Концерт для дракона

Зоя Кудрявцева
У Дианы, царицы ночи, была помощница старательная, Ночита. Как утру просыпаться, глазоньки открывать, Ночита достаёт свой кувшин, он на той стороне  луны в кладовочке стоял. Наклоняется кувшин, а по небу тихо растекается заря, румянцем покрасит всё, живущее на земле. Всему и всем приятно красивыми быть. Первыми румянятся облака, почивали они в колыбельке, на мягких лапах сосен-великанш, проснулись, как встряхнули сосны  колючками – хвоинками, понежиться со сна не дали:- Вставайте, сони, пора на работу!

Опускались с сосновых лап облака, потягивались, тихо переговаривались.  О чём?
- Да они просто рассказывали свои сны. Я-то знаю: если рано встать, пойти в бор, подышать запахами хвои, ландышей,  иван-чая, - услышишь их разговор, они и тебе расскажут свои сны, если слушать умеешь. А, может, и не сны это, а  древняя  сказка-небыль.

Начинаем, в добрый час!
Это было всё у нас.
Не в стране заморской, дальней.
Не в хоромах во хрустальных,
Не во мраморном дому,
А в дубовом терему
Дочка царская жила,
Раскрасавицей слыла.

Про красоту царевны знали: царь-батюшка, царица- матушка, придворные и народ простой. А как не знать, если в газетах  это прописано? А газеты государевы только правду  пишут, даже  в наше  время.
 И не было никого во всей лесной и полевой округе  краше Марфы, так царевну звали, никто в её красе и не сомневался. Конечно, дочка царская обязательно красавицей по свету ходит.

 Иначе никогда не бывало. Сам царь в красе девичьей хорошо разбирался. Коли глянет на какую девку строгим оком царь-батюшка, определит: «красавица», значит, так оно и есть, будь она хоть ведьмы страшней. И народ соглашается:
 - «Хороша, чертовка».
 Вот и Марфа хороша была. Шутки и несогласки с царём худо  кончаются, так исстари велось, и теперь не перевелось. Да и думать тут нечего, царю-то, лучше видно, он высоко на троне сидит, а  мы внизу, наше дело маленькое, мышиное, грызи репу, да помалкивай. Так народ простой и поступал.

Красоту в каждой стране разно понимают, только бы иначе было, чем у нас.  Известно: вся красота  из мест дальних, от негров, идёт. В стране негритянской считается красавицей  девица, если  она черней головешки, живот у неё большой, толстенные пятки и губы. Наши девицы, что побогаче, и на выданье,  на них походить старались. Только по моде нынешней  тело сдобное не в чести стало, наоборот,  чем костлявей девица, тем красивше.

 А почернеть просто научились, кто победнее - намажутся сажей на гусином жире, а кто побогаче - на моря в дальнюю заграницу едут, жарятся день-деньской на солнце. А что на солнышке не лежать, на песочке не валяться, коли делать нечего, а  деньги в семействе имеются. Про пятки ничего не знаю, а вот губы умели мастера местные толще негритянских сделать, это верно. По пчеле сверху и снизу посадят, ладонью хлопнут, ужалят пчёлы, хоть и больно, но терпели. Хорошие губы получались, целую неделю красуйся! Пусть теперь негритянки нам завидуют!

Расстраивалась царевна, на себя в зеркало глядючи. Все вокруг про красу её говорят.  Ничего себе, красавица! Уродина, страшнее не бывает! Стыд-то какой! Вон, на щеках румяных и на подбородке ямочки, а теперь бледность и томность в моде.
 Куда с таким лицом денешься? Даже нечего о женихах пригожих, королевичах заморских мечтать, кто замуж такую уродину возьмёт? В зеркале всё видно, оно обманывать не будет.   На хороших-то дворцовых кормах  Марфа  круглолица  и  пышнотела была, да кому от этого худо, кроме принцессы? Сразу всем видно и понятно: достаток в доме, коли  девица  при теле,  без хворей,  значит.

Это в королевствах заморских девки худы и костлявы, мода у них такая, да и харчи не те: сплошь сникерсы, «пепси», гамбургеры, да пиццы, вредные они  для здоровья,  вот и чахлые девицы. В деревнях наших таких жалели,  замуж парни не брали. Ну, какие из худоб работницы в поле и в хлеву? А если правду говорить, при теле сдобном любое лицо нарисовать можно, были бы деньги, да мастак по таким делам.

 В столице государевой мастер такой имелся, был у него свой дом большой и  дело доходное, бизнес, значит.  «Цирюльня»,  так раньше дом красоты назывался.  Мастера чернявого все  колдуном считали.

Мистер Гога - француз, из самого настоящего Парижу приехал, там и науке оккультной и колдовской обучался. У нас-то пока такому ещё не учат, своим умом доходим. Что колдун он и до всяких пакостей горазд, все в граде столичном  знали, боялись его. Был он   кожей чёрен, глаза жёлтые навыкате, зрачки, не как у людей, а узкие щёлочки, как у хищников из кошачьего семейства.  Весь волосьями густыми чёрными оброс, словно в шубе круглый год ходил, поэтому мороз его и не брал.

 Сглаз он снимал и наводил, а ещё колдовство особое знал, мог любое лицо девице сделать, коли, надобность такая была, а у родни деньги хорошие водились.  Ещё заметили соседи (а соседи всегда всё видят), что каждый вечер перед закатом вылетал большой чёрный ворон из чердачного окна дома колдуна,  все птицы испуганно кричали, к людям поближе жались. Видали того ворона над лесным озером.

 О нём недобрая слава ходила, колдовское оно, живёт там  крылатое чудище - змеище, а колдун, знать, того чудища совсем не боялся, дружба у них была, не трогала одна нечисть другую, не зря говорят: «Чёрт чёрта в потёмках найдёт и приветит». Как долетит ворон до озера, падает в него, плавает под водой,  потом снова в человека превращается, вот страсти какие люди сказывали.  Может, и придумали.
 
На доме француза вывеска-картина имелась: « Вот как умеем». Девица на вывеске худущая. Глазищи на самую макушку въехали. Волосы в восемь с половиной раз толще человеческих, разноцветными клоками во все стороны торчат, блестят на восемьдесят пять процентов ярче нормальных. Длинные  ногти  - шире лопаты, да ещё и цветочки на них растут. Не к ночи сказать – ведьма сущая.

Народ местный, дремучий и тёмный, что бутылка пивная, ничего в красоте заморской не разумел – школа  не научила. Как дедку, или старушке деревенской мимо  вывески проходить случалось, - обязательно чеснок с собой возьмут, против всяческой волосатой нечисти он оберегает,  перекрестятся:  « Спаси и сохрани,  создатель, нас от зла», да бегом, бегом мимо.

Не было у простого народа деньжищ  крупных и надобности в ту мефистолию ходить, а богатеи, вдовушки и девицы на выданье, частенько бывали. Богатые отцы приводили сами дочек с брачком в лице и фигуре, предсвадебную подготовку там  производили.  Где  отрежут, где залепят глиной из озера, заплатку  поставят, где натянут  кожу, а то и вовсе  от носа колдовством  добрую половину уберут, маленьким сделают, вот и шли от колдуна   красавицы к венцу. Такую красу- девицу и Иван-царевич в жёны возьмёт, если в край наш на волке сером невесту искать прискачет. Народ  свадьбе радуется, пшеном новобрачных обсыпает: «Совет вам, да  любовь!»

У новобрачных своя дорога, долгая, или короткая, мне тоже в сказку дальше идти, про принцессу  сказывать,  а вам слушать. Напрасно всем кажется, что жизнь у царевны сладкая, словно повидлом намазанная, ой, нет, хоть и во дворце живёт, а слёзы горьки льёт.
С утра раннего вся она в расстройствах, слезах и мигрени: нечего ей, бедной,  одеть, в люди выйти не в чем: всего три шкапа с платьями и прочей одёжкой, да носить  всё стыдно. Она же дочка царская, а не рабоче-крестьянская -  старьё носить. Поди, ещё прабабка платья такие нашивала. А кто же теперь платья из шелков шамаханских и китайских носит, в парчу  персидскую оболакивается? – Только голь перекатная.

В гневе отец, расстроенная мать-царица: - Что же тебе, доченька, одеть надобно по новой моде заграничной, сама-то хоть знаешь? Нам поведай!
Знает Марфа: - Хочу джинсы  потёртые, с талией заниженной, чтобы были все в  дырочках, словно из ружья по ним палили. А сверху  блузон - размахай из прозрачной ткани.
-  Интересно, как ты  джинсы  напялишь. Это какой же «Вранглёр»  на тебя налезет? Ты - девушка упитанная, из под блузона  пупок наружу  будет торчать - гневается на дочкины причуды царь.

Ещё больше он разгневался, когда дочка ответствовала:
 - А на пупок, чтобы вы знали,  благородные девушки пирсинг делают. Мода такая из Индии к нам пришла. Попрошу я из своего приданого колечко маленькое с бриллиантиком, тоже хочу пупок украсить. Пирсинг сделаю, на диету сяду, влезу в джинсы, тогда и  жениха выберу. А если в джинсы не влезу, в старых девах  останусь, пусть  всем вам будет хуже. Не дождётесь наследника, вот и весь сказ.

Ох, и разгневался царь, царица дочку уговорами успокаивала, вразумить старалась, Марфа капризами и истериками всех во дворце извела,  вся она в расстройствах и мигрени, нервы совсем расшалились, голова разболелась, лицо опухло, долго ли до  срыва нервного. Совсем больная принцесса, а уже время самое замуж отдавать. Да девиц  больных не очень замуж берут.

 Срочно медика - академика по царским болезням призвали, долго грамотей заморский принцессу осматривал, просвечивал, трубочкой слушал, анализы всевозможные лизал и нюхал, головой качал.  Определил причину болезни, да говорить не хотел, боялся гнева царского, наконец, осмелился:
- Беда. В голове у царевны тараканы, их даже не все приборы медицинские находят. Порчу на неё напустили  колдуны иноземные. Не учат в медицинских академиях такие неведомые болезни лечить, тут все дела в психике, а эта наука медицине не поддаётся, экстрасенс нужен.
  А где, экстрасенса  в краю лесном сыскать?- Не водятся такие.

 Попили родители валерьянки и боярышника, посовещались, успокоились немножко, тут и объявил царь: - Головой, Марфа, ты хвораешь, потому, как  тараканы у тебя в ней, по-нашему, это дурь. Лечить без экстрасенса и заморских целителей  сам буду, старыми дедовскими методами. Завтра с утречка тайком  отвезут тебя далеко от дворца  в нашу загородную резиденцию, фазенду, по-иностранному.

 Там в помощь тебе есть Митрофаныч с внучкой, он за домом смотрит, всё про жизнь знает, мудрый старик, ещё меня разуму учил, спасибо ему. Все болезни излечит, заодно научит щи варить, бельё стирать и прочую работу по дому и огороду исполнять, как девице в замужестве  положено.

- Я, что, рабыня Изаура,  на фазенде жить и работать, да ещё и бельё стирать, можно  подумать, я знаю, как это делают – возмутилась Марфа.
 - Впрочем, даже прикольно, только ведь я руки испорчу, ногти поломаю, а мне их  вчера нарастили. Вот разговору-то будет в царствах иноземных, как в газетах меня за стиркой сфотографируют, или на огороде среди лопухов.
 
- Обойдёшься без фотографов. А лопухи в огороде выполешь, их и не будет. Не велика барыня, вон, принц иноземный, богатей, рода знатного, древнего, в армии портянки носит, за супостатом с автоматом по пустыне бегает, пыль глотает, а батюшка его, президент, вилами навоз в хлеву убирает, так их в народе ещё больше уважают.

 Лечись, Марфа, ума набирайся, а тараканы сами уйдут, им на фазенде в краю лесном неча делать. А как хворь совсем пройдёт, да в джинсы влезешь, вернёшься во дворец. Женихов искать будем, в разор войдём, но бал устроим, хотя на гулянки бальные денег не имеем.

Подали дочери карету самоходную. Без кучера, без лошади, по царскому велению, без принцессиного хотения, живо карета  её в место лесное тайное доставила, обратно уехала. Домик в лесном краю справный,  экология чистая, живи и радуйся!  Царь с царицей, себя успокаивают:
- Ничего с ней плохого не случится, Митрофаныч своё дело знает, пёс свирепый Адольф, волкодав, тоже не для игрушек там».

Хоть и тревожно на душе,  но для дочкиной же пользы, пусть жизни учится, проветривается на вольном сквознячке. А после, как выздоровеет, тараканы вылезут, даст Бог, и замуж выйдет, уж они с приданым не поскупятся, коли, кто такое добро в жёны взять пожелает.

Бедная, разнесчастная, дочка царская, никто-то, кроме меня, её не пожалеет. Вот уж время завтрака  приближается, всё выше солнце поднимается, а еды  нет, и нет.  Наконец, поставил на стол Митрофаныч  кашу в миске деревянной:
- Садись, Марфенька, гречневой кашки с молочком  отведай.
 Отодвинула Марфа миску расписную деревянную, фыркнула. Ложку бросила:
 - И это есть можно? Завтрак называется. Не буду, лучше с голоду умру. До обеда потерплю.

 Пусть приготовят мне на обед  сегодня  суп пермантье,  на второе ножку молодого поросёнка. Чай пусть подадут с пирогом слоёным  малиновым, на десерт – мороженое с цукатами.
- Это уж непременно! – пообещал Митрофаныч.
Отказалась Марфа есть, думала, осердится Митрофаныч, уговаривать начнёт, а он только посмеялся:
 - Губы толще, - брюхо тоньше.
 Ничего, до обеда она потерпит, а пока фазенду отцовскую осмотрит, с прислугой познакомится.

Осмотрела Марфа фазенду, ничего, жить можно, только нет никого из прислуги. И как это народ простой живёт без прислуги и кухарки? Кто же ей сказку расскажет, песенку споёт, умоет и причешет, вкусненького пирожка на тарелочке перед сном  принесёт? Ой, как есть-то хочется, даже в животе урчит, но голова не болит. Мясца бы пожирней, тортика бы к чаю!  Нет ничего такого, даже кофе, отец сказывал, из желудей и ячменя у Митрофаныча, а  чай из травы заварен.

Думала, хоть в обед борщика на  жирной грудинке и котлеток  отведает. Так нет, еда летом на фазенде, как у прислуги: вместо борща  - окрошка на квасе, или сыворотке. Целая неделя прошла. Никогда не думала, что еда у народа такая вкусная, даже понравилась, да и  готовить не так уж  трудно. Научил  Митрофаныч принцессу картошку в мундирах варить, а ещё умеет теперь царевна самое простое кушанье приготовить – сварить яйца.

 Марфа готовила впервые, зря родители неумехой называли, она  теперь даже самовар поставить умеет, пуговицу к сарафану  пришила, хоть руки исколола, ногти поломала. Голову моет и косу плетёт она тоже сама.  Даже варенье клубничное сварила, вот какая умница!  Не так уж и тяжело жить на фазенде, даже интересно. Сегодня утром за  окном  громко мяукал кто-то. Под окном сидела кошка, большая такая рыжая кошка с кисточками на ушах и коротеньким хвостиком. Адольф хвостом вилял, лаял на неё, но без зла, словно разговаривал.

 Не испугалась Марфа, хотя поняла, что рысёнок под окном. Устроили они втроём весёлую забаву – игру, по очереди прятались, искали друг-друга,  Марфа  побегала с ними, раскраснелась, развеселилась. Вовсе и не скучно, хоть в лесу живут. Да и книжек полно, она сказки и читала. Дедушка Митрофанович сказывал, что в лесу  не скучно, много здесь друзей, ей с лесными соседями тоже подружиться надо. А как  подружится, придет его внучка из деревни, тут недалечко, всего в трёх верстах.

Заметил Митрофаныч, что Марфенька в разговоре, о чём ни говорит,  слово у неё  слышится « Блин». Видно,  она блинков захотела, сказать и попросить стесняется. Чего уж проще, научить девицу блины печь? Сегодня же блины и будут.Задумал Митрофаныч  приготовить блюдо царское: блины с земляникой, они за земляникой и отправились в лес хвойный над озером.

 Нарядил Митрофаныч Марфу в простой внучкин ситцевый сарафан цветочками, не идти же по ягоды в одежде  дворцовой, полюбовался: хорошенькая крестьяночка получилась. Близок бор, тропиночка мягким мхом поросла,  птицы на разные голоса лес и лето славят. Мотыльки крылышками трещат, бабочки над полянкой летают, вся она земляникой спелой краснеет, а пахнет-то как! Пока шли, Митрофаныч сказку рассказал, может, придумал.

 Он мастак был всякие интересные  небылицы рассказывать:
- Озеро за бором большое и глубокое, живёт в том озере чудище превеликое, змей крылатый. Морда у него - больше тележного колеса. Свешивается с морды большая и густая зелёная борода. Тулово толще дуба столетнего, всё чешуёй покрыто, огнём зелёным глаза полыхают. Страшно рычит чудовище, всё в лесу прячется: и звери и птицы.

 Как дыхнёт чудище на лесину какую - так и охватит её жаркое пламя. Много вокруг леса горелого. Полно всяких разговоров   про то чудище - змеище в народе из века в век ходит, с каждым годом всё больше и страшней. Находят на берегу озера клочки его шкуры – линяет чудище, как все ползучие твари, а походят те клоки на кору дубовую. Ты, от греха подальше, к озеру не ходи!

Интересно Марфуше, расспрашивает. Только Митрофаныч честно признался:
 - Сам-то я его издали видал, похож  на бревно сучковатое, может, то бревно и было, иногда топляки-деревья всплывают. А вот как начнёт то чудище на дне шевелиться, то вода кругами ходит, пузырями бурлит, крутой волной на берег выплёскивается. Это часто можно видеть в разных местах, а как вода сильно забурлит, да пузырями пойдёт, дух над озером плохой, вроде как серой пахнет, так чудище дышит. От его дыхания  густой туман над озером стелется.

 Рыбы в озере полно плещется, из воды выскакивает, да редкий храбрец ловить отважится – всех чудище запугало,  людей оно редко трогает, особо пьяных не любит, а скот частенько пропадает. А ещё  страсти такие рассказывают, что в летнее полнолуние закружит чудище хвостом воду озёрную, до самых небес столбом поднимет, в том столбе и носится над землёй, страх наводит на всё живое.

 Забавляется нечисть, деревья ломает, крыши с домов срывает,  хлеба наземь кладёт, или вовсе ливнем в землю втопчет. Носится оно на облаке, ревёт голосом громким, молнии кидает на землю,  дома и лес поджигает, урон от него большой, нет на тварь погибели.
 
Собирают Митрофаныч с Марфушей ягоды, не знают, не ведают они, что не одни в бору. У пастуха  деревенского корова от стада отбилась. Подпасок со стадом остался, а пастух корову искать пошёл, а нашёл девицу пригожую,  незнакомую. Постоял за деревьями, на девицу полюбовался, повздыхал, на красу глядючи. Митрофаныча – то парень знал, видно, кто из родни у  старика гостит. Да ему-то, пастуху,  что за резон на девицу любоваться?

 Был  когда-то Василий сыном дворянским, а стал голью голянской. Пока он в краю дальнем науки изучал, сожгла молния родительский дом, отобрали лиходеи обманом  у отца имение, схоронили его, в нищету впавшего,  люди добрые рядом с женой на сельском погосте вблизи церкви, которую отец своими руками с селянами поставил.

 Вышел священник старенький, постоял с парнем у могилок, исповедал в храме, где его и крестили, благословил, повесил на шею парню  ладанку, земля  в ней с родительских  могил.
- Сын мой, не кори создателя, он тебе нелёгкие испытания  послал. Верь, что награда будет за труды и страдания, только сердцем не очерствей. Батюшка твой, как занемог с горя, просил сохранить и  передать тебе скрипицу, ты на ней ещё дитём малым  усердно играл!

 Родитель твой  сам обгорел, а скрипку из огня  вынес. Передавалась скрипка эта в роду вашем от отца к сыну Знаменит мастер Гварнери из далёкой Италии, что эту скрипку сотворил, о нём при жизни далеко слава шла. В посте и молитве делал он  эту скрипку, с секретом она, да я его не знаю. По старинному преданию, мастер в неё душу вложил, вскоре умер. Иди, чадо, с Богом, храни тебя Господь! А  скрипку храни, может, она тебе и откроет тайну мастера.
 
Поцеловал Василий скрипку своего детства, обнял, приложил к плечу, коснулся струн смычком, полилась над сельским погостом грустная прощальная мелодия, жаворонок из сини небосвода подпевал ему. Показалось парню, что смычок сам касается  струн.И ушёл Василий удачу свою искать в края неведомые, лесные, подальше от мест родимых. Верил:  однажды всё изменится, вернётся он к пожарищу родного дома, к могилкам родителей и дорогих его сердцу людей.

 Долго шёл. Пустила путника на ночёвку бедная  старушка, в богатых домах путников прохожих не пускали. Поставила на стол, что имела, еду нехитрую – картошку с малосольными огурцами. Вот в этом бедном домишке и произошло чудо – скрипичная струна издала звук.
-Здесь мне и быть надобно, батюшка знак подаёт! – понял Василий. В деревне как раз пастуха   грозой убило, его в пастухи и взяли  за харчи мирские.

 Пас он стадо деревенское,  да корзинки затейливые из гибкой лозы плёл, этому мастерству отец обучил:- Учись, Васенька, ремесло за плечами не висит, а в трудную минуту кормит. Бабушка полюбила Василия, за сына почитала,  зажили они ладно и счастливо, избушка у них, - на бок завалюшка, говорят про такие хоромы: « три кола в землю вбиты, да небом покрыты»
Есть и живность в хозяйстве: утка-кряква,  петушок и хохлатка- курица, за печкой  чиркун - сверчок, да жужелица.

Пасёт деревенский скот  Василий,  а вечерами всё в бор ходит. Хорошо в бору, тепло, уютно, словно в доме родительском, а вот на этой поляне земляничной девицу  незнакомую встретил.  Да не показалась она больше, как во сне пригрезилась. Нравилось ему это место над озером, высоко, далеко гладь озера видна. Большое озеро, не видно другого берега. Где-то в его глубине  крылатое чудище-змеище   живёт, что деревни и лес жжёт, народ пугает, всех в разор вводит.

  Сел Василий при закате солнца на лесину упавшую,  совсем он и не дремал, а ясно видел, отец у сосны стоит, протягивает Василию скрипку:
- Поиграй, Васенька при закате три вечера на месте этом,  душа  скрипку послушать  просит.
Сон, конечно, но Василий на другой день в бор со скрипкой пришёл, отчего не сыграть отцу, коли  попросил. Легко скользил смычок по струнам. Грустно и светло пела скрипка, а может, она плакала.

 И видел парень не даль озера с отблесками заходящего солнца,  а цветущее поутру голубое льняное поле, кричали, низко носились над ним стрижи и ласточки, почти касались крылом тонких стебельков льна. За лесом погромыхивала туча, скоро быть дождю. И бежал он, босоногий мальчишка, узкой тропочкой от   речки  к дому, родительскому дому, каким был он до пожара, белая терраса виднелась  среди яблоневого сада.

Вздыхала скрипка, всхлипывала о том, чего нет, и уже никогда не будет. Не будет отца, не будет матери, варившей в большом медном тазу под грушей душистое земляничное  варенье.  Запах был, как над этой полянкой.
Опустил Василий смычок, прислушался, от озера  шёл шум, носились по нему волны, ревели,  метались по гребешкам волн зигзаги молний, бесновалось в глубине воды чудище.

 От звуков скрипки чёрная кровь чудовища становилась густой, превращалась в песок. Хотело чудовище крылья развернуть, улететь подальше от этих мест, да крылья отпали, опустилось чудовище на дно, ушло вглубь, подальше от песни скрипки.  Стонало оно и ревело, звало на помощь слугу верного.  Не слышал колдун, не пришёл на помощь. Он-то знал, что настанет погибель чудовища, когда заиграет над озером скрипка, в которой живёт душа  знаменитого скрипичного мастера.

 Понял парень, это скрипка разрушила колдовство, растревожила и взбесила чудище. Не взлетело оно, не понеслось над лесами и полями. Три закатных вечера  звучала с кручи над озером мелодия,  чудовище корёжилось в предсмертной агонии, подползло ближе к берегу, здесь и превратилось с грохотом  его туловище  в груду камней, молнии огненными кольцами обвивали камни, они распадались, чёрная кровь дракона стала песком и глиной.
 
В этот вечер дотла сгорел дом колдуна, обратился  он чёрным  коршуном, в лес улетел, там с тех пор и живёт тайно.
Праздновал стольный город, праздновали вокруг все деревни, радовались погибели чудовища. Хороводы водили, танцевали, кружилась и Марфа под весёлую музыку скрипки в танце среди деревенских жителей.
 И никто не знал, что она самая настоящая царевна. Хорошую скрипку сделал итальянский мастер, заколдовала  музыка Марфу, она поняла, что никуда не сможет уйти от этой волшебной мелодии, от взгляда деревенского пастуха. Скоро они уйдут, взявшись за руки, в бор над озером.

 Слыхала я эту сказку о пастухе деревенском, что был  сыном дворянским, взял  в жёны он деревенскую девушку Марфу. Уехали они в место, где родился и вырос дворянский сын Васенька. Уж не царевна ли наша?  - Очень даже  может быть. Впрочем, это не имеет никакого значения, в сказке всё случается.