1.
- А суриком могёшь? – раздалось из-за моей спины.
- Если мог бы суриком, я б тогда был Суриков, - отшутился художник, не отрываясь от дела.
Заприметив его среди массы отдыхающих на пляже, кишащей загорелыми и не очень телами, я уже несколько дней наблюдал за тем, как работает художник.
Каждый строил отдых у моря, сообразуя это со своими интересами и возможностями. При этом «возможности» определялись не только состоянием здоровья, но и, не в последнюю очередь, толщиной кошелька.
Впрочем, настоящих «толстосумов» на этом участке черноморского побережья не обнаружишь: «олигархи» предпочитают более экзотические места. И еще более предпочитают они иметь их, эти места, в личной собственности.
Здесь же собралась публика самая разнообразная.
Вот молодая пара влюбленных, скорее всего – местные ребята. Он почти не выпускает ее из своих объятий; их глаза искрятся, споря с отблеском солнца на морской волне.
Этот пожилой мужчина в белой «боцманке» на голове и с желтой дыней в руках – бывший железнодорожник. Выдающийся живот его, успевший порозоветь – вовсе не свидетельство отменного здоровья.
Этот, с лохматыми черными бровями, но абсолютно лысый – шахтер. Свою зеркально блестящую лысину он прикрыл соломенной шляпой с широкими полями и аппетитно уплетает хачапури. Раз за разом шахтер прикладывается к горлышку бутылки с пивом.
Сидя на прибрежной гальке, горняк для пущего удовольствия опустил ноги в набегающие одна за другой морские волны.
На лице его светится блаженство.
А эта молодая женщина приехала из Воркуты.
Она привезла к Черному морю свою девятилетнюю дочурку.Девочка парализована. У нее не действуют обе ноги. Зато руками она владеет.
Женщина относит дочку в воду, оставляя инвалидную коляску на берегу.
Девочка уже научилась держать свое хрупкое тельце на воде; она разбивает ладошками мелкие волны и радуется возможности ощущать себя не «получеловеком»…
Обиженное жизнью существо даже не задумывается о том, когда еще раз представится такая возможность. Ее мама тоже не знает этого: она сама на море в первый раз.
Желающих приглашают на рыбалку в открытом море, в морскую прогулку на теплоходе, прокатиться на катере, катамаране, на водных лыжах или взмыть высоко в небо над живописной бухтой на параплане…
После трех по полудни на пляже появляются папуасы, предлагающие пляжникам сфотографироваться с ними – всего за двести рублей.Это африканские студенты в национальных костюмах, с бубном и другой экзотической атрибутикой подрабатывают на досуге.
Видел, как одна девушка, по виду студентка, после такой зажигательной «фото сессии» лихорадочно вытряхивала содержимое своего кошелька в чужие, белые до голубизны, ладони, оправдываясь: «Больше нету!"...
Оказалось, что «сфотографироваться за двести рублей» означало выложить две сотни за каждое фото, а точнее – за каждый щелчок фотокамеры африканцев.
Чернокожие студенты хорошо поднаторели в доходном бизнесе. К кому попало, они не подходили – учитывался психологический фактор, эмоциональное состояние «клиента» и его готовность выложить «свои кровные».
Вот и теперь, «выпотрошив» студентку, «папуасы» в ритуальном танце «перед съедением белого человека» двинулись дальше по пляжу в поисках очередной «жертвы». Далеко им идти не пришлось…
А студентка быстро собралась и исчезла. Больше ее я не видел.
2.
Каждый отдыхал у моря в свое удовольствие.
Все отдыхали, а художник работал.
Собственно, их, художников, было двое.
Один – высокий, стройный блондин с красиво вьющимися волосами и фигурой спортсмена - легкоатлета – работал сразу перед входом на пляж. Другой – в нескольких шагах от первого, на территории пляжа.
Оба – молодые парни, лет по двадцать пять - двадцать шесть. Оба – портретисты, видимо, не боящиеся конкуренции.
«Блондин» выполнял портреты, виртуозно работая цветными мелками и пастелью. Очередь к нему, как мне показалось, была несколько больше, чем к тому – другому. Но, откровенно говоря, в его портретах чего-то не хватало, быть может, одухотворенности.…В чем-то художник не дорабатывал. А может быть, он просто, не помышляя о высоком искусстве, воспринимал это занятие только как средство зарабатывания денег…
Ближе мне пришлась манера и техника коллеги «Блондина».
Небольшого роста, сухощавый, если не сказать худосочный, явно не славянской внешности – он мог оказаться либо каратистом, либо боксером - «мухачом». Ни к кавказцам, ни к узбекам, ни, тем более, к казахам – его не отнесешь. И для себя я мысленно назвал этого парнишку «Якутом». Потому, что якутов никогда не видел.
«Якут» оборудовал свое рабочее место почти под навесом, где размещались лежаки для отдыхающих, рядом с фонтанчиком питьевой воды. Здесь же, под навесом, медпункт и небольшое, на шесть столиков, кафе. В кафе можно было не только выпить холодного пива, заказать шашлык, но и полноценно пообедать. Многие этим пользовались. Для меня же определяющим было то, что здесь неплохо готовили кофе по-турецки.
Не сразу решился я подойти к «Якуту». Поначалу, долго наблюдал издалека. Видел, как подходили к нему клиенты и уходили, получив вожделенный портрет на память об отдыхе на Черном море. Смотрел, как за спиной художника собиралась группа любопытствующих зевак…
Не очень-то хотелось оказаться среди дилетантов, дающих советы профессионалу. Но любопытство взяло верх.
Любопытство не праздное.
В школьные годы у меня были неплохие задатки. Я хорошо рисовал, как утверждал школьный учитель рисования.
- Пойдем в художественную школу, я там уже полгода занимаюсь, - позвал однажды товарищ.
- Пошли, - без особого энтузиазма согласился я.
Выслушав «рекомендации» моего товарища, преподаватель художественной школы предложил принести мои рисунки для ознакомления – через три дня.
У меня ничего не было.
Но через три дня я принес в художественную школу около двух десятков рисунков разных жанров: постановочные натюрморты, портреты, помню, виноградный куст нарисовал с натуры – все в карандаше. Это мой любимый инструмент.
- Ты все уже умеешь, - поразил меня преподаватель, посмотрев рисунки, - Грамотная композиция, умеешь передать материал… Главное, хорошо чувствуешь пропорции и перспективу. Мы тебя уже больше ничему не научим.
Я растерянно молчал.
- Ну, если хочешь, - добавил он, - можешь приходить с первого сентября.
«Ни дать, ни взять – «самородок»! – с горечью подумал я и после окончания школы выбрал профессию, где, как известно, «когда говорят пушки, музы молчат».
Музы молчали долго.
Я предпринял несколько попыток с промежутком в годы вернуть утраченные навыки. Но, увы, руки не слушались – время сделало свое дело.
И вот я влился в число «любопытствующих зевак» за спиной молодого художника.
3.
Сейчас «Якут» работал над портретом пятилетней девчушки с черными, как угольки глазенками и огромным белым бантом. Рядом светилась миловидная бабуля. Она, наверное, весь год, а то и больше, откладывала пенсию, чтобы повезти внучку на море и не отказывать своей любимице ни в каких удовольствиях.
Художник начал портрет с глаз. И они вскоре ожили на белом листе ватмана. Быстрые, выверенные движения угля по бумаге выдавали в сухощавом пареньке подлинного мастера. Он знал, что делал: глаза – душа портрета!
Острый глазомер, твердость руки и уверенность – вот, что сейчас необходимо. В ход пошел остро отточенный графитный карандаш. Несколько точных штрихов – и взгляд девочки зафиксирован.
Подвижной малышке трудно долго усидеть на месте, позируя художнику. Бабушке то и дело приходится одергивать егозу. Но делает она это с таким тактом, такой нежностью и любовью – на которые способны только самые лучшие бабушки на свете!
«Якуту» это не мешает. Работая над портретом, мастер чередует жирные линии угольного карандаша с тонкими штрихами графитного, применяет растушевку…
Вот широкой беличьей кистью он наносит на верхнюю треть ватманского листа слой угольного порошка из пакета, лежащего возле треноги. Теперь другой, чистой и сухой кистью, высветлением или усилением насыщенности черного цвета, формируется контур прически, намечается овал лица…
Работа продвигается сверху вниз. Художник словно сканирует сидящую перед ним живую натуру на чистый белый лист бумаги.
Вот появляется прическа, лоб, брови, глаза, слегка вздернутый носик нашей егозы – все с удивительной фотографической точностью.
Каждый раз художник уточняет отдельные детали портрета, приводя их к гармонии.
По моим часам прошло ровно двадцать минут. И портрет готов!
Нет, еще несколько секунд. Острое графитное жало скрупулезно прорисовывает ресницы, акцентирует пряди волос, складки губ, некоторые детали одежды…
В руке художника появляется хирургический скальпель. Он собирается применить процарапывание – есть такой прием у художников. Два выверенных движения – и в пронзительно черных глазенках нарисованной девочки вспыхивают блики солнца!
Кажется, она сейчас заговорит!
Вот, оказывается, чего не доставало портретам «Блондина».
4.
Теперь портрет девочки готов. Счастливая бабушка осыпает художника словами благодарности и протягивает ему две сторублевые купюры.
«Якут» взял одну и решительно отклонил возражения старушки, пытавшейся настоять на своем.
- Тогда подпишите, пожалуйста, - смущаясь, попросила она.
- Легко! – в правом нижнем углу наискосок «Якут» написал:
«Черное море, 27 июля 2008 г.» и поставил авторскую подпись.
Как и положено.
Прежде, чем упаковать работу, он опрыскал рисунок какой-то жидкостью из баллончика, пояснив: «Так надо. Дольше сохранится».
- Чем закреплял? – поинтересовался я, когда удалились бабушка с внучкой и рассеялась толпа любопытствующих.
Обращение к художнику на «ты» случилось непроизвольно: он выглядел младше моего сына. «Якут» не обиделся.
- Лаком для волос, - охотно откликнулся он и протянул мне баллончик с надписью «Прелесть».
Какое удивительно простое решение! А я чего только не смешивал, «изобретая» когда-то «закрепитель» для своих рисунков углем!
- Судя по почерку, не дилетант. Что заканчивал?
Здесь мне еще раз пришлось удивиться. Нет, не тому, что у парня за плечами художественная академия, и не тому, что он работает учителем рисования в школе. И даже не тому, что он каждое лето приезжает сюда, на море, чтобы подработать рисованием портретов.
Самым удивительным было то, что он действительно живет в Якутии! Каким-то седьмым, а может девятым, но точно нечетным чувством руководствовался я, нарекая неизвестного мне пляжного портретиста этим именем – «Якут».
В свободное от занятий в школе время он работает над большим живописным полотном…
- Но вы же понимаете, что времена третьяковых прошли, живописью сегодня не заработаешь, вот и приходится заниматься «халтурой», - почти оправдываясь промолвил мой собеседник и кивнул на стопку своих рисунков.
- Ну и как здесь дела идут? Удается оправдать поездку?
- Удается. Еще кое-что остается. Все какая-то добавка к учительской зарплате. Ребята в городе за такие портреты по 800 – 1000 рублей берут. Мне 300 – 350 достаточно.
Я хорошо помнил, что с бабушки за портрет внучки «Якут» взял всего сотню.
- А на прошлой неделе один «крутой» с толстой золотой цепью на шее четыре тысячи дал. За Анжелину Джоли.
Меня не интересуют супер - модели и прочие «звезды», но я сделал вид, что понимаю, о ком идет речь.
- Правда, такое случается крайне редко, - он порылся в стопке рисунков и протянул один из них мне, - Вот такую Анжелину. Хотите...- тут художник осекся, - Извините…
Я ответил улыбкой. Взгляды наши встретились, и мы поняли друг друга.
- Сегодня вечером я уезжаю, - продолжил «Якут», - отпуск закончился.
- Ну, счастливого тебе пути! И удачи, Маэстро! – пожал я руку парня.
Он улыбнулся и тоже ответил мне крепким рукопожатием.
5.
Вечером, когда поезд «Якута» отсчитывал стыки рельс, унося его на восток, подальше от Черного моря, я сидел в кафе за чашкой крепкого кофе.
Вдыхая его аромат, я любовался чайками, морским прибоем, живописным закатом…
…И думал о молодом художнике, кажется, он сказал – из Магана:
«Вот живет на земле молодой, образованный, бесспорно, талантливый человек, а зарабатывать свой «кусок хлеба» вынужден «халтурой»! Не справедливо все же устроена наша жизнь».
В закатных лучах солнца море удивительным образом меняло свою окраску.
В глубине его три «сторожевика» несли боевую вахту, охраняя нашу морскую государственную границу.
По ту сторону – «берег турецкий, чужая земля»…