Это было в Италии. Мой друг, крупный бизнесмен добывающий мрамор на карьерах Каррары, который столько сделал для меня и которому я был очень обязан, пригласил меня посетить дом его родителей. Его отец крупный предприниматель (миллионер), который застроил пол современной Каррары (он владел строительной фирмой), жил на старости лет недалеко от города в фешенебельной вилле. Он был уже стар и, как сказал мне Джезеппе (так звали моего друга), его отец был парализован. Джузеппе попросил меня написать портрет отца. Я не мог отказать ему, поскольку, во-первых я был ему очень обязан и во вторых, он был моим другом. Но, честно говоря, я не совсем хорошо представлял себе, что за портрет мне предстоит написать. Когда я увидел отца Джузеппе, тогда понял, что за работа мне предстоит. Хотя отец был парализован, он не переставал трясти головой (почти как заводной). У меня вдруг сложилось впечатление, что мне его подсунули, чтобы проверить, как я рисую в экстремальных ситуациях. Как будто бы ему заплатили, чтобы он мне всячески мешал писать его портрет. Но ничего не оставалось делать, и я приступил к работе. В ходе работы все думал, насколько удобней было бы сфотографировать его на короткой выдержке (так 1500) и никакой головной боли. А сказать Джузеппе, чтобы придерживал голову отца, пока я буду рисовать, чтобы не тряс ее, было неудобно. На сеансе присутствовала куча родственников и личный врач паралитика. По глазам врача я понимал, что он единственный, кто сочувствует (но я не понимал кому, паралитику или мне). Я взглянул на врача умоляюще, и он меня понял. Врач вышел в другую комнату и принес какие-то успокоительные таблетки. Он пытался дать их своему пациенту (а я в душе хотел, чтобы эти таблетки дали мне, чтобы как-то успокоиться) После таблеток папаша чуть успокоился (я срочно начал выписывать глаза и рот), а потом начал трястись с еще большей силой, но уже в другую сторону. Я взглянул на врача, который, не сказав ни слова, типично итальянским жестом дал мне понять, что больше не в силах помочь мне. В конце концов, я сумел-таки закончить портрет, который получился (работа длилась около трех часов, может меньше, уже не помню) намного лучше, чем я мог надеяться. Когда работа была закончена, мы все сели за стол и приступили к трапезе. Принесли спагетти. Всем и паралитику в том числе. Они пытались его тоже накормить и накормили. В конце трапезы принесли торт, который Джузеппе купил по дороге. Хотя я с трудом писал портрет паралитика, но уверяю вас, что готов был бы еще раз пройти эти муки творческого ада, чем смотреть, как паралитик ел торт. Его лицо, обмазанное сливочным кремом, больше напоминало произведение какого-нибудь абстракциониста, чем лицо предпринимателя миллионера. Затем его умыли и показали портрет, которым восхищалась вся семья (столько похвалы я не получал никогда, даже за более удачные работы). Старик сделал попытку посмотреть на портрет, губы его зашевелились, он ничего произнести не мог, но я заметил (несмотря на трясущуюся голову) нечто вроде ласковой улыбки, он поднял глаза, посмотрел на меня и я заметил блеск в его прослезившихся глазах. Это была самой ценной похвалой.