Ловцы дней

Анна Горяинова
Seu pluris hiemes, seu tribuit Iuppiter ultimam,
quae nunc oppositis debilitat pumicibus mare
Tyrrhenum: sapias, vina liques, et spatio brevi
spem longam reseces. Dum loquimur,
fugerit invida aetas: carpe diem…

Много ли зим уготовил Юпитер, или последнюю,
которая сейчас разбивает о скалы воды моря
Тирренского: будь умна, вино цеди, и кратким сроком
надежды долгие отрежь. Пока мы говорим,
уходит завистливое время: лови день…
 (Гораций "Оды")

СМС от Лайта: «Все уже давно на мне. И ты тоже :). Люблю я вас :)». Сообщение пятилетней давности. Привет из прошлого - как порыв холодного серфового ветра. Как глоток свежего морского воздуха в полузадушенном городе М. Я гляжу в окно такси. По нему лупит серый московский дождь. Вокруг – пробка. Со всех сторон я зажата мокрыми железными боками. А сверху свинцовой крышкой давит небо. Я – в клетке. Воздуха не хватает. Открываю окно, подставляю лицо и ладони под холодные плети дождя. Не помогло. Задыхаюсь. И вновь смотрю в экран мобильного. И ловлю губами порыв соленого ветра из прошлого, из деревни на Д.…
…На шершавом днище перевернутой лодки сидеть не очень удобно. Но это замечаешь не сразу. Или не замечаешь вовсе. Мы с Леночегом не замечаем. Мы смотрим, как восходит на небосвод зеленая звезда. Это Венера. Над горизонтом уже висит красной блямбой Марс. Низко-низко. Здесь хорошо видно звезды. Потому что небо тут ближе к людям. И от этого люди здесь немного другие.
Мы с Леночегом – совсем разные. Она – темноволосая студентка из далекого уральского города, без денег, с головой, набитой всяким фантазийным мусором и чемоданом, набитым дешевыми эзотерическими книжками. Она – точно знает, чего хочет в этой жизни. Выйти замуж за парня по имени Лайт, нарожать ему детишек, жить с ним долго и счастливо и работать вместе на одной серф-станции до конца дней своих. Такая вот семейная идиллия. Леночег – упертый и приложит все усилия для проведения своих планов в жизнь. В этом мы с ней, пожалуй что похожи… Она уже научилась неплохо серфить. И увела у меня парня по имени Лайт. За такое я оторвала бы голову. Которую потом засушила бы и повесила у входа в свой офис, снабдив соответствующим комментарием – чтоб следующая девочка с романтическим мусором в башке знала, чем рискует. Так бы поступила та я, которая была неделю назад. Но я, которая сегодня, так не поступит. Сегодняшняя я сидит с Леночегом на перевернутой лодке, пьет с ней тростниковый ром из горла и смотрит, как восходит на небо большая зеленая звезда…
… Парень по имени Лайт с виду большой и жуткий. Он лысый и с бородой, и весь в татуировках. Он был первым, что я увидела, выйдя из аэропорта. Мне немедленно захотелось вернуться в самолет и больше его не покидать во всяких подозрительных странах. Но я боюсь летать. И представив себе еще четыре с гаком часа турбуляка, поняла, что дороги назад мне нет. Только вперед. Так и живу с тех пор, с этим ощущением. Ибо тот, кто поймал его один раз, будет поступать так всю жизнь, до конца. Вообще-то у Лайта есть и нормальное имя. Очень распространенное в России. Но он им не пользуется. За ненадобностью. Еще у Лайта есть его Большая Любовь. Она давно уже уехала из деревни на Д. и живет в полузадушенном городе М. И поэтому Лайт несчастный. Большая Любовь, как выяснилось, не может обойтись без карьеры. Без амбиций. Без хорошей машины, супермаркетов, ТВ и нормальной семьи. Без нормального имени, в конце-то концов. И – не может при этом не любить Лайта. А Лайт – не может не любить ее. Именно что не может – потому как и рад бы, но вот, блин… И в городе М. Лайт не может тоже. Он не был там уже четыре года. И не поедет – боится. Потому что большой сильный Лайт в городе М. задыхается. За четыре года он совсем разучился врать и смотреть телевизор. И у него пропал иммунитет к ядовитым рекламным испарениям города М. Лайт не поедет к своей Катерине. Потому что он – ненормальный. И имя свое нормальное он давно забыл, потому что зачем оно ненормальному Лайту?.. А в деревне на Д. все такие. Быть может, это оттого, что слишком близко к людям здесь подошло шальное африканское небо...
…Лайт довез меня от аэропорта до дайв-центра деревни на Д., с которым у меня была предварительная договоренность на обучалку. И пригласил на вечеринку к серферам. Для этого нужно было ближе к ночи прийти в темный  двор Лайт-Хауса, места, где жили самые крутые и самые безденежные серферы. Придти, не убоявшись злой собаки, которая сторожит кемп, а так же кромешной темени, небольшой, но вонючей кучки козьего говна посреди двора, и, собственно, самих серферов -  о том, кто это такие, я имела весьма смутное представление. Серферы оказались большие, красивые и накуренные. Они сказали, что мы ждем такси, и накурили меня тоже. Такси оказалось ржавым насквозь пикапом с таким же ржавым местным дедом за рулем. Мы залезли в кузов, сели на бортики, лицом к ветру, пикап взревел, борзо рванул во тьму и позорно заглох через 100 метров. Дед пошуршал под капотом, после чего на дорогу со звоном посыпались лишние детали. Без них стало намного лучше, и мы снова понеслись по ухабам, сквозь тьму, и уже без остановок – к пляжу. На серфовом пляже шла вовсю тусня – народ жег костры, пил, пел битлов, танцевал и курил, в общем, развлекался. Мы с Лайтом ходили от одной тусы к другой и общались. С Лайтом прикольно, его все знают и любят, он – старый «локал», от слова local – «здешний», респектный чел. Потом мы вдвоем от всех сбежали - пошли к «Хилтону», пролезли сквозь дырку в зеленой изгороди к бассейну, там болтали и пускали «паровозы». Выпить в деревне на Д. нечего – страна кругом мусульманская. А вот травы – сколько угодно… Потом Лайт случайно уронил меня в бассейн. В мокром платье на ветру было холодно. И Лайт отдал мне свою майку с надписью Serf ever, work never. Которая мне была почти как платье по длине. А потом мы шли домой. Пешком, километр по пустой песчаной косе, которая соединяет серфовый пляж и деревню на Д. Где-то посредине косы мы упали целоваться. И ветер вымел контактную линзу из глаза. А мне было пофиг. Мы целовались и смеялись в лицо бледной от такой наглости ведьме-луне. В эту, третью мою ночь в деревне на Д. я ночевала на Лайт-Хаусе. В комнате Лайта на полосатых коврах помещались только большой матрас и ноут-бук. И еще – мохнатая бабочка, атакующая лампочку Ильича под потолком. И запахи ночных цветов, смешанные со сладковатым ароматом гаша и яблочных кальянов. И мы.
…Моя первая ночь в деревне Д. была ужасна. Я не спала. Не могла – из-за ветра. Он яростно ломился в хлипкую щелястую дверь моего бунгало и стучал по ней, будто кулаками. А если учесть, что я была в деревне на Д. впервые, и еще не обвыклась с ржавыми фонарями на единственной улице, с мрачными бородатыми пастухами в длинных халатах и с мыслью, что это все нифига не курорт, а реальная деревня… Короче, мне было страшно. Я даже подперла щелястую дверь чемоданом. Отчего в комнате стало громыхать еще страшнее. Ветер успокоился только через несколько дней, когда я сделала, как делают все в деревне на Д. – открыла дверь настежь и позволила ему гулять по комнате, сколько вздумается, и приносить с собой прохладу, запахи ночи и такие цветные, такие удивительные сны.
…Ведьма-луна отомстила мне. К ней нельзя без уважения. А уж тем более – нагло смеяться в лицо. Лайт пропал. То есть, он никуда не пропадал из деревни на Д. Он пропал для меня. Перестал отвечать на звонки. Здоровался мельком при случайной встрече. За пару дней я сломала себе разум. Обиделся, что ли… На что?.. Так бы и вскрывалась по сей день, если б не увидела его на пляже с какой-то чернявой малолеткой. «Лайт чего-то пропал совсем…» - невзначай роняю в болтовне с администраторшей серф-станции, где он работает. «Он для всех пропал – к нему же Леночег приехал!». Отлично. Леночег. Приехал. Ура. Твою мать…
…Раннее утро. Слепящее огненное море. Большая лодка. Сонная я. «Блевать – только с подветренной стороны!» - комментарий инструктора. На случай, если укачает. Но блевать, похоже, предстоит еще не скоро – мы не отчаливаем, ждем последнюю дайвершу из нашей группы. Дайверша опаздывает к отплытию. Меня это бесит. Инструктор Серега еще вчера сказал мне: «У нас новая девочка, будешь ее бадди завтра, ок?». Ну ок, куда деваться-то… И вот этот «ок» уже полчаса ждем… На пристань влетает байк. На байке – Лайт, а за спиной у него… Ну понятно кто у него может быть за спиной. Тот самый гребаный «ок». С этого момента – дважды гребаный. «Сереж, а можно я не буду ее бадди?» - «Слушай, ну, переиграть будет сложно сейчас – все уже распределились по парам… Да и потом, меня Лайт попросил тебя с ней поставить. Сказал, что так будет меньше переживать». Пипец. Наш Лайт реально невменяемый. «Ок», ко всему прочему, явно с жесткого похмела. Поначалу было только одно желание – утопить ее нахер, когда никто смотреть не будет. Но, глядя, как зеленый Леночег отвисает с подветренной стороны, мне даже становится ее жалко. Сама бы не утопла – в таком-то состоянии. Погружение. Другая планета. Где нет воздуха. Нет притяжения. Нет звуков. И любви, и ненависти – тоже нет. Они остались там. В сумках и карманах на борту. А здесь есть только жизнь в чистом виде. Или – ее полная противоположность. Но о ней не надо думать. До поры до времени – не надо. Голубая бездна, бесконечный провал в дне. Тянет, манит, еще, сюда, ближе, здесь хорошо, здесь нет страданий, здесь полет и покой навсегда, навсегда, навсегда… Еле успеваю поймать свою бадди за вентиль баллона. Смотрю в глаза – глаза невменяемые. Азотка. Ну хоть в сознании, уже хорошо. Подплывает инструктор. Спрашивает Леночега жестом, все ли у нее ок. На третьем «ок» Леночег моргает и очухивается. Отвечает. Продолжаем погружение. «Смотри за ней» - говорит мне Серега на подводном языке. «Смотрю» - отвечаю я. И действительно – смотрю.

Отдыхаем на палубе. Леночег тих и задумчив. Достала большой блокнот и ручку, сидит перед пустой страницей. «Что там у тебя?» - спрашиваю. «Дневник веду. И стихи» - «Твои стихи?» - «Мои. Хочешь почитать?» - «Давай...». Стихи трогательные, хоть и корявые. Потому что искренние. Ловлю себя на том, что перестаю называть ее в мыслях дважды гребаной. Звонит телефон. Не, точно не мой – мой сдох на третий день в деревне на Д. Леночег хватает свою трубу и убегает на подветренную сторону.
«Мама, ну как ты не понимаешь! Я его люблю, люблю! Раз ты так о нем говоришь, я домой к вам не вернусь никогда, слышишь, вообще никогда не вернусь!» Уууу… Тяжелый случай… Сама не понимая, зачем, тащусь на подветренный борт… Как и ожидалось, Леночег сидит там и горько плачет. Ну чего я сюда прусь? Чем я-то могу ей помочь?.. «Понимаешь, они меня не любят. Никто. Я иногда жить не хочу… Зачем…» Леночег сквозь слезы-сопли рассказывает свою жизнь. В которой, оказывается, все очень не просто. Кто бы сомневался… Предки строгие, самостоятельности препятствуют, говорят – рано в восемнадцать лет быть самостоятельной. Но при этом у Леночега есть бойфренд – великовозрастный олигарх областного значения. Этому явному мезальянсу родители почему-то не противятся. Хотя олигарх вообще-то говоря, слегка женат, как великовозрастному олигарху и положено. Ну и дальше следует просто краткий пересказ бразильского сериала. Нехороший богатый Дон Педро привозит юную Хуаниту грешить подальше от глаз жены, на дайверский курорт. На пару дней, в порядке развлекухи, они приезжают в деревню на Д., чтобы вкусить настоящей дикой жизни. В «Хилтоне», разумеется. Вообще деревня на Д. – известный дайверский и серфовый спот. Только гостиниц здесь почти нет, и нырять и кататься большинство людей приезжает сюда на несколько дней, из расположенного за 100 км туристического до мозга костей города на Ш. На эти несколько дней их гидом, переводчиком и сопровождающим становится романтический красавец, локал Пердито (прости, чувак, не удержалась ;).  Ну и все – юной Хуаните срывает и без того непрочную крышу, и она грешит по всем углам, но не с Доном, благодаря которому здесь оказалась, а с юным локалом. Дон, ясен пень, от этой идеи не в восторге, и силой увозит истерично голосящую Хуаниту домой, в уральские снега. Дома вступает хор в виде обоих Леночеговых финансово несостоятельных предков, которые, оказывается, возлагали большие надежды на дружбу дочки с областным денежным мешком. Дон Педро великодушно готов все простить. Но Леночег не желает никого видеть-слышать, и в итоге, соорудив историю о необходимости навестить болящую подружку в Питере, собирает со всех участников этого «Мерлезонского балета» бабла и срывается в деревню на Д. Предки с Доном Педро оказались не совсем идиотами (что лично меня удивило), и через несколько дней выяснили-таки, в какой стране находится Леночегов Питер и какого цвета у ее подружки борода. Собственно, я и застала эту историю на стадии «Отступать некуда, позади Москва». Домой Леночег вернуться не может, ибо предки объявили по громкой связи, что она им не дочь (нет, все-таки они совсем идиоты). К Дону она не пойдет. Что остается? Остается Лайт… Нда, ей он нужнее, чем мне. «Господи, что теперь будет?» - пищит Леночег, вдруг осознавший, что все это происходит с ней, а не в далеком бразильском кино. Леночег снова рыдает, я обнимаю ее  и говорю, что все ее любят и все у нее будет хорошо. Почти так в итоге и вышло… 
… Деревня на Д. встречает нас нереально розовым закатом. Нереально розовое все: море, небо, горы, пустыня. Я такого никогда не видела. Или просто – не замечала?.. А Лайт встречает нас квадратными глазами. Ну еще бы – вчерашние враги, мы с Леночегом слезаем с лодки в обнимку и болтаем, почти не обращая внимания на предмет наших недавних разногласий. Есть с чего охренеть, еще бы… С пристани едем на байке втроем. Втроем же идем на вечеринку, уже на дайверскую.  Здесь никто не пляшет, и не курит, и не ломает зеленые ограждения. Все спокойно сидят в саду виллы одного из заслуженных  инструкторов-европейцев, кушают приготовленные на гриле гигантские креветки, выпивают привезенную кем-то из новоприбывших «Немировку» и беседуют за жизнь. Хорошо… Леночег с головой уходит в разговор с хозяином дома о дайвинге на Галопогосах. Лайт подходит ко мне и тихо предлагает прогуляться. Мы не спеша бредем по недостроенной навсегда набережной и смотрим на цветное от ночных кафешек море. И Лайт рассказывает мне свою жизнь. Тоже очень и очень непростую. Но это – как у всех здесь… А потом вдруг вываливает эту свою историю про Большую Любовь в городе М. Е-мое… А Леночег в курсе? Нет, вообще-то… Но я ей, конечно, все расскажу. Отлично. Могу представить, как она обрадуется… Мы заходим в ресторанчик на берегу. Хотя ресторан – одно название. Здесь просто барная стойка, она же – касса, столы и скамейки – все прямо на песке. Кухня – в домике напротив. Мы лежим на подушках, наблюдаем море и курим яблочную шишу. Одну на двоих. Молчим. Каждый о своем. А иногда об одном и том же – хором молчим. В унисон. Или в диссонанс. Смотря, на какую тему. 
…Я просыпаюсь от предрассветного холода. Я все еще там, на подушках в ресторане. Напротив меня Лайт – тоже вчера не заметил, как вырубился. Никто и не подумал нас разбудить и выгнать… В углу, на таких же подушках, спит менеджер. Через час-полтора ему вставать – надо полить набережную перед заведением, растолкать персонал, да открывать ресторан. В деревне на Д. первые клиенты могут и в 7 утра заявиться – перед отправкой на дайв, например. Но сейчас все еще спят. Кроме меня. И солнца.
… День идет за днем… Нет, не так. Каждый день здесь – это новое рождение, новое чудо, которое умирает за ночь, чтобы утром смогло родиться другое.
… Мы договорились втроем поехать нырять рано утром. Встретимся в кафе в половине восьмого. Ок. В полседьмого ко мне пришел Лайт. Просто зашел в открытую дверь, за которой ветер играл с ажурной тенью дерева, лежащей на белой дорожной пыли. Просто обнял меня. И все случилось. Снова. Или – по-новому?.. В половине восьмого мы были в кафе. Леночег тоже пришла. Мы выпили кофе и поехали нырять.
После дайва Лайт куда-то слил. А мы с Леночегом уселись на деревянных мостках для схода в воду.
- Мы же ведь скоро уедем – говорит Леночег, глядя в горизонт.
- Да…
Море было тихим и совершенно прозрачным. Задумчивым. Вокруг ни души – слишком рано для нормальных людей. Только тишина и небо. Возле ног проносились разноцветные рыбки. Все разные, неповторимые. Если их вытащить, захотеть присвоить и навсегда удержать их красоту – ничего не выйдет. На воздухе их нереальные цвета исчезнут, станут банальной серой чешуей. Поймать, и, не вынимая из воды, на секунду удержать, почувствовать прикосновение прохладной кожи, подержать на мгновение радугу в ладонях, запомнить навсегда ощущение чуда – и отпустить. И - не о чем жалеть… Наверное, так же следует поступать и с этими странными, зачарованными днями в деревне на Д. Ловить, запоминать навсегда и – отпускать.
- Сarpe diem.
- Чего?
- Так Гораций говорил. Лови день.
…Леночег днюет в Лайт-Хаусе. Там же чаще всего и ночует. А в моей комнате ночует дикий морской ветер. Что меня вполне устраивает. Ну, еще иногда здесь ночует Лайт. Леночег в курсе. Она мирится с этим. Наверное, потому, что я уеду, а она останется. Так она решила. Лайт пока не в курсе…
- Я тебя люблю.
- А Леночега?
- И ее тоже.
- А?..
- И Катерину – само собой. Ты не обижайся, но мне с ней лучше всего.
Я и не обижаюсь. Честно. На больных не обижаются. Тем более - сами больные же… Иногда я думаю, что мы вдвоем с Леночегом – это такой заменитель Катерины. Если взять рост, смех и, допустим, грудь одной, а волосы, попу (допустим), и характер другой, то получится что-то в формате Лайтовой идеальной женщины. Наверное. Я его не спрашивала…
Если у меня не ночует Лайт, то приходит плакаться Леночег. Тогда мы берем бутылку местного тростникового рома (редкая дрянь), и идем на берег, смотреть на звезды.
Иногда эта шведская семья меня достает. И я думаю, что ну их нахрен, пускай сами разбираются в своих проблемах. И закрываю дверь на ночь. Но, вот кто-то из этих психов приперается и жалобно скребется. Я открываю. Потому что иначе ее все равно распахнет ветер – он здесь не терпит закрытых дверей.
…Вот и все. Я уезжаю. Леночег остается. Вокруг снова – нереально розовый закат. Но его вижу только я. Леночег горько рыдает. Лайт смотрит, не отрываясь, мне в глаза. Он держит меня за руку через окно машины. До тех пор, пока такси не срывается с места. Руки расцепляются. Глаза отводятся. Все...
…Через полгода уехала Леночег. Не выдержала постоянного присутствия незримой Катерины. В обратном самолете она познакомилась с парнем. Вышла потом за него замуж. Родила детей. Растолстела. Бросила дневник и стихи. Говорит, что счастлива. 
…Лайт так и живет в деревне на Д. Нашел себе постоянную подругу, с которой ведет хозяйство и даже грозится завести совместных детей. Я ее не видела, да и не очень хочу. Забавно – друзья пишут, что она чем-то похожа одновременно на Леночега и на меня. Мы иногда с ним списываемся. Очень редко.
…Я сижу в пробке на Садовом и смотрю в смс-ку пятилетней давности. Вернувшись из деревни на Д., я без сожалений бросила и осточертевшую престижную работу, и престижного бойфренда, осточертевшего не меньше. Потому что теперь я знаю, чего не хочу. А вот чего хочу – с этим сложнее. До этой поездки я всегда четко знала свою цель. Нас так в спортивной школе воспитали – есть медаль, ее надо взять. А дальше? Дальше – следующая медаль. Все просто. Оказалось, есть и другой способ жить. Ловить дни. Он сложнее. Но интереснее. Пойманному дню - дать умереть, чтобы смог родиться новый. Который потом – отпускать без сожалений. Не все понимают. Многие из бывших знакомых и коллег крутят пальцем у виска. Справедливо, наверное. Но мне, если честно, пофиг на их справедливость, да и на них самих тоже.
Мы продолжали толкаться на Садовом. Я опаздывала на важную встречу с заказчиком проекта уже минут на десять… Наверное, надо бы начинать нервничать, а?... Снова начинаю задыхаться. Да что ж за хрень!... А может?.. Нет, это нельзя делать. «Нельзя возвращаться туда, где было хорошо. Если, конечно, не хочешь остаться там навсегда…» - сказал один умный человек.
Нельзя. Нельзя... Нельзя?...

Анна Горяинова
фото Сергея Вердеревского