Александр Иванченко Путями великого россиянина с 202-232
Самым авторитетным гебреистом мира, одинаково почитаемым
как евреями, так и неевреями, до сих пор остаётся Жозеф-Эрнест
Ренан (1823-1892) - автор семитомной «Истории происхождения
христианства» и пятитомной «Истории израильского народа». По
национальности он француз, сын обыкновенного моряка, но это не
помешало ему стать крупным учёным, специалистом не только по
еврейской истории, но и семитским языкам, одним из выдающихся
востоковедов, а также прекрасным знатоком истории немецкой на
учной мысли и культуры Эллады, перед которыми он преклонялся,
призывая Германию и всю Западную Европу объединиться для сво
его рода крестового похода против славян (за исключением юдолю-
бивых римско-католических поляков) и особенно против России, в
«либеральном заигрывании» которой с входившими в состав Рос
сийской империи народами и её помощи болгарам и сербам в их
освободительных войнах из «одного животного славянского фана
тизма» он видел «тлетворную заразу» для европейских стран, пра
вивших своими колониями «твёрдой цивилизованной рукою».
Вот ещё почему, избегая личных пристрастий, я выбрал тут в
202
проконсулы себе Эрнеста Ренана. К сожалению, как многие дарови
тые французы, он слишком многословен, и, если его цитировать без
купюр в длиннейших абзацах, посвященных описанию какой-нибудь
одной мелкой детали, это заняло бы чересчур много места. Однако,
взяв первый том его «Истории израильского народа» (E.Renan.
Histoire du puple d'lsrael. Paris, 1888), читатель легко убедится, что я
не следую примеру М.С. Беленького, который, цитируя Сенеку, из
менял смысл написанного римским философом в необходимом,
очевидно, ему направлении.
Но прежде одно маленькое замечание. Читатель, вероятно,
обратил внимание, что я нигде до сих пор не употреблял слова «ре
лигия». Избегал его потому, что оно толкуется в наших словарях так
же неверно, как слово «антисемитизм», вместо которого было бы
правильно говорить и писать «юдофобия», поскольку многовековые
связи Руси и России (россичи стали называть себя «Русью» в эпоху
нового расширения границ их государства после падения империи
Аттилы, простиравшейся от Енисея до Эльбы, то есть смена буквы
«о» на «у» так же, как у торков, означала движение) с семитами,
арабами и абиссинцами никогда и ничем не омрачались, и никаких
причин для возникновения у нас антисемитизма поэтому не возни
кало, причин же для юдофобии в нашей истории имелось достаточ
но.
Так вот, передо мной «Словарь иностранных слов», изданный
в 1979 году под редакцией члена-корреспондента АН СССР А.Г.
Спиркина и двух докторов почему-то не филологических, а фило
софских наук. Читаем: «РЕЛИГИЯ (лат. religio) - одна из форм отра
жения действительности в фантастических образах, представлени
ях, понятиях... Р. - исторически переходящая форма общественно
го сознания, ее отмирание произойдет в развитом коммунистичес
ком обществе». Точного перевода латинского слова «religio» авто
ры Словаря не дают, но, связанное с ним их категоричное утверж
дение, меня, знакомого с латынью, мягко говоря, повергает в уны
ние. Выходит, наши отцы и деды совершили Октябрьскую револю
цию, чтобы построить «развитое коммунистическое общество», в
котором отомрет совесть. «Ничего себе, - думаю я, - было за что
бороться!»
На всякий случай тоже даю ссылку: О. Петрученко. Латинско -
русский словарь. Москва - Петроград - Харьков, 1918г., стр. 546:
«Religio, onis, t - совестливое отношение к чему-л., вооб. -
совестливость...»
Я сделал это замечание потому, что Э. Ренан, писавший неко
торые свои труды на латинском языке и, следовательно, свободно
владевший латынью, вероятно, из-за своего особого отношения к
иудаизму называет его религией, в то время как христианство у него
203
чаще - «христианская теология», в чём, конечно, есть существен
ная разница. Но корректировать Ренана я, естественно, не буду, хочу
лишь указать на этот, с моей точки зрения, научный казус.
Как обычно, приступая к какой-либо теме, Ренан сначала мно
го страниц уделяет для последующих сравнений описанию природы
и культуры Эллады, наследницей которой стала Греция. На этот раз
ему это необходимо для проведения параллели между Грецией и
древней Иудеей. Сделав пространные предварительные описания,
потом он заключает:
«Наша наука, наше искусство, наша литература, наша фило
софия, наша мораль, наша политика, наша стратегия, наша дипло
матия, наше международное и морское право - всё это греческого
происхождения. Картины человеческой культуры, созданной Греци
ей, могут быть беспредельно раздвигаемы и расширяемы, но осно
ва их - совершенство. Прогресс везде будет состоять лишь в том,
чтобы вечно разрабатывать всё то, что либо первоначально созда
но Грецией, либо зачато в её чреве; лишь превращать в живые об
разы уже намеченные ею очертания».
Дальше я вынужден ограничиться кратким изложением самой
сути того, что Ренан изображает мастерски написанными грандиоз
ными историко-художественными полотнами.
По мысли Ренана, каждая страна и каждый народ имеют в ис
тории своё определённое назначение, причём есть страны и наро
ды, несущие в себе потенциальное разрешение задач всемирной
цивилизации, и есть страны и народы, которых подавляющее боль
шинство, но все они лишь как бы потребители того, что создаётся
первыми. В числе таких перворазрядных стран Э.Ренан выделяет
особо Элладу и древнюю Иудею, говоря, что вся заслуга Рима и
всей римской цивилизации лишь в том, что она создала «на муку и в
утешение всем юристам римское право». Между тем, как Греции
принадлежит несомненное первенство во всех науках и искусствах.
У евреев же (здесь Э.Ренан употребляет именно слово «евреев»)
никакой науки никогда не было и не могло быть. Елогим или Иегова
(иудейский бог Яхве - Неизречённый), по мнению древних евреев,
едва ли даже позволил бы человеку «познать от древа добра и зла».
Не в духе иудаизма было заниматься исследованием окружающей
природы и изучением законов мироздания. Он ограничил поприще
человеческого мышления только религией, и вне этой сферы ему
всё было чуждо. Иудаизм знал одно - веру в Бога. Всего остального
он не удостоил коснуться, как слишком низменного, утилитарного,
недостойного. Поэтому, говорит Ренан, «с тех давних пор и до на
стоящего времени не было ни одного еврея с мировым значением
ни в науке, ни, особенно, в искусстве, зато в религии не было ни
одного равного евреям». В данном случае под религией евреев Ре-
204
нан подразумевает «высокую духовность иудаизма», по сравнению
с чем, по его мнению, всё остальное ничтожно, даже науки и искус
ства. В этом отношении Вавилоно-Ассирию он называет «дикой»,
хотя по своему научному развитию она стояла «неизмеримо выше
Иудеи». В самую отдалённую эпоху в Вавилоне уже были серьёз
ные учёные. Они создали свою арифметику, геометрию, изобрели
календарь, создали астрономию. Она, то есть Ассирия, организова
ла жизнь человека, установив дни недели по семи планетам Сол
нечной системы. Её обширная мифо-научная литература старалась
и ставила своей задачей изобразить такие чрезвычайно отдалён
ные от её повседневности явления, как начало мира и возникнове
ние человека. Но только в Библии иудеев эти тщетные, по существу
материалистические, искания ассирийцев и шумеров наполнились
духовностью и, по слову Господа Бога, обрели некие реальные очер
тания.
Что касается культуры вообще, развивает далее свою мысль
Ренан, то Иудея уступала в ней даже Финикии. Уже во времена иудей
ского царя Давида, когда средства позволили ему украсить свою
столицу грандиозными сооружениями, он вынужден был обратить
ся к городу Тиру - центру тогдашней культуры в Сирии. Искусство и
особенно архитектура там были очень развиты. Сирия не имела ни
своего мрамора, ни гранита, но зато ливанский кедр был лучшим
деревом мира, и то, что сирийцы делали из него, вполне могло воп
лощаться также в мраморе и граните. Вот почему по зову Давида в
Иерусалим из Тира нахлынули толпы каменотёсов, плотников, зод
чих и всевозможных мастеров, которые привезли с собой также горы
ливанского кедра. Эти артисты и художники построили Давиду ве
ликолепный дворец на удивление всему Ханаану, что без всяких
усилий со стороны народа Иудеи, а всего лишь за деньги подняло
престиж её царя на неизмеримую высоту. В этом, считает Э.Ренан,
сказалось прежде всего величие его духа, а не величие духа зодчих
Тира, которых Давид просто купил.
Дальше Ренан переходит к описанию географической среды
Иудеи, которая изначально формирует образ жизни того или иного
народа, как это полагают и многие иные учёные, в том числе так
нелюбимые Ренаном славянские.
То, как он описывает центральную местность Иудеи, над кото
рой господствует гора Синай, заслуживает того, чтобы привести этот
кусочек из его книги дословно.
«Она похожа, - говорит он о местности вокруг Синая, - на пей
заж, лишённый воды, и походит на Луну или другое небесное свети
ло, лишённое атмосферы. Нередко на вершине Синая громоздятся
тучи и облака. Но если везде гроза благотворна, то здесь она при
носит с собой лишь ужас. Нельзя сравнивать Синай с Олимпом,
205
покрытым лесами и изобилующим водами. Уж скорее это Исландия
или Жак-Майен, но без снега. Из всех атрибутов, составляющих
красу природы, как солнце, вода, деревья, зелень, тучи небесные,
животные и человек, из всего этого там виден только камень, ис
пещренный металлом, камень, враждебный жизни и истребляющий
её вокруг себя. Там никогда не зарождалась жизнь, потому что вез
де царит абсолютная сушь; в этом нечеловеческом крае нет ни од
ного плода, ни одного зерна хлеба, ни одной капли воды. Но в награ
ду за все эти лишения, нигде свет и воздух так не прозрачны и снег
так не ослепителен, как там».
В соответствии с этой географической средой Ренан приводит
аналогию с характером и устремлениями израильского народа, для
которого гора Синай стала священной. И здесь, вроде бы уклоняясь
от своей главной мысли, снова говорит об аналогии: «Экзальтиро
ванные еврейские патриоты хотят всё или ничего и крайне обижа
ются, если историк не придаёт Израилю значения и роли, преиспол
ненной возвышенной аналогии... Это этнографическое недоразуме
ние, что современные евреи считают своими предками то племя, в
недрах которого его незначительное меньшинство восприняло ту
религию, которую они теперь исповедуют... В мире нет незапятнан
ной истории. История еврейского народа одна из прелестнейших,
но сказать, что на ней нет пятен, не могу, мне чужды такие претен
зии. Это была бы история вне сферы человека...»
Ренан прав, конечно: ничем не запятнанной истории ни у како
го народа нет, как и мнение современных евреев о том, будто выве
денные Моисеем из Египта сыны Израиля, их прямые и единствен
ные предки, - лишь «этнографическое недоразумение», хотя бы
потому, что в их современных антропологических типах, как я уже
говорил, очень трудно отыскать признаки изначальной семитской
расы, чаще всего они вообще отсутствуют. Не претерпел существен
ных изменений только сам прадавний иудаизм, как опять-таки пра
вильно пишет Ренан.
И вот здесь, избрав для себя исторический метод исследова
ния немецкого историка и философа Иоганна Готфрида Гердера
(1744-1803), книгу которого «Идеи к философии истории человече
ства», изданную в Париже в 1828 году с предисловием Иоганна Воль
фганга Гёте, считал главным учебником для любого серьёзного ис
торика, сам, вероятно, не заметил, как подошёл к истокам того, о
следствиях чего однозначно высказался Гердер: «Министерство, в
котором еврей имеет силу, либо дом, хозяйство, в которых еврей
носит ключи от гардероба или кассы, также и департамент или ко
миссариат, где командные посты заняты евреями, всегда представ
ляют собой непросыхающие топкие болота. Согласно старой посло
вице: где падаль, там и стервятник, где навозная куча, там гнездит-
206
ся инфекция и копошатся черви».
За это высказывание, которое после падения Парижской ком
муны и новой реставрации во Франции монархии вдруг широко на
чали цитировать в европейской прессе, Гердера в синагогах Евро
пы объявили «отпавшим евреем», как в своё время Спинозу и Ури-
эля Акосту. Но Ренан-то прекрасно знал, что его любимый почив
ший в бозе учитель никаким евреем не был и быть не мог. Он родил
ся в Восточной Пруссии в семье сельского учителя, среди которых
ни в Пруссии, ни в Германии евреев никогда не было. Кроме того,
свою карьеру Гердер начал домашним учителем в семье православ
ного дьяка под Кенигсбергом, у которого в то самое время квартиро
вал русский полковой хирург (имя его нам, к сожалению, неизвест
но, однако он фигурирует во всех научных биографиях Гердера),
обративший внимание на одарённого, но бедного молодого челове
ка. Хирург убедил парня поступить в Кёнигсбергский университет и
заранее оплатил весь курс его обучения на медицинском факульте
те, чего русский военный врач, среди которых евреев также не было,
для правоверного иудея не сделал бы, да и тот, в свою очередь,
будь он евреем, никак не мог бы оказаться в роли учителя детей
православного дьяка.
Дальше биография Гердера для нас не суть важна. Иное дело,
как Ренан использовал случай с русским хирургом, чтсоы защитить
Гердера от проклятий в синагогах и еврейской прессе Западной Ев
ропы. Он выступил в Колледже де Франсе с лекцией, в которой ут
верждал, что Гердер имел в виду жалобы на евреев своего русского
благодетеля, который будто бы говорил ему: «В Восточной Европе
еврей подобен раку, медленно въедающемуся в тело других наций.
Эксплуатация других людей - это его цель. Эгоизм и отсутствие лич
ного мужества - его главная характеристика; самопожертвование и
патриотизм, вместе взятые, ему чужды». Ну, а Гердер якобы пере
сказал это своими словами, но по присущей большим учёным рас
сеянности не уточнил, что речь шла о евреях не Западной, а Вос
точной Европы, то есть в основном Российской империи.
Ренан не подозревал, что, подчёркивая разницу между запад
но-европейскими и российскими евреями, этим только подольёт
масла в огонь. «Рассеянным» показал себя именно он, а не Гердер.
Прежде, чем сделать такое заявление, он «запамятовал» поинтере
соваться историей российского еврейства. Если бы поинтересовал
ся, он узнал бы, что позванные в Киевскую Русь родным дядей Вла
димира I рабби Добраном иудеи в 1113 году были изгнаны из её
пределов Владимиром Мономахом (В.Н.Татищев. «История Россий
ская». М.-Л., 1963, т.И; см. также «Повесть временных лет»), и офи
циально проживать им запрещалось до самой смерти императрицы
Елизаветы Петровны, хотя они и пытались проникать в Московскую
207
Русь и затем в Российскую империю под видом различных христи
анских протестантов и даже католиков. Но для них это всегда было
связано с риском, особенно при Иоанне Грозном, который повелел
«по опознании таковых топить их в реках». Петр Великий на пред
ложение Нидерландов переселить в Россию часть голландских ев
реев ответил: «Я предпочитаю видеть в моей стране магометан и
язычников, нежели евреев. Последние являются обманщиками и
мошенниками. Несмотря на мои распоряжения, они стараются осу
ществить это подкупом моих чиновников». Словом, отказал. А Ели
завета Петровна на прошении дозволить евреям в России торго
вать и пользоваться правами российских подданных наложила ре
золюцию: «Евреи проживают в различных частях России. От этих
ненавистников Христа мы не можем ожидать ничего хорошего. В
связи с этим я издаю следующий приказ: все евреи, мужчины и жен
щины, независимо от их положения и богатства, должны немедлен
но убраться за пределы границы. От этих врагов Христа я не хочу
иметь никакой прибыли» («Полный сборник законов и положений,
касающихся евреев». Составитель и издатель В.О. Леванда, СПб,
1874 г.).
Несвойственное российским самодержцам благоволение к ев
реям проявила только Екатерина II, которая, как я уже говорил, для
того, чтобы сделать их подданными России, присоединила к Рос
сийской империи Царство Польское, в чем никакого резону, ни поли
тического, ни экономического для России не было. Зато в результа
те за один век с небольшим, несмотря на то, что та же Екатерина II,
дабы слишком не возмущать Россию, была вынуждена ввести так
называемую «черту оседлости», собственно в Россию, тем не ме
нее, переселилось более трех миллионов евреев, не считая около
двух миллионов, оставшихся в Царстве Польском. В то время как в
Западной Европе только в Австро-Венгрии к концу XIX и началу XX
века их было два с половиной миллиона и 600 тысяч - в Германии.
В Австро-Венгрии в четыре с лишним раза больше, чем в Германии
потому, что при разделе бывших владений Речи Посполитой, кото
рая долгое время принимала основную массу евреев, изгоняемых
из других европейских стран, ей, то есть Австро-Венгрии, и кусок
территории Польши достался значительно больший, чем Германии.
В «юдолюбивой» же Франции их к тому времени насчитывалось всего
50 тысяч, в Англии - 46 тысяч, в Италии - 38 тысяч и лишь за океа
ном, в Северной Америке, -150 тысяч (Большая Энциклопедия под
ред. С.Н. Южакова, т.9).
Все мировое еврейство прекрасно знало, что российское иудей
ство образовалось за счет польского и западноевропейского.
Поэтому проводить между ними какое-то различие, хуля одних
и хваля других, как это сделал Ренан, защищая Гердера, было, по
208
меньшей мере, опрометчиво. Потому после его получившей широ
кую огласку лекции в Колледже де Франсе евреи Западной Европы
и восстали против него вместе с его подзащитным Гердером с ещё
большим негодованием.I Пришлось Ренану, не ожидавшему такой
реакции и действительно хорошо относившемуся к евреям, в спеш
ном порядке исправлять свой промах другой лекцией - «Иудаизм
как раса и как религия»,! с которой он выступил в парижском юдо
фильском кружке «Сен-Симон» 27 января 1883 года и которая сра
зу же была опубликована во всей мировой европейской прессе, в
том числе и в санкт-петербургском еврейском журнале «Восход»,
выходившем на русском,языке. Тем самым Ренан получил от евре
ев как бы помилование. Это и вдохновило его, а главное финанси
ровало, на создание пятитомной «Истории израильского народа».
Беда, однако, хотя,|впрочем, скорее напротив, очень хорошо,
когда в пристрастном учёном время от времени берёт верх худож
ник. Тогда, анализируя что-то здравым умом и придя к выводам,
которые его чем-то не устраивают, он вдруг в порыве вдохновения
начинает заново исследовать то же самое, но уже как бы переплав
ляя сухую академичность в горниле возвышенного чувства. Проис
ходит по-своему удивительная перепроверка одного метода иссле
дования другим, благодаря чему в итоге и получается такое уникаль
ное явление, как «История израильского народа» Ренана, которую
он писал, подчиняясь и рассудку учёного и вдохновению художника.
Вероятно, по этой причине она и заслужила репутацию наиболее
объективной. Её автор преисполнен искренней добротой, и потому
труд его лишён, быть может, самого важного недостатка - какой-
либо предвзятости. |
Тщательно исследовав географическую среду Ханаана и какой
образ жизни в ней мог сложиться, Ренан находит объяснение тому,
почему иудаизм стал «самой жестокой национальной религией»,
которая обесценила в первую очередь то, что у других народов все
гда почиталось самым ценным - человеческую жизнь, ибо только
«сверхъестественное чудо в условиях Ханаана могло обеспечить
более-менее сносное существование, за что, по понятиям евреев,
очевидно, окончательно сложившимся у этого пастушеского племе
ни в Египте, где всё имело определённую цену, соответственно нуж
но было платить». Но кйму и чем платить? Конечно, «сверхъесте
ственному чуду» и, конечно же, если не самым ценным, но самым
дорогим. Так, по мнению. Ренана, «возникли страшные недоразуме
ния», последствием которых «были человеческие жертвы в самых
ужасных размерах». У евреев Те рахиты, где выжить человеку осо
бенно трудно, это практиковалось чаще всего: в минуты обществен
ных бедствий верховные властители и вообще богачи ради народ
ного суеверия приносили в жертву любимое существо или старших
209
сыновей». И здесь Ренан подчёркивает, что человеческие жертвоп
риношения и фанатическая вера в Бога утвердились более всего не
в невежественное патриархальное время, а наоборот, в эпоху наи
высшего расцвета национальной идеи, когда народ уже оселся и
основался в Ханаане. И опять повторяет, что их «национальная ре
лигия самой кровавой» стала именно в это время, в период судей и
первых царей, то есть целые века спустя после исхода из Египта,
когда, завоевав Ханаан, сыны Израиля обрели свою государствен
ность. Достаточно вспомнить библейский рассказ из Книги Судей,
как Иеффай Галаадитянин принёс в жертву единственную дочь, по
зволив ей перед этим два месяца оплакивать свою горькую участь в
горах, что наводит на мысль об особенном изуверстве.
Благодаря изворотливости библейского Иосифа, в Египте они,
вчерашние пастухи, стали хозяевами целой страны и познали сла
дость власти, не познав прежде радость созидательного труда. По
этому там же, в Египте, когда египтяне поняли, отчего погибли их
плодородные нивы, и образумились, из господ превратились в ра
бов, и труд для них стал самым страшным проклятием. Однако ле
гендарный Моисей сумел их оттуда вывести, причём с немалыми
сокровищами. Затем им, благодаря чудовищной жестокости таких
своих сынов, как Иисус Навин, удалось завоевать Ханаан. Этого,
как пишет Ренан, было достаточно, чтобы жестокость и обман, с
помощью которого они выманили сокровища у египтян, возвести в
культ, а себя вообразить народом «богоизбранным» и не допускать
впредь ни малейшего сомнения в том, будто среди всех народов
мира они и впрямь самые богоугодные, стоят выше всех иных наро
дов, достойных быть лишь их рабами. И, разумеется, единственно
по слову Господа Бога, ибо задуматься над чем-то более реаль
ным, что помогло им выйти из Египта и завладеть Ханааном, во-
первых, грозило бы потерять столь льстящую самолюбию иллюзию,
а во-вторых, что, видимо, вернее всего, никому попросту в голову
не приходило.
Как и порождённые фанатизмом человеческие жертвоприно
шения, назвав это таким же «недоразумением», Ренан и ему нахо
дит объяснение, на сей раз обращаясь к сравнительному анализу
древнегреческого и древнееврейского языков, поскольку язык наи
более полно отражает в себе духовную сущность всякого народа.
Вывод холодного аналитика - увы! - не в пользу древнееврей
ского: «На этом языке не выразишь ни одной философской мысли,
ни одного научного вывода, ни одного сомнения и никакого чувства
бесконечного».
Собственным заключением Ренан огорчён и в нём сразу же
начинает говорить протестующий вдохновенный художник:
210
«Колчан, полный острых стальных стрел, канат, сплетённый из
крепчайших прядей и узлов, бронзовый тромбон, рассекающий воз
дух двумя-тремя пронзительными нотами - таков еврейский корен
ной, древний еврейский язык... Слова в его книгах отчеканены счёт
ным числом, но это огненные слова. Этот язык сказал и скажет не
многое, но все его сказания кованы молотом на наковальне. Язык
этот изрыгает волны гнева, он издаёт неистовые крики против мирс
ких зол, он направит все бури и ветры Вселенной, чтобы приступом
взять и опрокинуть крепости человеческой несправедливости. Слов
но юбилейный рог святилища, язык этот не может служить для чего-
то обыденного, пошлого, его нельзя употребить для выражения ка
ких-то светлых сторон природы или душевной радости совести, но
он не перестанет трубить, провозглашая святую войну против чело
веческой бессовестности...»
Ренан огорчён ещё больше. Ведь вдохновение художника при
вело к тому же, что уже сказал рассудок учёного, следовательно,
где-то тут и нужно искать ответ на поставленный вопрос. И Ренан с
изумлением открывает для себя то, что в общем пока кажется ему
не совсем научным, но скорее всё же является суровой правдой,
чем случайной прихотью мысли. Оказывается, язык народа может
определять всю его судьбу.
Однако сказать только это, значит, сказать очень мало или по
чти ничего. Во всём должна быть своя закономерность, свои изна
чальные причины и затем - следствия.
Как большинство европейских учёных, Ренан наукой России не
интересовался, полагая, подобно своим коллегам в Западной Евро
пе, что эта «варварская страна» на краю света, где «превосходно
чувствуют себя лишь медведи», в принципе ничего толкового в об
ласти научной мысли сказать не может. Между тем, познакомься он
с научными трудами Ивана Михайловича Сеченова о рефлексах го
ловного мозга и антропологическими исследованиями академика
Карла Максимовича Бэра, который в сущности и был родоначаль
ником антропологии как науки, а вовсе не германцы Т. Вайтц и Р.Вир-
хов, как это принято думать, разрешение возникшей перед ним, Ре-
наном, проблемы значительно бы облегчилось. Потому, главным
образом, что как труды Сеченова составляют подлинно научные
основы психологии, так антропология Бэра вышла далеко за свои
теперешние рамки, во многом предвосхитив открытие законов о ге
нетической наследственности и даже объяснив их суть, как Анри
Пуанкаре растолковал Лоренцу, что такое четырёхмерное простран
ство и где нужно искать не достававшую четвёртую единицу изме
рения. Однако Пуанкаре был одним из очень немногих крупных ев
ропейских учёных, который не питал заведомого предубеждения
против русской научной мысли и потому не скрывал, что критически
211
проанализировать сформулированный Ньютоном закон всемирно
го тяготения его, в свою очередь, побудил Миклухо-Маклай.
Верный, однако, исследовательской методологии Иоганна Гот-
фрида Гердера и, не подозревая, что она представляет собою дав
но пройденный славянами этап, но по-своему развитый дальше в
Кенигсберге Эммануилом Кантом, а потом Гердером, Ренан стано
вится хотя и на более сложный, но все же правильный путь поисков.
И здесь ему неплохим подспорьем служит собственный опыт, полу
ченный им во время его работы над книгой «О происхождении язы
ка» (Париж, 1848 г.), в которой он обобщил изыскания в этой облас
ти того же Канта и его последователей, а также немало дельных
выводов сделал сам.
Конечно, он снова идёт от изначальной географической среды
обитания.
Долгие века не имея никакого постоянного пристанища, сыны
Израиля вели бродячий пастушеский образ жизни по самым захуда
лым, не занятым другими, более цивилизованными народами мес
там Передней Азии. Это было одно из наиболее отсталых в своем
развитии азиатских племён, которого все остальные по этой причи
не чурались, и потому ему пришлось скитаться по тем землям, ка
кие никого больше ничем не соблазняли. Остановиться где-нибудь
для более-менее оседлой жизни у них не было возможности, по
скольку нигде эти скудные земли не могли долго прокормить их ста
да. С другой стороны, ни высокоразвитые по тем временам египтя
не, ни шумеры, ни какие-то ещё народы Северной Африки или Пе
редней Азии подолгу терпеть их соседство не желали. Поэтому где-
то что-то созидать у племени не возникало потребности, а, следо
вательно, не возникала и потребность познавать тайны природы, за
исключением разве что умения находить источники воды. Да и при
рода в течение этих долгих веков окружала их слишком однообраз
ная и угрюмая, чтобы остановить на себе очарованный взгляд чело
века и пробудить в нём какой-то творческий интерес, как, скажем, у
эллина, попытавшегося найти средство воспроизводить всю гамму
птичьих голосов и в результате создавшего семиструнную лиру, со
вершенно соответствующую семи творческим принципам Природы.
У израильского племени вообще не было и не могло появиться ни
каких музыкальных инструментов, кроме трубного рога, ибо оно-то
и пения птиц не слышало. Откуда им было взяться в тех полупусты
нях?
Там же, где изначально нет музыки, не могут возникнуть и ника
кие иные виды искусств, ибо в основе любого искусства лежит гар
мония, а гармония есть музыка. С искусств же начинаются науки.
При этом не надо забывать, что хотя это племя и вело номад-
212
ный, то есть кочевой образ жизни, оно оставалось в полной изоля
ции от других народов, «ибо Египтяне не могут есть с Евреями; по
тому что это мерзость для Египтян» (Бытие, 43; 32).
Среда обитания определяет образ жизни, образ жизни - систе
му и уровень мышления, а язык есть зеркало мышления: «...его
нельзя употребить для выражения каких-то светлых сторон приро
ды», но «он направит все бури и ветры Вселенной, чтобы приступом
взять и опрокинуть крепости человеческой несправедливости». Им
невозможно выразить «душевной радости совести, но он не пере
станет трубить, провозглашая святую войну против человеческой
бессовестности». Иными словами, в нём есть всё для выражения
протеста и гнева, но нет слов для какого-то позитивного предложе
ния или с помощью которых можно было бы выразить, казалось бы,
самое естественное - «душевную радость совести».
В этом отражается трагедия духовной сущности народа, кото
рый такой язык создал и для которого он оказался достаточным.
И вот тут Ренан опять возвращается, как говорится, на круги
своя, в который раз подходит к тому, что не столько определило,
сколько искалечило судьбу израильского народа. С неподдельным
сожалением и болью он снова вынужден сказать, что никто и ничто
не могло принести ему большего зла, чем библейский Иосиф и тот
легкомысленный египетский фараон или фараоны, которые позво
лили бродячим пастухам, не знавшим душевной радости совести,
поскольку им неведома была радость созидательного труда, стать
господами в цивилизованной стране, как бы перепрыгнув через са
мый важный этап в человеческом развитии. Сами предвидеть тра
гические последствия подобного прыжка они были просто не в со
стоянии, как со своим уровнем мышления не могли и осмыслить
противоестественность своего нежданного положения.
Но много ли нужно, чтобы растлить невинного ребёнка? Элли
ны на это отвечали: «Однажды познавшего вкус сладострастия уже
не излечишь, если и озарят его когда-нибудь боги мыслью, что для
него оно гибельно».
Никакая сила отныне не могла заставить также племя изра
ильтян отречься от того, что однажды возвысило их прежде всего в
собственных глазах. Не имея никаких реальных заслуг в развитии
цивилизации и потому не способные чем-то более-менее конкрет
ным подкрепить свою репутацию, взамен всему они предпочтут не
требующий доказательств мистический фанатизм - исступленно
будут веровать в то, будто они «богоизбранны». Но не только для
самоутешения. Эскимосы Гренландии тоже считают себя людьми
исключительными, отчего и приняли такое самоназвание - эскимо
сы, то есть люди. Однако они никогда ни над кем не властвовали, у
них нет и своего понятия о власти. Свою исключительность они не-
213
престанно доказывают лишь самим себе борьбой за выживание во
льдах Севера и ни на что другое не претендуют. Племя же израиль
тян, будучи ничем не лучше эскимосов Гренландии, а в смысле орга
низаций жизни в суровых природных условиях и понимании самой
Природы, что составляет основу всяких знаний, несомненно, и усту
пая им, волею ли случайного стечения обстоятельств, благодаря ли
необычайной изворотливости Иосифа, либо по недомыслию фара
она -теперь не рассудишь, но так или иначе вдруг оказалась в роли
надсмотрщиков и повелителей над высоко цивилизованными по тем
временам гордыми египтянами. А коль так, здесь уже самоутешени
ем, как эскимосы, они не удовольствуются. Их главным смыслом
жизни, маниакальной страстью станет неистребимое желание не
престанно доказывать, что они не просто «богоизбранны», а «бого
избранны» среди всех прочих народов. И, конечно же, единственно
по слову Господа Бога, поскольку никаких иных аргументов в их по
ложении найти было невозможно.
Причем и с Господом Богом произойдет удивительная метамор
фоза. Раньше в представлении сынов Израиля он был всепожира
ющим огнем, требовавшим жертв от начатков всех плодов и пер
венцев людей. Он казался настолько ужасным, что даже произнес
ти его имя означало обречь себя на гибель. Поэтому он и назван
Яхве или Иегова - Неизречённый, то есть произносить его имя
нельзя. Теперь же они согласились с шумерским мифом, что он со
здал человека по своему подобию. Почему? Да потому что в Египте
они узнали цену деньгам, за которые всё можно купить. Следова
тельно, если Бог создал человека по своему подобию, то и от него
можно как-то откупиться. По крайней мере, это куда более прием
лемо, чем отдавать ему в жертву своих первенцев.
Так возникла идея храма Яхве, куда следовало отдавать деся
тую часть всего своего имущества и отдельно - «деньги за жизнь»
вместо человеческих жертв. А именно десятую долю потому, что в
Египте уже существовала десятичная мера чисел, и жрецам храмов
за их службу полагалась как раз такая десятая доля. Сверх этого
вводились только «деньги за жизнь», так как пренебречь той исклю
чительной платой первенцами людей было всё же страшно.
Вот почему наряду с Яхве иудеи с такой же исступлённостью
стали поклоняться золотому тельцу и всё, созданное умом и руками
зодчих и мастеров из Тира в Иерусалиме, воспринимали только как
величие их царя Давида, у которого хватило денег за всё уплатить.
Сирийцы построили дворец Давида в виде шестиконечной звез
ды и окрасили его в голубой цвет. Это значило, что они выбрали для
него форму расположения на небосводе шести положительных зна
ков Зодиака: Овна, Льва, Стрельца, Близнецов, Весов и Водолея. А
окрасили в голубой цвет Сатурна - цвет холода. Тем самым зодчие
214
хотели, чтобы хозяин дворца жил в нём благополучно и, поскольку
он царь, никогда не терял здравого рассудка. Давид же понял это
как некий магический фетиш и учредил Моген Довид - голубую шес
тиконечную звезду Давида, которая и по сию пору не потеряла для
многих евреев значения фетиша, а Сатурн стал чем-то вроде их
священной планеты. Сын же Давида и его наследник Соломон, уз
нав, что у арийских народов символом человека является пятико
нечная звезда, а цвет разрушения - красный, приказал своим под
данным распространять её по всему миру именно красной, а не пур
пурной, какой её обычно изображали арийцы.
И то, и другое говорит само за себя. Поэтический дар Соломо
на - автора прекрасной библейской «Песни песней» и вошедшая в
историю его мудрость тем не менее сочетались у него с суеверной
агрессивностью, как у Давида вера в единого Яхве сопутствовала
такой же вере в терафима - домашнего идола. Вообще, став как
будто монотеистами, иудеи ещё очень долго оставались также идо
лопоклонниками. Своего терафима - грубо обтёсанную деревянную
куклу в человеческий рост бережно хранила каждая семья. Когда
Саул, тесть Давида, подослал к нему убийц, а дочь Саула Микал,
жена Давида, об этом как-то проведала, она, чтобы спасти мужа и
обмануть убийц, уложила в постель Давида их терафима, наряжен
ного в ночное одеяние царя. Убийцы же, уверенные, что задушили
Давида подушкой, на следующий день, увидев его живым и невре
димым, в ужасе сами пали перед ним ниц и молили о прощении,
хотя выдавать их, слуг родного отца, Микал вовсе не собиралась.
Из всего этого Ренан с грустью делает вывод, что и в эпоху
своих самых прославленных царей израильский народ в интеллек
туальном развитии во многом всё ещё оставался на первобытном
патриархальном уровне. О законах генетической наследственности
французский учёный тогда ещё ничего не знал. Развенчавший Иисуса
Христа, он во всех бедах израильтян обвиняет злой Рок, навсегда
лишивший их интереса к Природе и потому не позволивший им со
здать язык, пригодный для выработки мышления, необходимого для
познания. Но здесь уже Ренан, как видите, противоречит самому себе,
ставя на первое место не мышление, а язык, который сам же назы
вал зеркалом мышления.
Однако в нашем экскурсе в историю израильского народа мы
слишком задержались. Вернёмся к истории Руси и не будем забы
вать, что впереди нас ждут Светослав с его печатью и Миклухо-
Маклай как прямой последователь той интеллектуально-нравствен
ной школы, основные черты которой особенно ярко проявились в
Светославе. Девять веков, разделявших последнего великого киев
ского князя-«язычника» и Маклая, мы, естественно, тоже учтём.
215
Помню, мой сын, сейчас тридцатилетний авиаконструктор, бу
дучи ещё восьмиклассником, пришёл как-то из школы домой не то
что сумрачным, а каким-то вроде не по возрасту больно серьёзно
озадаченным. Было видно!, что ему хочется поговорить со мной, так
сказать, по душам, но откровенничать с отцом мальчик, в общем,
как мне казалось, не робкий, не спешил, а я, в свою очередь, боялся
неосторожным словом усложнить для себя и без того трудный путь
к его доверию. i
Накануне одного из моих океанических рейсов жена показала
мне его завернутого в байковые пелёнки в окно родильного дома, а
когда я вернулся в Севастополь, он уже бегал и стал забавным «по
чемучкой». С такими примерно промежутками времени мы и встре
чались с ним все эти годы на месяц-два, а то и на пару недель.
Поэтому после того, как я наконец осел на берегу, нам ещё только
предстояло найти взаимопонимание, а потом уже и взаимодоверие.
Сам я в пятнадцать лет был человеком вполне самостоятель
ным, но это нисколько не предохранило меня от господствующего у
нас стереотипа родительского мышления. С поразительной лёгкос
тью забывая, какими недавно были сами, мы позволяем себе, любя
своих детей, смотреть на йих с унижающим юную душу и разум вы
сокомерием, не давая, конечно, в том себе отчёта.
Думаю, на моём месте всякий был бы так же искренне изум
лён, если бы, ожидая от сь|>на откровений в неких «мужских делах»,
услышал от него нечто неизмеримо более высокого порядка.
-Папа, - в полглаза наблюдая, очевидно, за моей мимикой, ска
зал Вася с явным вызовом, - а почему Россия всё равно стала ве
ликой державой, большей, чем Америка?
Нет надобности живописать всю ту сцену. А вот то, что вызвало
резкое неприятие у пятнадцатилетнего ученика одной из московс
ких так называемых спецшкол, на мой взгляд, заслуживает внима
ния, ибо стало в нашем Отечестве такой заразой, против которой
далеко не у каждого выработался соответствующий иммунитет и
которая не только изначально калечит души, но и губительно сказы
вается на всём интеллектуальном потенциале народа.
«За десятки тысяч лет, протекшие с тех пор, население Восточ
но-европейской равнины сменилось тоже, может быть, не один де
сяток раз. После дикарей каменного века мы встречаем здесь ещё
остатки людей медного и бронзового века, не знавших железа; по
том остатки людей железного века, но и это, быть может, не были
ещё предки теперешнего населения. В V столетии до начала наше
го летоисчисления, т.е. за(две с половиной тысячи лет до нас, мы
имеем уже письменные рассказы о южной части теперешней Украи
ны. Там тогда жили скифы, кочевой народ, занимавшийся ското
водством; остатком его являются теперешние осетины в Кавказс-
216
ких горах. Что было дальше к северу, греки, рассказавшие нам о
скифах, хорошенько и сами не знали. Лет 800 спустя после этих
рассказов мы встречаем первые известия о славянах; тут уже на
чинается непрерывная связь с новейшими временами, потому что
на славянских языках говорит подавляющее большинство населе
ния нашей страны.
Сходство языка, конечно, еще не может служить доказатель
ством происхождения теперешнего населения Восточно-европейс
кой равнины от одних славян. Теперешние французы говорят на
«романском» языке, на одном из языков, происшедших от латинс
кого языка древних римлян, но происходят они не от римлян, а глав
ным образом от кельтов, которые были когда-то покорены римля
нами и усвоили их культуру и язык... Таким образом славянский язык
еще не доказывает, что в наших жилах течет непременно славянс
кая кровь: русский народ образовался из очень различных племён,
живших на восточно-европейской равнине, но славянское племя
оказалось из всех самым сильным, - оно навязало всем другим свой
язык. Первое время славяне занимали только небольшой юго-за
падный угол этой равнины, нынешнюю Западную Украину. Несколь
ко позже они заняли среднее течение Днепра и Полесье (белорусы
являются, по всей вероятности, остатком древнейших славянских
поселенцев), ещё позже пробрались на север, к Финскому заливу и
Ладожскому озеру и, наконец, позднее всего заняли теперешнюю
Великороссию - Московскую и смежные области...
Что касается первых трёх-четырёх столетий славянского рас
селения, мы о них прямых сведений не имеем и можем судить о
славянской культуре того времени отчасти по рассказам иностран
цев, которые видали славян того времени (преимущественно гре
ков и арабов), главным образом, по языку.
Человек называет предметы своего обихода, орудия, которы
ми он пользовался. Орудия меняются, но названия часто остаются:
люди к ним привыкли, им не хочется изобретать новых слов. Преж
де через уличную грязь набрасывали брёвна, это было нечто вроде
моста и правильно называлось «мостовой»; остатки такой деревян
ной мостовой нашли в московском Кремле... Так, по старым сло
вам мы можем восстановить старую культуру.
Славянский язык очень наглядно показывает нам все ступени
развития техники... Прежде всего, изобрести такие на взгляд про
стые орудия, как соха или борона, не так просто было. Вместо боро
ны ещё лет 80 назад на окраинах России можно было видеть боль
шой сосновый сук: его отдельные ветки и заменяли собою зубья
бороны. А в более древнее время такой же сук, только ещё более
толстый и крепкий и без веток, заменял собою соху. Такую пахоту
изогнутым суком или палкой мы ещё и теперь встречаем у различ-
217
ных диких народов Африки, а что так же было у славян, показывает
первоначальное значение слова «соха»: сначала это слово значило
именно «палка», «жердь».
Ещё труднее было дббывать живую силу, которая тащила бы
плуг или соху. Если уж убить крупную дичину дикарю каменного века
было не под силу, тем меньше мог он подчинить себе, заставить
себе служить животное, как лошадь или бык, сила которого гораздо
больше силы человеческой. Наблюдения над теперь живущими ди
карями показывают, что скотоводство развивается у людей всего
позднее, - гораздо позже, чем они начинают заниматься земледе
лием...
Но, ковыряя землю изогнутым суком, первобытный славянин
питался всё же главным образом от земледельческого труда. Это
видно по тому, что он слово «хлеб» - «жито» по-славянски - произ
водил от того же корня, как «жизнь». Хлеб был главным средством к
жизни, главным видом пищи. На охоту славянин полагался гораздо
менее: когда-то ещё в тенета зверь попадётся. Зато был мелкий
зверёк, которым если и нелегко было завладеть, - да и не стоило, -
то у которого легко было отнять вкусные и питательные плоды его
труда. Этим зверьком была пчела. Добывание мёда диких пчёл, бор
тничество - одно из древнейших занятий не только славян, а всех
без исключения обитателей Восточно-европейской равнины. «Мёд»
не только одно из древнейших славянских слов, но оно общее у сла
вян и у финских племён, населяющих или населявших когда-то нашу
страну. А бортные ухожаи, места, где водились дикие пчёлы, счита
лись великою ценностью опять-таки уже во вполне исторические
времена, когда славянин давно уже имел железный топор и давно
выучился пахать на лошади.
Язык таким образом рисует нам древнейших славян народом
очень первобытным...»
Прошу у читателя прощения за чересчур длинную скучную ци
тату. Я привёл её здесь потому, что она как бы сфокусировала в
себе главные особенности всей советской исторической науки, ос
новное идеологическое направление которой в 1918 году опреде
лил ставший первым наркомом просвещения РСФСР Анатолий Ва
сильевич Луначарский, выступивший тогда перед учителями Петрог
рада со своей знаменитой программной лекцией «О преподавании
истории в коммунистической школе». Лекция эта, хотя с тех пор про
шло более семидесяти лет, для большинства наших официальных
учёных историков и теперь всё ещё остаётся своего рода компасом.
В Советском Союзе она множество раз издавалась и продолжает
издаваться на всех языках народов СССР. А в 1976 г. вошла даже в
академическое издание сборника А.В. Луначарского «О воспитании
218
и образовании», выпущенного в свет издательством Академии пе
дагогических наук СССР «Педагогика».
Вот что в ней говорится:
«... надо ли вообще преподавать историю в правильно постав
ленной школе. На первый взгляд кажется диким самое сомнение
относительно необходимости преподавания истории, потому что мы
привыкли к тому, что уже издавна этот предмет является включён
ным в программу школ; в течение столетий считали мы, что знаком
ство с прошлым человеческого рода естественно входит в курс об
разовательных наук.
Однако, тем не менее, весьма авторитетные и талантливые
мыслители выступили против этой идеи. Между ними мы видим и Ф.
Ницше, который в целом ряде пламенных страниц доказывал, что
одной из гибельных особенностей нашей культуры является её ис
торичность. Он считал, что современный человек чересчур обреме
нен всякого рода воспоминаниями, связывающими его примерами,
традициями, - словом, старое, мёртвое захватило живого и не пус
кает его. Ницше доказывал, что человек, который рассматривал себя
как некоторое передаточное звено от совершенно определённого
прошлого к неопределённому будущему, склонен к детерминизму...»
«Детерминизм» да ещё «эволюционные тенденции» для А.В.
Луначарского были самыми бранными словами. Ну, что такое эво
люция, теперь все знают со школьной скамьи. Для тех же, кому, мо
жет быть, смысл научного термина «детерминизм» не совсем зна
ком, на всякий случай кратко его поясню. Это учение в противопо
ложность идеализму и агностицизму (проповедь случайности всего
сущего и конечной непознаваемости мира) объясняет всеобщую
причинную связь, обусловленность всех явлений в жизни, природе
и во всём мироздании, закономерность чего была открыта ещё Ге
раклитом, затем Галилеем, Коперником и прочая, прочая, включая
Н.Н. Миклухо-Маклая, Анри Пуанкаре, академика В.И. Вернадского
и Николая Константиновича Рериха, и к чему, в который раз заново
изобретая колесо, пришла наконец современная серьёзная наука.
Такова, однако, была особенность интеллекта нашего наркома
просвещения, которому «После Великой Октябрьской социалисти
ческой революции открылись широчайшие возможности для осуще
ствления его давних обширных планов исследовательской работы
в области культуры и особенно искусствознания и литературоведе
ния. Он писал по самым разнообразным вопросам литературы, жи
вописи, архитектуры, скульптуры, театра, музыки, педагогики, исто
рии, философии, религии, этики, эстетики и т.д.» (БСЭ, 1938 г., т.37,
стр. 493). Словом, энциклопедист всеохватного масштаба. Поэто
му, наверное, то ли его дочь, то ли какая-то родственница И. Луна
чарская сильно обижается, когда кто-нибудь из русских людей упо-
219
минает при случае Анатолия Васильевича с недостаточно лестной
стороны только потому, мол, что «Все остальные ... басурмане» -
так она назвала свою статью-реплику в журнале «Вопросы литера
туры» (1987 г., №3, стр.224-229).
Известно, что Фридрих Ницше был особенно мил сердцу А.В.
Луначарского по той, главным образом, причине, что тот, нигилиро-
вав из поляков в немцы, «в целом ряде пламенных страниц», кроме
всего прочего, яростно отрицал всякое чувство Родины, признавая
лишь «страны проживания», вернее, «территории проживания».
Относительно же самого ницшеанства, послужившего позднее как
бы фундаментом для «теорий» германского нацизма и фашизма, то
комментировать его, пожалуй, излишне. Впрочем, об отношении А.В.
Луначарского к этому предмету можно судить по его книге «Силуэ
ты» (М., 1965г).
Очерк «Яков Михайлович Свердлов» (обратите внимание: в
большинстве случаев употребляя подлинные имена и фамилии,
здесь А.В. Луначарский и после революции почему-то считает не
обходимым соблюдать конспирацию, называя Свердлова Яковом
Михайловичем вместо его настоящего имени-отчества Ешуа-Со-
ломон Мовшович - А.И.), стр.94:
«Этот чёрный костюм, блестящий, как отполированный Лабра
дор, придавал маленькой, спокойной фигуре Свердлова ещё боль
ше монументальности, солидности очертания. Действительно, этот
человек казался алмазом, который должен быть исключительно
твёрд, потому что в него упирается ось какого-то тонкого и постоян
но вращающегося механизма».
Надо полагать, сравнивая твёрдость характера Свердлова с
алмазом, А. В. Луначарский имел в виду его директиву от 29 января
1919 г. о поголовном истреблении более чем двух миллионов донс
ких казаков («Москва», 1989, №2, стр.149-150).
Очерк «Моисей Соломонович Урицкий», стр.97:
«Итут Урицкий опять оказался добрым гением...» Стр.100:«...
сколько в нём было великодушия и как умел он необходимую жесто
кость и силу сочетать с подлинной добротой...»
Здесь, коль скоро сочетание «необходимой жестокости и силы»
с «подлинной добротой», подразумевается, вероятно, главное коче-
гарство Урицкого в кровавой петроградской бане, устроенной по при
казу Овсея-Герши Ароновича Апфельбаума-Радомысльского-Зи-
новьева тысячам бывшим русским офицерам, которым, поскольку
они добровольно сложили оружие, было велено стать на учёт для
получения хлебных карточек и т.п., а затем... Далее - известно, «не
обходимой жестокостью и силой» Моисей Соломонович обладал в
полной мере.
Очерк «В.Г. Короленко», стр.222: «Короленко был этически хри-
220
стианином, и, повторяю, тут ещё нет большой беды. Беда лишь в
том, что все эти псевдохристиане (Толстой, Короленко и им подоб
ные) принимают норму любви за нечто, могущее быть установлен
ным сейчас же и зависящим только от доброй воли...»
Должно быть, потому, что в этом вопросе они с Короленко «резко
разошлись», как говорит А.В. Луначарский, он и оставлял без ответа
кричащие душевной болью письма Владимира Галактионовича («Но
вый мир», 1988, №10, стр.198-218) о зверствах в Полтаве «совде-
повцев», о которых восторженно писал некий М. Коган в харьковс
кой газете «Коммунист» за 12 апреля 1919 г.:
«Еврейский народ есть истинный пролетариат, истинный ин
тернационалист, не имеющей родины. Без преувеличения можно
сказать, что великая социалистическая революция сделана именно
руками евреев. Разве тёмные, забитые русские крестьяне и рабо
чие массы могли бы сами сбросить с себя оковы буржуазии? Нет,
именно евреи вели русский пролетариат к заре интернационализ
ма. Не только вели, но и сейчас советское дело находится в их на
дёжных руках. Мы можем быть спокойны, пока верховное руковод
ство Красной Армии принадлежит товарищу Льву Троцкому. Прав
да, евреев нет в рядах Красной Армии в качестве рядовых, зато в
комитетах и совдепах в качестве комиссаров евреи смело и бес
страшно ведут к победе массы русского пролетариата...»
Какой там Короленко, что он со своей этикой христианина
понимает, когда в Полтаве, как и везде, «советское дело находится
в надёжных руках»!
Владимир Галактионович, отсылая наркому просвещения
письмо за письмом, всё более и более взывая к его милосердию,
конечно, не мог себе представить, что его земляк, казавшийся та
ким блестящим интеллигентом и эстетом, в христианское богостро
ительство просто играл, когда оно ему, очевидно, было необходи
мым из каких-то соображений. Не мог представить прежде всего
потому, что действительно являлся не столько «этически христиа
нином» (здесь Луначарский по-своему прав, называя такие великие
умы России, как Лев Толстой и Короленко, «псевдохристианами»),
сколько во всей своей жизни неукоснительно руководствовался нор
мами исконной российской нравственности, не писанный, но обяза
тельный даже для мало-мальски просвещённого русского человека
кодекс которой Луначарскому, если судить по его многочисленным
сочинениям и поступкам, был чужд и непонятен. Владимиру же Га-
лактионовичу, как опять-таки верно отмечает Луначарский, «чуждо
было фарисейство», то есть как раз то, чем сам Анатолий Василье
вич, если внимательно проанализировать его творчество и биогра
фию, руководствовался всегда и во всём в первую очередь. Приме
ров тому можно привести сколько угодно. Вот один из наиболее ха-
221
ракгерных.
В 1921 году А.В. Луйачарский вместе с будущим академиком
М.Н. Покровским начали Издавать журнал «Печать и революция»,
первый номер которого открывался статьёй Анатолия Васильевича
«Свобода книги и революция».
Человек, «в ряде пламенных страниц» до сих пор отвергав
ший все и всяческие оковы, ратовавший за безусловную и ничем не
ограниченную свободу, теперь пишет:
«Идея революции в большинстве умов прочно связана с идеей
свободы ... революция обыкновенно соединяется с классической
формулой XVIII века: торжество свободы, равенства и братства.
Свобода на самом первом Плане. Между тем, на самом деле ни одна
революция не создаёт режима свободы и не может его создать. Ре
волюция есть гражданская война, неизменно сопровождаемая вой
ною внешней. Латинская пословица не даром говорит: «под звон
оружия молчат законы», и |под звон оружия молчит искусство...»
Как мы знаем, в 1921 году гражданская война в нашей стра
не уже закончилась. Покончено было также с интервенцией. Одна
ко А.В. Луначарский вспоминает о них, чтобы, рассуждая дальше
совершенно в духе полемики фарисеев с Понтием Пилатом, дока
зать вредоносность всякого свободомыслия.
Неискушённый читатель может придти в изумление. Но, по
вторяю, для Луначарского это очень характерно. Таков у него на этот
раз социальный заказ. Сколько бы вы ни копались в его сочинени
ях, вы не найдёте в них ниодного вполне самостоятельного сужде
ния, ни одной оригинальной самостоятельной мысли. Он везде и
всюду всенепременно ссылается на авторитеты: сегодня на швей
царского философа Рихарда Авенариуса, одного из основополож
ников махизма, завтра - на Г.В. Плеханова, послезавтра - на мень
шевиков П.Б. Аксельрода и В.И. Засулич, ещё послезавтра - на Кар
ла Маркса и В.И. Ленина в одном ряду с Фридрихом Ницше. Причём
это вовсе не присуще молодости искания. Отнюдь, муж давно зре
лый, опубликовавший в промежутках между этими шараханьями из
крайности в крайность немало сочинений, претендующих на назва
ние учёных трудов, в том числе построенные на махизме Р. Авена
риуса и «элитарных воззрениях» Ф. Ницше «Основы позитивной
эстетики».
Однако каких-то собственных идей как не было, так и нет и,
казалось бы, нет никакой логически оправданной последовательно
сти в прыжках с одной идеологической платформы на другую. Но
так лишь кажется. Своя логика у Луначарского есть, и с учётом раз
вития политической жизни в Европе и России она прослеживается в
его сочинениях достаточно чётко. Видны также его особые пристра
стия и определённое постоянство.
222
Я не взялся бы писать его духовный портрет и судить об
уровне его интеллекта. В своих статьях, публичных лекциях и книгах
он сделал это сам не хуже, а может быть, и лучше Жан-Жака Руссо
в его «Исповеди».
Сначала Луначарский - вдохновенный или, выражаясь его
термином, пламенный толкователь тех идей, которые в данный ис
торический момент волнуют умы, либо попросту модны, затем вы
бор идёт между теми, чьи идеи сегодня более перспективны и могут
оказать решающее влияние на ход исторических событий. В пер
вом манит популярность, во втором... О, второе куда соблазнитель
нее! Тут же за туманом между настоящим и грядущим власть пре-
держание проглядывает, важно только не ошибиться, вовремя со
риентироваться и на всякий случай подремонтировать за собой мо
сты.
Вреднее всего здесь иметь, а более того высказывать соб
ственные убеждения, но вместе с тем вести себя надо так, как бы
они у тебя есть и ты смело их провозглашаешь, то есть быть «в
русле» и в то же время всё подавать как бы от себя, как бы своё.
Не берусь дать определение людям, подобным Луначарскому,
для этого пришлось бы написать отдельное исследование, посколь
ку они составляют собою целый класс людей, притом весьма и весь
ма многоликий. Они всё и вся на свете знают, обо всём с завидной
непринуждённостью, либо пламенно ораторствуя, толкуют, с лёгко
стью необыкновенной меняют свои взгляды, ибо при любых обстоя
тельствах не могут не быть «на гребне волны» или не числиться в
«соратниках». Очевидно, поэтому они всегда категоричны, всегда
непререкаемы, всегда всех и вся поучают, не имея глубоких позна
ний в общем-то ни в чём. Но всё это не значит, что они действитель
но лишены каких-либо твёрдых взглядов. Напротив, при всей своей
переменчивости и многоликости они не меняют ни своих подлинных
кумиров, ни своего истинного отношения к людям, ни избранных
целей в том или ином их варианте. И в 1921 году, клянясь в своей
верности марксизму и лично В.И. Ленину, написанную ещё в 1918
году работу Ильича «Пролетарская революция и ренегат Каутский»
Луначарский совершенно игнорирует. Книга Каутского «На другой
день после социальной революции» для него «и теперь замечатель
ная и поучительная». Не перестанет он пропагандировать и Фрид
риха Ницше в самых восторженных тонах. Но ни единого доброго
слова ни разу не скажет о России и русском народе. Показательный
в этом отношении в тех же его «Силуэтах» очерк «Георгий Валенти
нович Плеханов».
Стр.110: «Всё же я чрезвычайно многим обязан Аксельроду в
моём социалистическом образовании, и, как ни далеко мы потом
разошлись с ним, я с благодарностью числю его среди наиболее
223
повлиявших на меня учителей».
Это в то время, когда Аксельрод, познакомивший Луначарского
с Плехановым, ходил, как и его протеже, у Георгия Валентиновича в
учениках, но потом перекинулся в лагерь самых махровых реакцио
неров.
О том, что сначала особенно привлекло в Плеханове. Стр.111:
«... в самой наружности Плеханова, в его произношении, голосе и во
всей его конструкции было что-то коренным образом барское - ба
рин с ног до головы. Это, разумеется, могло бы раздражить проле
тарские инстинкты (надо полагать, Луначарский, хотя и крестили его
в православную веру, причисляет себя к пролетариям в том смысле,
как это сказано в уже цитированной мною статье М. Когана из харь
ковской газеты «Коммунист», ибо не мог до революции чиновник-
пролетарий из Полтавы устроить своего сына в самую престижную
по тем временам на Украине Киевскую гимназию, это требовало
больших денег, даже очень больших. - А.И.), но если принять во
внимание, что этот барин был крайним революционером, другом и
пионером рабочего движения, то, наоборот, аристократичность Пле
ханова казалась трогательной и импонирующей...»
Дальше по сравнению с «блестящей студенткой Цюрихского
университета Розой Люксембург», чья речь «острая, как бритва, и
блестящая, как серебро», и после «похожего на Авраама» (библей
ского праотца) «старика Грейлиха» (к тому времени, когда писался
очерк, крайне правого оппортуниста) Плеханов при всей своей ари
стократичности, всеевропейской известности и прекрасных оратор
ских способностях выглядит, конечно, никчёмным.
И вот на стр.121 главная причина разрыва с ним:
«После отпадения Плеханова от революции, то есть уклоне
ния его в «социал- патриотизм, я с ним ни разу не встречался».
Видимо, здесь по аналогии с Ф. Ницше, который изобрёл тер
мин «социал-элитаризм», Луначарский приписывает Плеханову ка
кой-то «социал-патриотизм», о чём Георгий Валентинович скорее
всего и понятия не имел, иначе где-нибудь хоть что-то похожее,
наверное, упомянул бы. Напрасно, однако, потеряете время, нигде
в сочинениях Плеханова ничего подобного вы не найдёте. А вот о
русском патриотизме в своей книге «Наши разногласия», опублико
ванной в 1884 г., он говорит много.
Насмотревшись в разных городах Европы на революционе
ров из России, Плеханов пророчески писал, что если этой кучке ре
волюционеров удастся захватить власть в России, им придётся вво
дить социализм в порядке издания соответствующих декретов, пос
ле чего «совершившаяся революция может привести в политичес
кому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи,
т.е. к обновлённому царскому деспотизму на коммунистической под-
224
кладке», так как декреты повлекут за собой насильственное разру
шение веками сложившегося жизненною уклада русского народа, и
его ответную реакцию начнет обуздывать свирепый деспотизм.
Поэтому, прекрасно зная свою Родину и желая предотвратить неиз
бежную кровавую бойню и разорение страны, Плеханов считал, что
исконно русская община должна послужить «исходным пунктом для
организации всех сторон экономической жизни народа на социали
стических началах». Однако никаким «аграрником» при этом он ни
когда не был, будущее России, как и В.И. Ленин, связывал с веду
щей ролью её растущего рабочего класса. Но пока она оставалась
страной преимущественно крестьянской, Георгий Валентинович ви
дел чрезвычайную опасность в том, если её станут переделывать
на социалистический лад революционеры, знающие русскую жизнь
лишь в теории и не принимающие во внимание русский патриотизм.
О последнем Плеханов предупреждал особенно, но совсем не по
тому, что сам был коренной русак и свой народ ставил выше других.
Российская империя веками держалась собственно на России и за
счёт России, русский мужик нигде не вёл себя так, как англичанин в
Индии или голландец в Индонезии. При этом по своей численности
русские всегда составляли в Российской империи подавляющее
большинство, никого, однако, не подавляя.
В силу объективных исторических причин, о которых совре
менный славянин вряд ли подозревает так же, как о своём прадав-
нем кровном родстве с браминами далёкой Индии или таджиками
Средней Азии, он не может по самой своей природе быть угнетате
лем других народов и, с другой стороны, по тем же причинам не
может долго терпеть притеснения ни от кого, кроме как со стороны
своих же славян.
Иное дело, если в его жизнь вторгается со своим уставом мон
гол или немец. Горе тогда и немцу, и монголу. Все свои внутренние
свары славянин тогда забудет и либо костьми ляжет, либо проявит
подобные подвигам Пересвета и Осляби чудеса отваги, пока непро
шенных гостей не изгонит. Славянину не нужна никакая выгода, если
она не согласуется с его пониманием добра и меняет порядок в его
доме. А дом для славянина в таких случаях не «мой дом - моя кре
пость», а прежде всего Отечество.
К сожалению, у нас теперь редко кто знает хотя бы некото
рые главные особенности древнейшего слов'янского мировоззре
ния, а в нем-то и вся суть, и оно неистребимо, ибо неистребимо то,
что закодировано в человеческих генах, жизнь которых измеряется
тысячелетиями. Даже если ты и не даёшь себе отчёта в своих не
произвольных поступках или чувствах - они не случайны, в них есть
свои изначальные истоки и своё причинно обусловленное развитие.
Я не знаю, задумывался над этим Александр Сергеевич Пуш-
225
кин или нет, но в порыве вдохновения психологический портрет сла
вянской души он создал очень верный. В этом стихотворении нет
никаких теоретических рассуждений, но по своему философскому
смыслу оно точно передаёт как бы сгусток именно того, идущего из
глубины веков слов'янского мировоззрения.
О чём шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? Вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага -
И ненавидите вы нас...
От потрясённого Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в России,
Среди нечуждых им гробов.
Плеханов, судя по всему, это понимал. Потому и заклинал, со
вершая в России социальную революцию, не посягать на русский
патриотизм. Но Луначарский, став после Октябрьской революции
наркомом просвещения, начал как раз с этого, с искоренения рус
ского патриотизма. Ницше учил, что для достижения социал- эли
тарных идеалов прежде всего нужно «очистить память людей от
исторического хлама традиций и всевозможных примеров из про-
226
шлого, побуждающих к подражательству и вызывающих гордость,
связанную с эфемерным понятием, которое обыкновенно выража
ют словом «отечество». Что же касается народных масс тех или иных
стран, то их назначение Ницше определял одной краткой, но ёмкой
фразой: «Свинья должна знать своё корыто». Ну, а Ницше, как мы
помним, для Луначарского был «авторитетным и талантливым мыс
лителем». Не удивительно поэтому, что в своей лекции «О препода
вании истории в коммунистической школе», которая в действитель
ности преследовала куда более широкие цели, он настойчиво вну
шал учителям:
«В школе с подходом методически-историческим тоже была
своя тенденция. Вы знаете, что идея революции постоянно проти
вопоставляется идее эволюции. Самое это противопоставление со
вершенно нелепо, ибо как можно отрицать тот факт, что в природе
имеют место катастрофы? В июле прошлого года мы присутствова
ли при гигантской катастрофе - горела в течение 12 дней звезда
первой величины, которая потом погасла. Это был, конечно, необъят
ный мировой пожар. Так что научная теория эволюции нисколько
катастроф не отрицает. Взрывают динамит, а он в одну секунду раз
носит громадные скалы. Это не противоречит законам природы, это
только значит, что сила потенциальная, сила скрытая, мгновенно
превращается в силу действующую. Эти силы были в скрытой фор
ме, имелось предрасположение к тому процессу, который потом
выразился во взрыве. Но, тем не менее, эволюционная тенденция,
отрицающая революционный принцип, так постоянна, так прочна,
что на недавнем совещании с профессорами по вопросу о реформе
высшей школы господа учёные даже в этом 1918 году щеголяли пе
ред нами заявлениями о том, что они, как учёные геологи и биологи,
не могут согласиться на слишком революционную реформу.
Всё в природе, согласно этой теории, происходит путём медли
тельного процесса; это свойственно-де и истории. Никто больше,
чем историки, не старался закреплять это антитворческое представ
ление о непременной медлительности и постепенности обществен
ного развития... Но помимо этого история в старой школе преследо
вала и другие определённые цели, из которых можно выделить две
главные. Прежде всего, это было обучение любви к родине, любви к
отечеству. И в настоящее время ещё Всероссийский союз учителей
на последнем своём съезде, идя по стопам учителей буржуазной
Западной Европы, стал говорить о том, что необходимо придать изу
чению истории национальный характер и воспитывать в учениках
«здоровую любовь к родине.
Я не знаю, что разумеется под здоровой любовью к родине...»
Нетрудно себе представить, каково было учителям, не говоря
уже о профессорах, слушать такие речи из уст наркома, от которого
227
теперь зависела судьба и науки, и всей культуры, и всего образова
ния. И каково было, спустя пять лет, то есть в 1923 году, прочитать
примечание к очередному переизданию этой лекции, сделанное ру
кою Луначарского:
«Вопросы преподавания истории были позднее разработаны
Институтом гуманитарных наук при Наркомпросе под руководством
ТАКОГО МАСТЕРА, КАК М.Н. ПОКРОВСКИЙ (выделено мною-А.И.).
Все же я думаю, что предлагаемая лекция может оказаться и сей
час полезной.»
Воистину неразумного не научишь. Отсюда, наверное, и столь
изумляющая самоуверенность. Здесь ведь не только с лобовой пря
молинейностью сформулирована задача, но и полное саморазоб
лачение вместе с публичной демонстрацией своего невежества и
абсолютного непонимания тех, кому твоё сочинение адресовано. Как
своеобразный Журден в «Мещанине во дворянстве» Мольера, хотя,
конечно, Журден зловещий.
Но легче всего свалить всю вину на отдельно взятого человека,
как у нас теперь во всех пережитых страною послереволюционных
несчастьях обвиняют Сталина, не желая действительно объектив
но разобраться в причинах этого феномена, а то и намеренно скры
вая их, ибо сразу обнаружится, что Сталин - лишь выученик и плод
той тесно спаянной касты сребро-властолюбцев, которая со вре
мён библейского Иосифа всегда ставила своей конечной целью гос
подство над всем миром, не брезгуя для этого никакими средства
ми, но, непременно создавая для своего прикрытия тех или иных
кумиров, обязательно невежественных и столь же обязательно пад
ких на лесть, а потому, имея за плечами всего какую-то с горем по
полам законченную семинарию, готовые поверить, что они рожде
ны гениями и даже «корифеями всех наук», не имея при этом и смут
ного представления о том, что такое вообще наука.
Что такое Сталин и так называемый сталинизм? Кровавый тер
рор, веком раньше отрепетированный во Франции, после Октябрьс
кого переворота начал отнюдь не усатый кавказец Иосиф Джугаш
вили, а Апфельбаум - Радомысльский - Зиновьев и его подручный
палач Урицкий, за убийство которого в августе 1918 года своим же
соплеменником Апфельбаум - Зиновьев приказал расстрелять в
Петрограде 10 тысяч русских, ни в чём не повинных, но всё же с
определённым подбором - у кого было что «экспроприировать».
Отпечатанные на машинке их списки для устрашения петроградцев
долго висели, расклеенные на заборах и стенах здания местного ЧК
по улице Гороховой, 2.
Затем в сотни раз превосходящие по числу жертв истребление
донских казаков, начатое по директиве Свердлова и осуществляе
мое под непосредственным руководством Бронштейна-Троцкого.
228
Потом 1920 год, Крым. Десятки тысяч русских солдат и офице
ров добровольно сложили оружие и не пожелали покинуть родную
землю вместе с Врангелем потому, что у легендарного красного ко
мандарма Михаила Васильевича Фрунзе хватило мужества безо
ружным обратиться к ним с речью, в которой он, чтобы избежать
лишнего кровопролития, обещал им взамен жизнь и свободу. Под
линное мужество, а по отношению к Фрунзе это ни у кого не вызыва
ло сомнения, несовместимо с бесчестием. И люди чести поверили
человеку чести. Ни они, ни он не могли себе представить, что в обо
зе Южного фронта окажутся комиссары, снедаемые жаждой славы
библейских Иисуса Навина, истребившего всё живое в Иерихоне и
его окрестностях, и Эсфирь, из рабыни ставшей женой персидского
царя Артаксеркса и в знак такого своего сказочного возвеличения
повелевшей своим соплеменникам в один день истребить 75 тысяч
персов, что и было исполнено под руководством её дяди Мардохея.
Именно так, воспользовавшись отсутствием Фрунзе, поступи
ли с бывшими русскими солдатами и офицерами Бела Кун и Роза
лия Самойловна Залкинд-Землячка, после чего Фрунзе, узнав о
случившемся, решил застрелиться, и только осечка пистолета да
вбежавший в кабинет командующего ординарец предотвратили са
моубийство. А Бела Кун и Розалия Залкинд-Землячка в результате,
конечно, стали «героями» гражданской войны.
Не Гитлер и его подручные изобрели концлагеря, а великомуд-
рый Лейба Бронштейн-Троцкий вместе с его друзьями Менделем
Берманом, Яковом Рапопортом, Лазарем Когеном, Семёном Фири-
ным и Хаимом Апетером, которые потом, правда, отреклись от него.
Так что почва для «сталинизма» была унавожена задолго до
тридцатых годов. И ведь не Сталин со своим семинарским полуоб
разованием придумал, что он «корифей всех наук». Лазарь Кагано
вич, наверняка сперва хорошенько присмотревшись к повадкам уса
того кавказца, провозгласил вдруг, что Сталин, мол, это Ленин се
годня, а Апфльбаум-Зиновьев и Розенфельд-Каменев Лазаря с его
неожиданным лозунгом охотно поддержали, ибо сочли, что Лёва
Бронштейн хоть и свой, но поделиться властью не захочет, больно
много о себе возомнил, а этот рябой кавказец казался туповатым
простачком, вертеть которым так и сяк, казалось, не составит труда.
Но тут уж ничего не поделаешь, дали маху, перехитрил кавказец.
Вообще сюжет этот в разных вариациях то там, то здесь повто
ряется вот уже по меньшей мере четыре тысячи лет. У нас, видимо,
не случайно не издают на русском языке «Историю израильского
народа» Эрнеста Ренана, иначе у нашего читателя открылись бы
глаза на вещи весьма и весьма любопытные, особенно если бы до
полнительно к ней ему представилась возможность прочитать пусть
не весь Талмуд, составляющий 14 огромных томов, а хотя бы один
229
из его трактатов «Абода зара», что буквально можно перевести как
«Чужое служение». Это своеобразная обширнейшая инструкция,
выработанная в течение многих веков и дающая иудеям рекомен
дации о том, как нужно проникать в ту ил и иную страну (ё этом смысле
один из типичных примеров представляет собою то, почему и с ка
кой в действительности целью Екатерина II присоединила к России
Польшу) и в какой форме предлагать чужакам свое услужение, но
служить потом так, чтобы в конечном счете занять в стране гос
подствующее положение. Способов для этого предусмотрено вели
кое множество, но один из важнейших - смешанные браки: чтобы
как можно больше наиболее влиятельных людей «страны прожива
ния» или их сыновья женились на иудейках, либо чтобы иудейки
становились их любовницами, но не наоборот, ибо считается, что
дочь Израиля никогда не забудет, что она «богоизбранна», а гой -
человек не полноценный, он обязательно подпадет под ее влияние.
Кроме того, вспомните, какая по Талмуду разница между дочерьми
Израиля и женщинами, не принадлежащими к ним. В редких случа
ях исключение допускается лишь для дочерей особо могуществен
ных правителей «страны проживания» - оба первых мужа Светла
ны Аллилуевой, дочери Сталина, вовсе не случайно были евреями,
и Сталин, бывший семинарист, не мог не знать, что это значит, пото
му и не допускал к себе ни того, ни другого.
На этот счёт в «Абода заре» тоже даны такие подробные инст
рукции, что ничто подобное никому, кроме талмудистов, наверное, и
в голову не придёт. Однако, и заняв в «стране проживания» господ
ствующее положение, иудеи, согласно «Абода заре», на этом успо
каиваться не должны, поскольку задача у них иная. Так сказать, мис
сию их очень ярко и красочно описал в своей поэме «Свиток из Пла
мени» еврейский поэтХаим-Нахам Бялик, главный идейный смысл
которой выражен в том отрывке из неё, который я уже цитировал:
Из бездн Аваддона взнесите песнь о Разгроме,
Что, как дух ваш, черна от пожара,
И рассыпьтесь в народах, и все в проклятом их доме
Отравите удушьем угара;
И каждый да сеет по нивам их семя распада,
Повсюду, где ступит и станет...
Прочитавшему «Историю израильского народа» Эрнеста Ре-
нана и трактат из Талмуда «Абода зара» станут понятны не только
причины экологических катастроф в Египте, Двуречье, Персии и
Средней Азии, но и то, как один за другим образовывались и непре
менно гибли иудейские каганаты. Это Аварский, просуществовав
ший дольше всех, 220 лет; тюркские: Западный - 159 лет, Восточ-
230
ный - 164 года и наконец Хазарский - 213 лет. Поймёт читатель
также, есть ли основания у В. Халуповича из Ленинграда сетовать
на украинских казаков, если прочитает вышедшую в 1878 году в
Одессе книгу «Богдан Хмельницкий» еврея, современника Натана
Ганновера, а затем о том же - «Лггопис Григор1я Грабянки» в книге
«Украшська лггература XVIII ст.» (Knie, 1983).
Н. Ганновер пишет:
«В 5345 году по сотворении мира (1585 г. по Р.Х.) на польский
престол взошёл король шведский Зигмунд, а в 5352 г (1592) он всту
пил в брак... Был же он государь милостивый, благочестивый, пра
восудный и юдофил. В его время усилилась папская религия (като
лицизм) в польском королевстве, потому что до него большинство
магнатов и знатных чиновников не было враждебно греческой вере
(православию) и смотрело на обе эти религии безразлично; он же
всячески старался возвышать магнатов и сановников, исповедовав
ших католичество, и унижал тех, которые держались греческой веры.
Вследствие этого ... православный народ стал беднеть всё более и
более и превратился в рабов польских панов...»
И вот почему, по мнению Н. Ганновера, началась на Украине
народно-освободительная война под руководством Богдана Хмель
ницкого. Речь идёт о Чигирине, принадлежавшем пану Конецпольс-
кому, вернее, магнату:
«Город был ВО ВЛАДЕНИИ (подчёркнуто автором - А.И.) од
ного еврея, Захарии Собиленки, который арендовал его от этого пана,
подобно другим евреям в России (имеется в виду Украина - А.И.),
бывавшими владетелями во всех русских поместьях, что и было при
чиною впоследствии их бедствия; ибо все завидовали их почётному
положению...»
А вот что о том же говорит Григорий Грабянка:
«Лггописецъже польский BecneciaH Коховський написа, яко ляхи
велики тяжесп людем украТнським i козакам налагаху насил1я, i оби-
ди церквам божим творяху, от'емлюще нуждою от благочестивих \тн\я
i самих смерт1 предаяху, от чесп i власп !згоняху, суду не даяху, коза-
ков всячески озлобляху, от всякого бидла i пчел десятое взимаху.
1мет ли кто 3Bipa - кожу дай пану; мет ли рибу - дай урочную дань
оттуду на пана; от военных користей татарських конь ши оруж1е в
козака буде - дай, хлопе, на пана.
А что горше, жиди всегда смишляху нови дат i вся Мн'\я ко-
зацькая не свободна бяху, кроме кому жени вольной в дому i то не
вовсе. Аще же когда случится на козака вина i малая, то таковими
муками Ух казняху, яко ниже погане такових смишляху мучешй, i тако,
в казнех сих проливающе !злиш Mipy, нев1рних превосхождаху мучи
тельством...»
Я нарочно не стал переводить этот отрывок на современ-
231 ный русский язык по двум причинам: чтобы не нарушить стиль авто
ра и читатель увидел, насколько он сдержан, говоря о пережитых
народом великих муках, и почувствовал, как прав Н. Ганновер, на
зывая Украину Русью, один у нас корень, единый. Ну, а содержание
того и другого говорит само за себя: каково действие, таково и про
тиводействие. Потому, кстати, и Великая Французская революция
завершилась монархией Наполеона Бонапарта, как перед этим анг
лийская - диктатурой Кромвеля. Первопричина везде все та же. И
поражение с возмездием раньше или позже везде неизбежно. Но не
хотят, никак не желают люди жить в мире и согласии. Изобретают
потрясения все новые и новые: социальные, экономические, эколо
гические...