что немного изменился. Два раза надо было поволноваться за чужую и собственную жизнь, и свои проблемы уже стали не такими сложными, а чужие пропали и вовсе!..
Полка покачивалась подо мной, как плот. А я вытянулся на ней и безмятежно сомкнул глаза, не заботясь, куда меня вынесет.
За ночь мне надуло в голову мысль, что я могу порвать с тобой, моя милая, моя маленькая Пат. Я уже твердо знал, что, сойдя с плота, я пойду не к тебе…
Куда – я еще не знал. Может, совершив большой трудный круг, я вернусь… Со шрамами и драмами, как твой приятель с Войковской…
Но, чтобы получилось так, надо, чтобы совпало очень много событий. А события не идут чередой – они налетают толпами. И попробуй разберись, что вокруг происходит.
А пока давай считать так, что я пока пойду куда-нибудь в другую сторону… Ладно?..