Известно, что существует авторское, артистическое и любительское исполнение стихов.
В первом случае стихи читает сам автор. Во втором - профессиональный актёр (или актёр-любитель, близкий к нему по профессиональному уровню). В третьем - лицо, не являющееся автором и не владеющее серьёзно какими-либо сценическими навыками.
Любительское исполнение - это разговор особый. А вот относительно первых двух способов многие-многие годы ведётся дискуссия: какое исполнение лучше - авторское или артистическое? У каждого способа исполнения есть свои горячие сторонники и горячие противники.
Вам кажется, что это абстрактный и оторванный от жизни спор? Долгое время я тоже так думал. Но однажды я столкнулся с различиями авторского и артистического исполнения, что называется, на собственной шкуре. И произошло это в ситуации, которую смело можно назвать экстремальной.
* * *
Произошла эта история во времена глубокого застоя.
Однажды руководство нашего института решило побаловать своих сотрудников и устроило нам встречу с сотрудниками и авторами Лениздата (тогда Санкт-Петербург ещё назывался Ленинградом).
Нас, конечно, в первую очередь интересовали авторы. И в этом плане ожидания не были обмануты: во встрече участвовало несколько известных ленинградских поэтов. Тема встречи была очень серьёзная. Я не помню точной формулировки, но что-то, связанное с Великой Отечественной войной.
Вначале свои стихи читали сами поэты. Их чтение произвело на меня неизгладимое впечатление. Все прочитанные стихи были очень хорошими. Большинство присутствующих (и я в том числе) слушали, затаив дыхание. Конечно, дикция у поэтов, как правило, не идеальная. И читали они в общем-то обычным голосом - без всяких "красивых" эффектов. Но почему-то стихи в исполнении авторов воспринимались гораздо лучше, чем если бы мы их сами читали по книге. Да и сознание того, все что эти замечательные строки произносит именно тот, кто их написал, дополнительно поражало наше воображение.
И всё было бы прекрасно, если бы после поэтов не вышел читать стихи профессиональный актёр.
О, у него-то спецэффектов как раз было предостаточно! Но главное, что он использовал - это переменная громкость голоса.
Вначале он говорил очень тихо. Потом - всё громче и громче. Прочитав примерно четверть стихотворения, он говорил уже очень громко. Наконец он открыл рот - и закричал!
И тут я увидел, что рот у него - до ушей! И с ужасом обнаружил, что у меня появилось непреодолимое желание засмеяться.
Тут я должен сделать важное уточнение. Это было очень хорошее стихотворение очень хорошего поэта. А тема была такая, над которой тогда (да, в общем, и теперь) смеяться не принято. Никогда. Ни в коем случае.
В общем, только законченный циник мог нагло загоготать в данный момент.
Нет, я отнюдь не был циником. Но это странное желание возникло как бы помимо меня. Я практически не мог его контролировать!
Что оставалось делать в этой ситуации?
Я опустил голову вниз, почти положив её на колени. Закрыл глаза. Зажал уши. Собрал в кулак всю свою волю. А в висках стучала одна мысль: "Только бы не засмеяться!"
Мне страшно повезло, что все смотрели на сцену - и поэтому на моё странное поведение никто не обратил внимания. Иначе кто-нибудь из сердобольных сотрудников обязательно бы спросил: "Тебе что, плохо!" И как бы я на это отреагировал - страшно представить.
Сколько мыслей пронеслось за эти полторы минуты в моей голове! Среди них была даже одна утешительная: "хорошо, что сейчас восьмидесятые годы, а не тридцатые - и за такое уже не сажают!" А неутешительной мыслью было понимание, что, если я засмеюсь, то меня всё-таки
ждут серьёзные неприятности. Во-первых, меня будут считать либо циником, либо психом (ещё неизвестно, что хуже). А во-вторых, неизбежны разборки по комсомольской линии (что было во всех отношениях некстати).
И всё-таки мне удалось сдержаться! Через минуту я уже осторожно стал слушать конец стихотворения, а ещё через полминуты - даже смог посмотреть на исполнителя. И всё чуть не началось по новой - но тут выступление артиста, к счастью, закончилось. А пережитый мною шок я помню до сих пор!
* * *
Не удивительно, что после этого случая я несколько лет имел одно стойкое предубеждение. Я терпеть не мог артистов, читающих стихи.