Под музыку

               

   Была выставка местных фотохудожников. Портреты, пейзажи, натюрморты, собаки, кошки – в общем, все то, что бывает на таких выставках. Публика медленно перемещалась из зала в зал, что-то находя для себя, чего-то не находя.   
   – Надя, – подошла к Надежде Ивановне сестра одного из фотохудожников, – Петя в больнице, так я тебя попрошу: напиши о его работах прочувствованную статью?
   – Я ведь не журналистка.
   – Ну и что! У тебя душевно выходит, ты хоть и редко пишешь,  а зато все твои статьи  запоминаются.  Приезжай ко мне в воскресение, я тебе еще много чего покажу, все альбомы брата у меня хранятся. И музыку послушаем. Эннио Морриконе. Нравится Морриконе? Ну вот!
   – Я не могу в воскресение.
   – Почему?
   – Тридцатое декабря, надо к Новому году подготовиться.
   – А тридцать первого что будешь делать, спать?  Я жду тебя!

   Тридцатое декабря оказалось на редкость морозным.  Надежда Ивановна спешила к автобусной остановке, а ветер набивался в рот и рвал горло.  Из пригорода в центр автобусы ходили с перебоями, и, увидев, что автобус  приближается, она побежала бегом.  К счастью, шофер подождал, она  вскочила в салон, но сердце, загнанное бегом и ледяным ветром, стучало, как  молоток в доску.
  «Хоть бы кто-нибудь мне место уступил!» – смотрела она по сторонам. Но места уступать, здесь было не принято.

   А сердце не унималось,  оно едва не выпрыгивало из открытого, жадно ловящего воздух рта. «Согнать бы вон того парня!» – подумала Надежда Ивановна, но позволить себе такое, конечно же, не смогла. Так и ехала, намертво вцепившись в поручень, чтобы в случае чего не упасть.

   Сердце все-таки успокоилось, а когда автобус подкатил к городской площади, совсем  утихло. Надежда Ивановна вышла, посидела на лавочке, умиленно глядя на лохматушки снега на веточках рябин, вспомнила, как в августе эти рябины  обвесились крупными кистями, как долго хватало корма снегирям, и, отдохнув, пошла к Татьяне Львовне.
   Когда открыла дверь в ее узкую  маленькую прихожую, сердце почему-то опять застучало, и это  испугало Надежду Ивановну.

   Татьяна Львовна была на кухне; напротив нее сидела соседка, и на столе перед ними стояла бутылка водки.
   – Налей мне, Тань? – попросила Надежда Ивановна. – Пока добиралась к тебе, сердце загнала.
   Залпом выпила стопку, потом еще одну, заела кусочком хлеба.
   – Вон пирожное, чего не берешь? – показала хозяйка на  тарелку с эклерами.
   – Водку с пирожными?
   – А какая разница. Мы недавно молочный ликер заедали рыжиками.
   Соседка кивнула и продолжила прерванный появлением Надежды Ивановны разговор.
   – Ну и скажи, кому такие специалисты нужны? Зуб сломала! Набила  мне полный рот гипса и тянет. Нигде уже гипсовые слепки не делают, только в нашей дыре! И, главное, зуб сломала, и хоть бы хны.  «Давай, посиди,  говорит, вон там, в бытовке. Отдохни,  посмотри каталоги косметики, может, что выберешь для себя, мы с сестрой косметикой приторговываем».  Вот те на, думаю.

   – Да у нас кругом такая зараза! – махнула рукой Татьяна Львовна. – Ну что, по стопке еще?
   – Я не буду, – отказалась Надежда Ивановна. – Покажи мне фотоальбомы твоего брата, я кое-что подберу для себя,  и поеду.
   – Успеем.  Тебе котенка не надо? Кошка троих родила. Одного я уже отдала, два остались.
   – Нет, что ты, у нас  два кота.
   – Где два, там и третий.
   – Нет, нет!
   – Да тут водки-то на донышке! – взялась за бутылку  соседка. –– Допиваем, и я еще принесу.

   До альбомов дело не дошло и к позднему вечеру, зато под музыку Морриконе и азартные разговоры прихлопнули еще  водочки.
   – Были, были  у меня ошибки! – горячо  жестикулировала Татьяна Львовна. –– А у кого их не было? Живем сразу набело, никто нам не предоставит возможность сначала примериться, а потом жить.   
   – А вот сны бывают одни и те же, – перебила ее соседка. – Представляете, один и тот же сон повторяется каждый раз.
   – Это потому, что время имеет свойство сжиматься. То, что, казалось, было сто лет назад,  вдруг явится,  как будто  вот  только что…

   Зазвонил телефон.  Татьяна Львовна подняла трубку,  ей что-то сказали, и она взвилась до небес:
   – Нет, не котенок, а вы виноваты, вы! Несите его сюда. Немедленно! Немедленно! Я приказываю! Немедленно!
   – Что случилось-то? – перепугалась соседка.
   – Взяли котенка и говорят, что он их ненавидит, царапает! Негодяи! – Татьяна Львовна заревела. – Это же надо, котенок возненавидел! Они над ним издевались, голодом морили…

   Она рыдала до тех пор, пока женщина, взявшая котенка, не вернула его обратно, –  очаровательное существо  с белыми лапками и влажным носиком.
   – И вот такая кроха вас исцарапала?! – заорала  Татьяна Львовна.

   Женщина  исчезла, а Надежда Ивановна, разжалобленная участью несчастной крохи,  сказала, что заберет котенка себе.
   – Договорились! – воспрянула духом Татьяна Львовна. – Сейчас мы тебя на остановку проводим.
   Было темно,  вдоль аллеи горели фонарики, три пьяные женщины громко сетовали на людскую жестокость.

   К изумлению, автобус долго ждать не пришлось. Надежду Ивановну втолкали в дверь, Татьяна Львовна в белой шапочке, но с красным  лицом, помахала ей белой варежкой…
Пассажиров было немного. Надежда Ивановна села,  пристроив на коленях портфель. Котенок за пазухой тихо мурлыкал.  Подошла кондуктор, она полезла за кошельком, портфель упал, расстегнулся, вывалились бумаги, ключи…   Котенок не шевелился.  Кое-как все это собрав, оплатив проезд, Надежда Ивановна уставилась в темное глухое окно,  в котором  отражалось ее лицо,  такое же красное, как у Татьяны Львовны. Зато сердце не беспокоило.      
«Хорошо, что не надо писать статью, –– думала Надежда Ивановна. – Это ведь кто не знает только, считает, что написать легко…» И  она  расслабленно закрыла  глаза.