Посвящаю моим родителям и сестрёнке.
Начало июня середины шестидесятых. Дневной изнуряющий зной угасает вместе с опускающимся к горизонту солнцем. Но ещё светло, до сумерек далеко. Дорога из песчаного карьера выводит мальчишек на вершину холма.
Здесь, наверху – тепло и беззаботно. Там, внизу, было прохладно, пахло сырым песком, а здесь можно снять сандалии и идти босиком, загребая ногами горячий рассыпчатый песок, вдыхать пыль и аромат чабреца. А как чудно здесь на холме – с одной стороны степи: с южной они заканчиваются полоской болот и леса, с восточной за степями поднимается длинная Синяя гора и, кое-где прерываясь, дугой идёт через север на запад, но там её не видно за лесом: на севере он сосновый, а к западу у реки лиственный.
Мальчишки идут и глазеют по сторонам. Тихо, тепло, хорошо: все молчат – налазились в карьере, наигрались. Домой надо, а неохота.
– Серёж, я сразу напрямую пойду домой?
– Ладно. Сам дойдёшь? А то не охота тебя провожать.
– Дойду.
И мальчишка лет пяти-шести в коротких штанишках на лямочках отделяется от стайки пацанов, поворачивает к северу, в сторону соснового леса и идёт в направлении курятников и скотных сараев местных жителей. Мальчишки же, среди которых его «дядя», такой же пацан, но на 5 лет старше, сворачивают влево и идут вниз с холма, на юго-запад, прямо к виднеющимся из-за сосен двухэтажкам городка.
Стоит такая тишина и благодать, что мальчонка, не осознавая того, сливается своими чувствами с тёплым сухим песком, с запахом чабреца и свежего навоза, с голубым-голубым небом. Он медленно бредёт, загребает ногами тёплый песок дороги, прислушиваясь к еле уловимому шуршанию песчинок, смотрит назад, как из под его ступней вырываются фонтанчики сухого песка, но вот отвлекается на стрекот кузнечика в траве. Замирает, прислушивается, хочет его разглядеть среди редкой травы (синепёрка или бесцветный? – проносится в уме), но, наткнувшись глазами на сиреневую шапку чабреца («Это чабрец, оторви осторожно цветочек и разотри в ладошке, а потом понюхай» доносится откуда-то из сознания бабушкин голос), машинально, как это делает его любимая бабушка, срывает отдельную веточку цветка и, растирая её грязными пальцами, втягивает носом аромат, причмокивает как взрослый и говорит сам себе: «Ой, как чудно пахнет!», при этом так точно копирует интонацию своей бабушки Клавы, что услышь она его теперь, рассмеялась бы. И так, забыв обо всём на свете, сидит он на корточках в тишине, в покое, в лучах заходящего солнца, пропитанный запахом земли и травы. Опять попытался найти глазами кузнечика – тот чуть зашевелился. "Нашёл!" - поднимает тихонько ладошку ковшиком, медленно, как учил отец («Главное – не своди с него глаз, а рукой двигай медленно-медленно, а потом резко раз»), ведёт рукой, но глаза засматриваются на застывшего кузнечика, и тот вдруг раздваивается – это разбежались глаза, Миша машет головой, чтобы собрать глаза в одну точку, но кузнечик от резкого движения пугается и вспорхнув летит над травой – «Ух ты… краснопёрка, вот это да!!! Ну ты подумай: чуть не поймал, чуть не поймал!!! Да штоп тебя дошть намочил! Дурашка ты, я б тебя отпустил, посмотрел и отпустил. Ну ладно, в другой раз поймаю, посмотрю и отпущу» – говорит он то тоном отца, то словами деда Алексея, то прибавляет собственное утешение. Но вот в отдалении замычала корова, где-то там закукарекал петух, ему вторит другой, и мальчик, как бы очнувшись, срывается с места и вприпрыжку бежит на знакомые приятные звуки и родные с детства запахи.
Вот он приближается к целому поселению из сараев и плетёных вербовых загонов для коров, свиней, коз, кур, кроликов – в общем, всякой живности. Здесь за лесом они появились после хрушёвских указов: народ прятал живность, чтобы не убивать и не платить с неё непонятные налоги. Через катухи к лесу идёт центральная «улица», а от неё «переулки». В нос смачно шибает аромат скотины, навоза, сена и соломы. И Миша поглубже втягивает носом воздух – он любит, как пахнет скотиной и навозом и может легко определить запах любого животного, его этому научила другая бабушка – бабушка Варя («люби, сыночек, все запахи, что идут от жизни» – звучит в его сознании её голосом, любимым голосом самой любимой его бабушки, у которой «была маленькая девочка, да в войну погибла»). На второй продольной, у самого леса стоят катухи его деда Алексея и бабушки Клавы, в чуть дальше, в самом лесу – бабушки Шуры и дедушки Стеши, но сейчас их там нет – они приходят попозже, поэтому куры её расхаживают за плетнём и что-то там себе кудахчут. Но в некоторых загонах слышна человеческая речь – люди кормят на ночь скотину и загоняют её в сараи.
Незаметно для себя, Миша выходит к самому лесу – за лесом его дом. Ещё светло, но солнца уже не видно – оно за лесом. Здесь в сумерках густого соснового леса страшновато, но знакомый, даже родной запах хвои и смолы успокаивает его. Мальчонке надо идти через лес по накатанной песчаной дороге. Главное – дойти до поворота дороги – там она идёт почти на северо-запад, и солнце ещё проникает сюда в эту просеку.
Идти по ней страшновато, но так чудно – впереди заходящее низкое солнце, золотящее вершины громаднейших сосен. А справа и слева уже таинственные сумерки, и туда в эти сумерки убегает тропинка: в одну сторону она ведёт к городку, а в другую – в лес, там далеко он ещё не был один. Чудно здесь, на дороге, в это время, и эта дорога, и это место, и это вечернее время связаны с отцом – как-то раз, совсем недавно, они возвращались из курятников и остановились здесь. И отец учил Мишу свистеть, засунув в рот два пальца.
Отец засвистел тогда так сильно, так громко, что уши чуть не заложило, и оглушительный свист слился с золотым закатом, голубым небом, изумрудными соснами, запахом хвои. И вот сейчас, вспомнив этот свист, Миша забыл про все страхи и побежал прямо на заходящее солнце и закричал: «Ура-а-а-а!!», потому что ещё не умел свистеть, но он слышал в своём воображении свист, а с этим свистом он ощущал рядом с собой отца. И уже не было страшно, но было как-то всё волшебно, чудно, таинственно, сказочно – весь этот лес, закат, запахи, сама жизнь, такая новая и большая, такая огромная и бесконечная.
А впереди ждала мама, дом и уют, он бежал и уже представлял, как его искупают, потом накормят, а вот потом, потом они вместе с сестрёнкой-Алёнкой запросят маму почитать сказки, и она заберётся к кому-нибудь в кроватку (сегодня его очередь), они облепят её с двух сторон, а она будет читать им сказки своим нежным, таким выразительным и просто волшебным голосом, что он будет всё видеть, о чём она читает: «Сел Иван-царевич на него верхом, серый волк и поскакал – синие леса мимо глаз пропускает, озера хвостом заметает.» Вот так и Миша поскакал домой будто он и серый волк, и Иван-царевич одновременно.