Древние люди всегда с изрядной опаской относились к тем существам, которым на долю выдалось соприкоснуться с умершими (во время и даже долгое время спустя) всех ритуалов, так или иначе связанных с отторжением покойника от мира живых и его обустройством в мире мертвых.
В архаических захоронениях с такими "трансцендентальными" людьми и вещами (женами, слугами, конями, личной утварью покойного) поступали радикально и просто: их хоронили рядом с покойным, живых или мёртвых. Прогресс облегчил участь этих, если так можно выразиться, "пограничников": они подлежали более не казни, а табу, очищению путем прохождения через различные ритуалы \ инстанции как космической бюрократии, так и магической коррупции. Однако суть и структура отношений к "пограничным людям" не изменилась: на какое-то время они по-прежнему оставались более или менее опасными чужаками.
Не стоит думать, что в этих обрядах просто "не раскрыта тема" профилактики и здравоохранения, как призывает считать (sic!) психоанализ или брит-позитивизм (так мы хотим назвать легион текстов, который ближе к т.н. брит-попу, чем к философии).
Во-первых, табу распространялось не только на покойников, но и на иноплеменников – а они не всегда заразны.
Во-вторых, в архаичных обществах инфекция понимаются совершенно иначе, чем в нашем просвещенном обществе; во всяком случае, люди, которые соприкасались с очевидно заразными людьми или скотом, был вовсе не так опасны, как те, кому довелось сталкиваться с чужаками (покойниками или иноплеменниками). В этом смысле, толмач был столь же опасным "пограничником", как и тот, кто укладывал мертвого шамана в дупло вяза в чаще леса, или тот, кто хотя бы на мгновение побывал в царстве мертвых. К примеру, гнев вакханок, который обрушился на Орфея, символизирует, среди прочего, реакцию т.н. архаичного общества на потустороннее. В конце концов, как ни относись к вакханкам, трудно спорить с тем, что они – ярчайший образец архаичного общества. Глубоко архаичного общества.
Побывавшие в загробном царстве приносят из этого царства, вольно и невольно, нечто такое, что не может не быть чуждым и деструктивным по отношению к миру живых. И в общем, поступок безумных вакханок, скорее всего, не так уж безумен (хотя ЮНЕСКО вряд ли одобрило бы растерзание Орфея). Обратим внимание читателя на то, что отношение к, скажем, Персефоне или Гильгамешу со стороны пресловутого архаичного общества оставалось вполне благожелательным (по сравнению с отношением к Орфею). Но это, очевидно, было так в силу божественного (отчасти) происхождения Персефоны или Гильгамеша. Им – можно, людям – негоже.
Разумный читатель, наверное, спросит– или, давно уже спрашивает, невнятно для меня: а какое нам дело до всех этих архаичных персонажей и архаических ритуалов архи-нетерпимого общества?
Винюсь, что сам я употреблял, для иронии, par excellence, термины "архаичное общество" или "архаичные обряды". И, в общем-то, это суть термины, которые никаких оттенков смысла в себе не должны нести – в контексте социологического исследования, монографии по этнографии и даже фокус-рипорта. Но такое правило терминологии не распространяется на мало-мальски художественный текст. Это, конечно, само по себе здорово, но в нашем случае требует пояснения. Ведь говоря художественно, "архаичный" имеет нагрузку чего-то несовременного, несвоевременного. Это нечто, что набило оскомину и отжило свой век.
А так ли это? Давайте, вспомним начало прошлого века. Простите за странный риторический призыв: что бы там не говорили об архаике и современности, говорят это не усопшим, а живым. Итак, начало века двадцатого. Завершилось открытие планеты и всей видимой части вселенной, включая удивительные миры импрессионистов и фовистов; рядом с их выставками – великие Выставки достижений науки и техники, с которых и так окрыленный человек может попасть на пароход или воздушный шар, дирижабль или автомобиль, наконец, на Русские балеты или в кинематограф. На этом фоне, все и везде говорят о будущем как бесконечно улучшенном прошлом и бесконечно прогрессирующем настоящем. Объединение времен: никакого отчуждения между ними! Сплочение народов, единая Европа, единое человечество! Dieses Kuss fuer ganzen Welt и почти бесконечное блаженство на Елисейских полях, в обоих смыслах этого топонима!
Повидимому, такой наивный, отчаянный и бездонный инфантилизм и послужил питательным бульоном для того кошмара, который начался через считанные годы. Никогда еще не был столь чудовищен человек..! Это не имело ни приблизительного подобия в прошлом, ни даже (упаси Бог!) повторения в будущем.
И лишь один человек, вместо того, чтобы содрогаться вместе со всеми в вакхическом, гуманистическом экстазе, написал еще в 1909 году пьесу "Предчувствие" (“Vorgefuehle”). Не иначе как это "предчувствие" было вызвано архаичным складом психо-эмоциональной системы автора "Fuenf Orchesterstuecke", Арнольда Шенберга.
Впрочем, не эта ли самая АРХАИКА показала внезапно свой дьявольский оскал, сквозь тонкие изящные драпировки модного и актуального? А может, все еще хуже: архаика эта есть не что иное как т.н. базис, то, на чем все основывается, пытаясь собою скрыть и заслонить. Но время от времени, все эти надстройки рушатся в тартар и прах, и тогда воцаряется АРХАИКА.
...А в общем, правы были люди из этих архаических обществах: не надо связываться с этими, как их, приезжими! С ними появляются всякие эти чертики в табакерках, фразы типа "Собака – друг человека!" (бред в стиле Анубиса, еще одного, кстати, пограничника), золото-бриллианты, да и само уже пугающее слово "оттуда!.."
Все это кончается не только кротовыми норами, пришельцами, черными дырами... Все куда более лихо – в одночасье рушится в небытие великая страна! А с нею вместе, и надежды на выживание сотен миллионов людей.
Нет, недаром опасались люди всех этих пограничников - от портных и трикстеров до покойников, тех, кто "шьет новый наряд королю", кто смотрит разными глазами... Кто, наконец, проводит межИ и через них, ничтоже сумняшеся, просачивается.