Федот послал Якова
Иван родил Семёна. Семён родил Павла. Павел родил Никиту. Никита родил Петра. Пётр родил Кирилла. Кирилл родил Василия. Василий родил Матвея. Матвей родил Григория. Григорий родил Владислава. Владислав родил Федота…
Так говорит история. Но, к сожалению, история далеко не всегда доносит до нас всю правду. Случается так, что чрезвычайно важная информация теряется где-то там, в толще лет, в глубине веков. И мы строим свою жизнь, опираясь на извращённые и ложные истины. И вся наша жизнь становится от этого извращённой и ложной.
В действительности же, и это уже неоспоримый факт, Владислав родил не только Федота, но и Якова!
Да-да, был и второй у Владислава сын – Яков. Их два брата было: Федот и Яков. Братья, а такие разные. Федот – хозяйственный, деловой, инициативный и даже, можно смело сказать, плодовитый. Про таких люди говорят: "крепкий хозяйственник". Знает, что хочет от жизни. Только от своей жены у него было пять детишек. Сколько же их было на стороне – никто и не считал. А Яков же – прямая ему противоположность. Совершенно неприспособленный к жизни человек. Только и делает, что поправляет очки на своём носу, да смотрит в окно; что хочет от жизни – и сам не знает.
Вот пришло время, когда их отцу Владиславу надо было, как говорится, отправляться к праотцам. Подозвал он к своей кровати обоих сыновей, Федота да Якова, и говорит им, со слезой в голосе:
– Cынки мои дорогие! Пришло время помирать, а на душе неспокойно. Пока жил, в Бога я не верил, а теперь верю, и от этого ещё страшнее и горше мне становится, потому как вижу, что теперь поздно и сил уже нет искупить свою вину перед Ним, да и перед вами, своими сынами.
И рассказал он им, что у своего отца он не единственный сын. Был у него, оказывается, когда-то брат Поликарп. Про таких как Поликарп люди говорят: « Руки растут не из того места». За что бы ни брался Поликарп – всё портил. Оставили его хозяйничать на водяной мельнице – умудрился спустить всю воду на плотине. Видите ли – показалось ему, что жернова недостаточно быстро крутятся, решил процесс ускорить. Послали на рынок муку продавать – муку продал, и вместо того, чтобы привезти домой, как наказывали ему, выручку – купил там же на рынке, дорогой и ненужный в хозяйстве инструмент – телескоп. И так во всём один сплошной убыток от этого Поликарпа.
Долго Владислав терпел брата, долго копил на него свой гнев, пока не случилась очередная промашка со стороны Поликарпа. Послал раз Владислав этого недотёпу сбрасывать снег с крыши, так Поликарп умудрился проломить её и нет, чтобы свалиться и сломать себе шею – он, выбираясь из пролома как из полыньи, выломал, чуть ли не весь шифер на крыше. Не будем углубляться в детали – прибил Владислав в горячке Поликарпа лопатой и закопал в своём саду в снегу под яблоней. Само собой, когда снег растаял – выкопал там же яму в земле и надежно упрятал брата.
Но так он после этого мучился и переживал, что, прямо-таки, хотел повеситься. Видя его страдания, отец его, Григорий, разумеется, заподозрил неладное и вызнал у него о смерти Поликарпа. Заплакал после этого старый Григорий и сам рассказал о том, что в своё время убил своего брата Алексея.
Этот Алексей вздумал стать, просто-напросто, вегетарианцем. Но лакомясь своими капустой и редькой, Алексей стал таким раздражительным и нервным, что дня не проходило, чтобы он не выговорил Григорию за его жестокое обращение с животными. Целый день напропалую Алексей ходил по пятам Григория в свинарник, из свинарника в коровник, а там – в птичник. И везде из-за плеча Григория Алексей недовольно отмечал грязь в хлеву, бедный рацион, сквозняки в карде. От такой пристрастной критики, понятное дело, у бедного Григория руки дрожали, когда он вилами нагребал сено коровам. Ведь это он, Григорий, кормил Алексея и не только его, а ещё и старого Матвея, детей и жену.
Короче говоря, в одну из таких братовых инспекторских проверок, в порыве гнева заколол Григорий Алексея вилами. А потом, погоревав три дня, собрался, ни много ни мало, удалиться от мира в монастырь.
Но прознал о случившейся беде его отец, старый Матвей, и удержал от сего опрометчивого шага. Шамкая беззубым ртом, потрясая в своей немощи седой головой, поведал старый Матвей о том, что лежит на их роду неведомо кем наложенное проклятие и неизвестно, когда прекратится его действие. Поэтому всегда брат будет убивать брата, неизменно найдётся повод и причина, чтобы между ними вспыхнула ссора, вечно будет проливаться кровь. И будет лучше, если в будущем мужчины в их роду не будут иметь числом больше одного ребенка, а еще лучше – не будут совсем заводить детей, чтобы не отягощать их души смертным грехом…
– Не придал я этим словам отца значения,– плакал на смертном одре старый Владислав, – да и вообще забыл о них, не вспоминал. А теперь уходя, вдвойне чувствую перед Богом свою вину: и за себя и, перво-наперво, за вас, что передал и вам проклятие нашего рода.
Так в слезах и раскаянии умер их отец Владислав. Отдал Богу душу.
Погоревали Федот да Яков, погоревали и снова вернулись к жизни. Стали делить оставленное отцом наследство.
– Очень справедливо будет, Яша, если всё отцовское хозяйство останется мне, ведь я крепкий хозяйственник, – с такими речами обратился Федот к Якову. – А тебе, интеллигенту, я буду ежемесячно выплачивать что-то вроде стипендии на жизнь или грант, как хочешь это называй. И работать не надо, знай себе думай, да в окно гляди.
Так и порешили.
Федот хозяйствует, а Яков смотрит в окно и, поправляя очки на своём носу, думает.
А думал он о проклятии, которое наложено на их род. Ведь интересно как складывается! Они, когда пришли в этот мир, палец о палец ещё не ударили, а выходит, что уже крепко провинились перед кем-то и за что-то. Вот проклятие какое-то на них всех лежит, оказывается. Получалось, что кто-то из них двоих братьев жертва, а кто-то палач. В себе-то он точно не видел убийцу, а вот в брате, Федоте…Яков вспоминал, как ловко Федот управлялся с кабанчиком, которому приходило время становиться окороком и холодцом. Один аккуратный удар ножичком и кабанчик уже висит на крюках . А хозяйские собака и кошка зализывают пролитую на землю кровь.
«Где, под какой яблоней мне лежать?» – день-деньской думал Яков. Делать-то ему больше было нечего.
"А может быть так и надо?" – думал Яков. – "Может быть, в этом есть своя логика? Федот сильный – плодится дальше. Я слабый – умираю. Естественный отбор. Чарльз Дарвин."
В отличие от Якова Федот ни о чём таком не думал. Мало того, он просто забыл слова своего умирающего отца и снова окунулся в житейские будни с их заботами о многочисленном семействе, не лишёнными, впрочем, и некоторых радостей. Федот плодился и приумножался.
Да и Яков постепенно оставил свои страхи и думал уже не о своей возможной смерти, а вообще, о Жизни и Смерти, о Мироздании, о Времени и Пространстве и прочих отвлечённых материях.
Так прошёл не один год. Федот хозяйствовал, получал прибыль, Яков думал и получал стипендию. Так всё было, пока не грянула беда в хозяйстве у Федота. Засуха сгубила все его посевы. Худо всем стало по осени. Очень худо. Ни хлеба тебе, ни овощей! А на шее пять детей, супруга, брат Яков, мать-старушка, а ещё, не забывайте, куча детей на стороне; кое-кому из этих сторонних он считал святым долгом регулярно оказывать материальную помощь. В общем, плотно Федот сел на мель, а вместе с ним и люди, кормившиеся от него.
Надо было что-то предпринимать. Встретился, для начала, Федот с Яковым и говорит ему:
– Так и так, Яша, кажется стипендии тебе больше не будет. Временно, конечно, пока ситуация не нормализуется. Даже и не знаю, что тебе предложить. Вот тебе деньги на билет до столицы и подъёмные на месяц жизни. Думаю, ты со своей головой сможешь где-нибудь пристроиться. А там глядишь, может быть, и нас за собой вытянешь в люди. Что скажешь?
Так вот Яша оказался в столице. Но ненадолго его хватило. Через месяц он уже сидел за столом и с аппетитом расправлялся с нехитрым угощением, поданным женой Федота.
– Ну, как там, в столице? – спрашивал Федот. – Что видел, что слышал? Поделись впечатлениями! – честно говоря, последние слова Федот говорил, забыв уже о своём брате. Который уже день Федот мучился над проблемой: почему овечки как одна стали приносить не по одному, а сразу по два ягнёнка. Два, оно, конечно, всегда лучше, чем один. Но двойняшки рождались слабыми и до следующего утра не доживали…
– Столица живёт и процветает, – отвечал Яков с набитым ртом. – Золотой столб явственно обозначился в столице. Идёт он из самого Космоса и упирается прямо в главную площадь. Этот золотой столб сверкает и сияет. Люди, прикоснувшиеся к этому столбу, также начинают сиять и сверкать, а лица их становятся такими, словно они узнали тайну жизни и смерти. Правда, через некоторое время они отстают от этого столба и тут же блекнут и умирают как старые осенние листья с дерева. А золотой столб от этого становится ещё больше и ярче. И скоро он охватит всю столицу, а там – может и всю страну!
– Понятно, понятно, – говорил Федот. – Ну, а ты-то, как собираешься дальше жить? У себя в хозяйстве я тебя сейчас могу только сторожем на бахче держать.
– Я готов на всё! – отвечал Яков, тщательно вылизывая ложку, – мне лишь бы крышу какую-нибудь над головой, да поесть чего-то.
– Вот и хорошо. Жить будешь там же, на бахче в шалаше, а питаться арбузами.
Но беда, видать, пришла не одна. Федот едва опомнился от последствий засухи, как на его скот и птицу напал мор. Коровы, овцы, гуси и куры – все пали от неведомой болезни. Как-будто он Бога чем-то прогневил! Сильно горевал Федот, да голову ломал, как на одних арбузах хозяйство вытянуть? Вот только Якову всё нипочём – лежит себе в уютном шалаше среди живописных холмов, ест сочные и ароматные арбузы и, знай себе, думает-подумывает ни о чём!
Собрал, поскрёб Федот что у него было сбережений и, едва сдерживаясь от переполнявшей его злости на весь мир, вызвал к себе Якова.
– Не можем, Яша, мы сейчас позволить себе роскошествовать вот так вот, сидючи на бахче. Каждый из нас должен отдать что-то этому миру, который поит нас и кормит. Поезжай-ка, брат, за границу, в дальние страны, значит. Повертись, покрутись там. Ты мужик башковитый – посмотри, что да как, неужели и там не знают, как можно с этим миром на ты ? Почему, как не бьёшься – всё не так, всё не хорошо?
Так и оказался Яков с лёгкой руки брата за границей. Надо сказать, и не ждал Федот, что непременно вернется обратно Яков и скажет, что делать, чтобы жизнь шла нормально, чтобы каждому по потребностям и от каждого, так сказать, по способностям. Что ни говори, а не мог Федот, загнанный жизнью в тупик, видеть, как всё хорошо идёт у Якова на одной арбузной мякоти, да в дырявом шалаше!
Как ни странно, а когда исчез Яков-бездельник с жизненного горизонта Федота – и жизнь как-то легче стала, не такой тягостной во всяком случае. Ну и что же, что тяжело – всем тяжело, никому не легче.
Только рано, похоже, радовался Федот-хозяйственник. Вместе с первыми перелётными птицами, вместе с неугомонными грачами вернулся на родину и Яков.
– Ну как там за границей люди живут? – спрашивал Федот брата. Правда, его мало интересовала заграница. Пшеница почему-то стала вызревать низкорослой и косить её стало сложно, половина урожая оставалось на поле. Поэтому в эту посевную Федот решал, что будет лучше в следующий сезон: сеять гречиху или подсолнечник на силос крупнорогатому скоту?
Живо уплетая тыквенную кашу под тяжёлым и хмурым взглядом Федота, рассказывал Яша о жизни за границей.
– А люди теперь за границей не живут. Они выродились. Сейчас там обитают одни крысы. Правда, они там не такие, как в нашем погребе. А большие, очень большие – в половину человеческого роста. Ходят они как люди, на двух ногах, а голову имеют большую и круглую. Живут эти крысы в подземных городах…
– Ясненько, – говорил Федот.
– Может быть, ты меня хочешь спросить, а не страшно ли было – среди крыс?
– Да, да, Яша – как, не страшно тебе там было среди крыс?
– Мне-то? Поначалу очень страшно. Даже жутко! Думал я, как это ужасно человеку жить среди крыс. А потом в моей голове зародилась мысль – ну а что значит человек? Мне даже стало казаться не совсем верным старое утверждение: «мыслю – значит существую»…
– А не хотел бы ты, Яша, вина с дорожки? – оторвался наконец от своих мрачных дум Федот. – Доброго, домашнего яблочного вина из нашего погребка?
– Не отказался бы, брат! – осторожно, чтобы не выпала каша изо рта, улыбнулся Яша. – Устал я что-то скитаться.
– Ну, так спустись в погребок и выбери себе вино из самого лучшего сорта яблок! – предложил Федот и впервые за встречу улыбнулся. Однако эта его улыбка не могла скрыть той усталой злости, которая давно уже точила Федота и превратила его жизнь в сплошные сумерки. Он проводил Якова до погреба и ободряюще кивнул ему, когда Яков оглянулся на него.
– Весь винный погреб в твоём распоряжении, Яша!
Как только Яков спустился вниз, в затхлость, Федот захлопнул крышку погреба и задвинул на неё бочку с брагой. С того времени всем членам его семейства был прекращен доступ на кухню. Федот повесил массивный замок на дверях и оборудовал кухню в другом месте. Со временем все и думать забыли, что в этой части дома было когда-то жилое помещение.
Ну, а у Федота дела так и не поправились. Пропало у него хозяйственное рвение. Он знал, что ничего не кроется за пестуемым так им успехом – только стремление обмануть свой древний, вечный голод.
Когда пришло его время умирать, он собрал вокруг себя своих дочерей – сыновей Бог ему не дал – и не нашёл, что сказать, только махнул обречённо своей иссохшей рукой.