Булатная книга 5 Благоговение и Игра

Геннадий Петров
Начало: -
Булатная книга 1
http://proza.ru/2010/05/01/1393

Булатная книга 2
http://proza.ru/2010/05/03/1303

Булатная книга 3
http://proza.ru/2010/05/21/1319

Булатная книга 4
http://proza.ru/2010/05/28/1566


Я должен был забрать племянника из школы и отвести его к бабушке. А когда у меня встреча в кафе с ними? Я посмотрел на мобильник (наручные часы отвечают взаимностью на мою нелюбовь к ним и постоянно теряются), нормально, успею.

Ёжусь. Она вышла замуж за моего одноклассника. Вот тебе и Неземное…

Помню, когда я ей при случае рассказал о своих странных переживаниях и мыслях, она даже не улыбнулась. «Неземное? Гм», – полезла в косметичку. Я настолько привык к умным, вдумчивым женщинам с чувством юмора, что даже заглянул в косметичку вслед за ней, ожидая, что она извлечёт оттуда нечто имеющее отношение к нашему разговору.

Она извлекла оттуда зеркальце и мгновенно ушла в мимику наедине с ним…

Забрав малыша, я предложил ему пройти одну остановку, чтоб не ожидать маршрутки. Племяш согласился, а по дороге вдруг стал жаловаться на маму (мою кузину). «А она говорит, что я грублю! Я ей не грубил. Почему она меня вчера наругала? И всегда она так!..»

Наконец я сделал ему замечание. «Тебе это что подружка, что ли?! Ты как говоришь?! Нельзя говорить «она»! Понял?»

Он посмотрел на меня снизу вверх, хлопая ресницами. «А как можно?»

«О маме надо говорить «мама», а не «она».

«Почему?»

Я растерялся. И правда, почему? Некоторые вещи должны быть понятны на бессознательном уровне – почтительность, благоговение, трепет перед чем-то, что важнее других вещей и эмоций. Не, конечно, не надо делать «ку» два раза… Просто некоторым образом ограничивать себя. Ну нельзя о маме говорить так же, как о какой-то другой женщине!

Но если «на бессознательном уровне», – то как я ему объясню?..

«Дядя, а чего у тебя пальцы замотаные?»

В моих ранних стихах есть то, что причиняет мне теперь тягучую, тупую боль… Это – богохульство. Понятное дело, я не кощунствовал нарочно. У меня набожные бабушки, и я их за это уважаю. Просто я думал, что церковь, храм, литургия, молитва, надежда на то, что ты ещё встретишь дорогих людей, ушедших из жизни, раскаяние в том, что обидел друга и много зла сделал, – это всё одно, думал я в юности. А вот поэзия, искусство – это совсем другое!

«Бог» в моих стихах был карикатурен. Само «его» всемогущество работало против «него», потому что я говорил, – в остроумных, саркастических, изящных строфах, – ну убей меня! полегчает?

Я не видел Его слёз.

И ведь талантливые стихи!.. (Сейчас они журчат филигранными строчками в моей памяти, причиняя мне боль, изнуряя меня стыдом, мучая меня, словно красиво блестящие, алые или изумрудные, пузатые, как гениальное нэцке, или кольчатые, грациозно пульсирующие, – ЧЕРВИ.) Технически, технологически – я непревзойдён!

«Дядя Гена, а МАМА купит мне автомат?» – спросил племянник, когда я набрал код и мягко втолкнул его в подъезд.

«Давай! Пока! Не груби, понял? А то убью.»

Я тороплюсь на эту ненужную встречу. «Неземное» переборчиво, любит дорогое вино… Но у меня сегодня есть деньги. А может, он сам заплатит, он любит перед ней выделываться. А мне деньги не помешают.

До казни осталось два дня, – сказал с повествовательной интонацией бархатный баритон за кадром. Я сижу, тупо смотрю в компо, вспоминаю встречу в кафе и путанные рассуждения «Булатной книги»…

Богохульство не может ущемить Его, оно поражает людей, и прежде всего – автора. И вот теперь я, как прыщавый пэтэушник, ковыряю мою книгу отвёртками и шилом… наконец, плюю и – перелистываю своими пальцами…

(Тряпка рядом, но, как на зло, эта та самая, которой я убирал Бароновы следы.)

Поиск и искусство – это всё равно что хирургическая операция в условиях карнавала-маскарада, Гена.

Раньше я любил говорить своим девушкам: «У меня три ценности в жизни – секс, алкоголь и творчество». Девушкам почему-то нравилось. Теперь я понимаю, что на самом деле это блуд, пьянство и досужие игрища развращённого ума и пустого сердца. А этого девушкам говорить уже не хочется… Приходится врать, что ценностей у меня уже не три, а одна, и она лежит рядом со мною.

«Ты просто никогда не любил,» – сказала одна моя знакомая… Да. Пожалуй, я ещё не любил. Я – хотел. Я – радовался встречам. Я испытывал удовольствие от цельности человека, когда философствуешь с ней в постели, или шалишь на заднем ряду в лекционном зале, хоронясь во мраке под мудрым лучом проектора, демонстрирующего первые поселения скифов.

Я – ласкал, и благодарно принимал ласки. Я горевал, если меня бросали, и жёстко страдал, если вынужден был уйти сам, зная о том, что она ещё не насытилась… Я водил пальцем по нежному бедру утром. Я с удовольствием слушал её мысль, порой пронзительную настолько, что пережитый оргазм забывался, как недоразумение… Я радовался тому, что мы с ней – люди. Я радовался, что я мужчина, а она женщина. Я – играл.

Ты права, я не любил.

Валерия, мой таинственный собеседник на Прозе, помните, мы с Вами дискутировали поздно вечером? Всё что я сейчас назвал выше, – и правда, игра. НО – НЕ ЛЮБОВЬ. Смерть и любовь не могут быть игрой, не могут, – вне каких-либо терминологических акробатик.

И вот что выгрыз мой разум – пугливый, но упорный крот в норке мироздания:
любовь не бывает легкомысленной. Она не может делать, ЧТО ХОЧЕШЬ. Она делает только то, что МЫ ХОТИМ. Иначе – она умрёт.

Любить – значит доверять. Если ты не доверяешь Богу, значит, ты не любишь Его. Зачем я писал эти стихи? Кого я винил?

Гипсилофодон – одноногий мертвец – пришёл ко мне, когда я дремал на диване полулёжа, сражённый двумя литрами пива. Ну что ты хочешь от меня, ящерица ты выпотрошенная?! Хватит с меня облезлого Барона. За вас мы, люди, не в ответе, вас мы не приручали! Гипсилофодон, резким движением повернув голову, крупно посмотрел на меня круглым куриным глазом. И проговорил, хлопая пастью, как лягушонок Кербит из «Маппет-шоу»:

«А между прочим, учёные-креационисты, о которых невежественный Гэ Петров и не слыхивал, фактически доказали, что вся эта "история", якобы растянутая через многие миллионы лет, – с потолка срисована. Я – видел людей. Мы жили на одной планете. А убил нас всех (и вас, кстати, тоже, кроме Ноя с его семьёй и избранными тварями) не метеоритный дождь, не вулканы, а ВСЕМИРНЫЙ ПОТОП. Что? съел?))))) А радиологический анализ – фигня, не выдерживающая критики», – добавил он, упреждая моё возражение.

И я поверил этой щёлкающей прищепке. «Прости!» - я встал с дивана и низко поклонился ему. Удовлетворённый ящер ускакал на своей единственной петушиной ноге, волоча целофаново шуршащие кишки. Бедолага. Он забыл, кто его убил. Но разве это отменяет его логику?

Та встреча в кафе дала мне материал для одной из самых лучших поэм. Поэт, в сущности, упырь, вурдалак, кровосос, чудовищный паразит на теле Жизни…

«Стало примерное понятно, о чем вопрос - и тем интереснее, что будет вместо ответа...» – говорит Александр Ра.   

Увы, Саша вместо ответа будет другой вопрос. Это – мир вопросов. Мир ответов – не здесь.


Окончание
http://proza.ru/2010/06/11/1332