Я Смерть

Рия Алекс

http://www.proza.ru/2010/02/27/74

Я смерть. Не удивляйтесь, это моя работа. Она не является ни добром, ни злом, она нужна. Я не одна этим занимаюсь. Зовут меня Льдинка. Вот такое простое и немного нелепое имя.
Сегодня я иду в гости к девушке, которой в скором будущем понадобиться моя помощь. Её имя появилось в скрижалях, я должна узнать, чьей душе я облегчу уход из тела. Сейчас я девушка её лет. Русые волосы перехвачены хайратником, чёрные джинсы, синяя футболка и светло-голубой джемпер, накинутый на плечи. На ногах чёрные туфельки без каблуков. На руках фенечки. Через плечо на одной лямке переброшен рюкзачок. Голубой растерянный взгляд и лёгкий трепет ресниц. Вечер, затерянный полустанок, где-то в средней полосе России. Меня выставил из поезда контролёр, потому что у меня не было ни билета, ни денег. Наверное, я действительно могла бы быть этой светловолосой испуганной девчонкой, что сейчас стоит на перроне и должна направиться вглубь посёлка. Сейчас она единственное моё воплощение и хватит разглядывать его со стороны.
Я тряхнула светлыми волосами и, перебравшись через перила, спрыгнула прямо на дорожку. Английские клёны тянули свои острые листья в мою сторону, ленивый ветерок перебирал своими бесплотными пальцами траву. Жара явно пошла на убыль. К тому же с запада приближалась туча весьма обнадёживающего вида. Скорее всего, я не успею дойти до места прежде, чем начнётся дождь. Впереди хлопнула калитка. В луже у дороги купалась гусыня с гусятами, она зашипела на меня, и я встала, как вкопанная. Тут порыв ветра понёс по улице мусор, справа сверкнуло. Гусыня собрала гусят и направилась к сараю, раскат грома догнал её по дороге. На землю упали первые крупные капли дождя. Я шла навстречу ветру, пока не оказалась у нужной калитки, тут-то дождь припустил сильнее, как будто только и ждал этого момента. Я стряхнула оцепенение и помчалась к дому. Старое, покосившееся строение, казалось, доживало свой век. Здесь должна была ютиться столь же дряхлая старушка. Когда я влетела под козырёк, с меня ручьями струилась вода, в туфлях противно чавкало, а от ветра меня начинало знобить. Простуженная смерть, - это слишком экзотично. Я не успела об этом подумать, как открылась дверь и из дома выглянула девушка лет 20-ти. Бледная, темноволосая, с карими глазами.
-Зайди в дом, не мокни, - предложила она. Я не заставила себя упрашивать. Зашла в сени и остановилась у дверей. С меня всё ещё текло, сразу же образовалась лужа.
-Сейчас я тебе дам полотенце и сухую одежду, снимай всё, мы высушим, - дружелюбно отреагировала хозяйка на мой возмутительный вид. Я скинула рюкзак на табуретку в углу, тут же оставила туфли, а промокший джемпер повесила на верёвку. Девушка была явно не от мира сего. Разве можно в это время пускать в дом незнакомых людей? Она даже имени моего не спросила. В сенях пахло сушёными грибами и полынкой. На скамье стояло два ведра с холодной водой, над скамьёй висели полки, занавешенные чистой занавесью. Напротив стоял рукомойник, рядом, на гвоздике, висело белое льняное полотенце, вышитое крестиком. Из комнаты потянуло дымком, видимо хозяйка растапливала печь.
-Раздевайся, развесь одежду и проходи. Я думаю, ты меня не стесняешься? – весело крикнула хозяйка. Я с трудом стянула джинсы, и вместе с футболкой повесила на верёвки. Прошлёпала босыми ногами по чистому полу с остатками краски и вошла в горницу. Комната была довольно большая: шкаф, стол со скамьями, ножная швейная машинка фирмы “зингер”, полуторная кровать с двумя подушками и рядом с ней книжные полки. Сама хозяйка сидела на маленькой скамеечке перед печкой. За печкой было пространство, видимо, там была дверь на чердак.
-Там на кровати халат для тебя и шерстяные носки, - обернулась девушка ко мне.
-Спасибо, - ответила я и прошла к кровати. Халат был фланелевый, ещё весьма прочный, но по размеру было видно, что он достался девушке от бабушки. Я утонула в его душистом тепле и лишь подпоясавшись осознала, что в нём можно даже ходить.
-Как ты здесь живёшь? – удивилась я, - в такой глуши, одна…
-Как все, - просто ответила она, - работаю на почте. А в свободное время мечтаю стать известным художником.
-Ты рисуешь? – заинтересовалась я.
-Хочешь посмотреть? – улыбнулась хозяйка. Я кивнула, мне действительно было интересно узнать поближе эту странную девушку. Она сняла с полки альбом в странном бархатном переплёте, расшитый блёстками и открыла на первой странице. В моё лицо пахнуло ветром и ароматом незнакомых трав. Я увидела зелёную долину, посреди которой высился замок, наверху одной из его чёрных башен стояла бледная принцесса в богатом платье и с распущенными светлыми волосами. А к ней на огромном красавце драконе стремился прекрасный принц. Я погрузилась сознанием в эту картину и дракон начал снижаться. Принц беспокойно оглянулся в мою сторону, как будто мог меня видеть, и художница перевернула альбомный лист.
Я увидела удивительной прозрачности и красоты горное озеро. На дне его, среди камней, свернувшись клубком, дремал водяной дракон. Высоко стоящее солнце, даже сквозь толщу воды, высвечивало переливы красок на его драгоценной чешуе. Было холодно, пронизывающий высокогорный ветер пригибал чахлую траву и ароматные цветы к самой земле. Дракон дрогнул, развернулся, изумруды его глаз открылись, он всплыл на поверхность. Треугольная драконья голова огляделась вокруг, и внезапно зелёный взгляд пронзил меня насквозь, как булавка стрекозу. Я почувствовала, что не могу даже пошевелиться.
-Она не для тебя, - послышался шипящий голос, - твоя душа гранит, её – алмаз.
В это время и гранит дробят в щебень, мне показалось, что именно это и происходит с моей душой. Меня спасла моя художница, она вновь перевернула страницу. Теперь передо мной была деревенская изба, с горницей, похожая на жилище моей гостеприимной хозяйки. Только на картине посреди комнаты стояла ведьма в красном платье. Её чёрные волосы, словно змеи, разметались по сторонам. Она вытянула руки в сторону двери, словно сдерживая чудовище, что ломилось внутрь. Кинг-конг, по сравнению с этим, был просто декоративной собачкой. Лицо ведьма повернула в мою сторону в безмолвном призыве. Меня изумила глубокая зелень взгляда.
-Помоги же мне! – оглушил меня её крик. Я оказалась рядом. – Подопри чем-нибудь дверь, у меня кончаются силы. – На её лбу проступили капельки пота, подмышки красного платья потемнели.
-Да, я могу тебе помочь, - произнесла я. Оказавшись около двери, я щёлкнула пальцами, и пристально взглянула чудовищу в глаза. Через мгновение он умрёт, но тут лист снова перевернулся, теперь они ещё долго будут безмолвно сражаться друг с другом, и следующего мгновения так и не наступит.
-А это мой воображаемый дом, - сказала вдруг моя художница. Я увидела тёмный коридор с рядом дверей, - это спальня, - коснулась она кончиком пальца первой двери. Дверь открылась. В окно светило яркое солнце и, сквозь розовые занавески в цветочек, тянулось к двуспальной кровати. Гора подушек в его лучах казалась золотой. К подушкам был прислонён большой плюшевый медвежонок. Рядом с кроватью небрежно валялись красные стоптанные детские тапочки.
-Это гостиная, - коснулась художница второй двери. За ней оказался огромный обеденный стол, накрытый для большой семьи. На столе самозабвенно пыхтел самовар, заварочный чайник распространял аромат травяного чая, а посреди, стоял золотистый пирог с яблоками, размером с тележное колесо. Яблоки в нём были прозрачные, сочные, так и просились в рот. Разнокалиберные чашки по кругу ожидали своих хозяев.
-А в последней комнате живёт страх, туда лучше не ходить, - предупредила девушка. Теперь я уже сама перевернула страницу. Следом шёл великолепный натюрморт. На блюде из фарфора лежали пышки, прозрачные от масла, ароматно пахнущие, я проглотила слюну.
-А это мои засахаренные пончики, - засмеялась художница, с какой-то непонятной нежностью взглянув на меня. Видимо, ей очень понравилось воздействие на меня силы её искусства.
-Как это? – удивилась я.
-Ну, бывают же: засахаренные вишни, сливы, абрикосы, - немного смутилась моя хозяйка.
-А вот мы их сейчас попробуем, - я протянула руку в рисунок, раздвинула хрупкое стекло, отделявшее тот мир от этого, и взяла парочку. Потом один из засахаренных пончиков протянула художнице, а второй взяла себе. Доверчивые глаза её расширились. И я ощутила неведомое доселе удовольствие, оказывается, удивлять – это так приятно. Я откусила небольшой кусочек лакомства, растёрла его на языке и во рту у меня разлилось блаженство. На лице самой художницы было написано не меньшее удивление. Оказывается, удивляться самой не менее приятно. Её засахаренные пончики имели вкус сладких каштанов, а в самой сердцевине этого экзотического лакомства лежал кусочек кокосового ореха. Мы обе потрясённые смотрели друг на друга и упивались сказочным вкусом. Я ощутила, как в моё существо приходит осознание счастья. Я была так близко к нему…
-Ой, чайник кипит, - вскочила художница, - я пока чай заварю, а ты дальше смотри. – Моя хозяйка сняла чайник и исчезла за печкой, там загремела посудой, наверное, там стоял кухонный стол. А я не вытерпела, вернулась к предыдущей картинке. Дверь, за которой живёт страх – это интересно. Чей это страх? Самой художницы или тот тёмный, что гнездится в потайных уголках каждого существа и прорывается в ночных кошмарах? Есть ли такой страх у Смерти? Что это за страх? Я вздохнула поглубже и шагнула в этот тёмный коридор, интересно, что бы сказал по поводу подсознания этой девушки старина Фрейд? Если её дом действительно должен быть таким в её представлении, то Зигмунд наверняка нашёл бы патологии в этом её мрачном коридоре. От той, последней двери, шёл сквозняк, я даже поёжилась. Первый раз за долгое время я ощутила лёгкую жуть, задевшую меня своими щупальцами. Это оказалось тоже приятно, у людей это, кажется, называется, адреналин в кровь. Я дошла до последней двери, старательно не глядя на дверь гостиной комнаты, а то бы не удержалась, и обязательно отгрызла кусочек пирога с яблоками, больно он аппетитно выглядел. Я коснулась простой безыскусной ручки, она обожгла меня холодом. Я толкнула дверь и тут на меня набросилась пустота, и боль, и холод, и отчаянье. Единственное, что меня привязывало к реальности, была простая дверная ручка, неистовый ветер пустоты раздул полы фланелевого халата, он словно хотел сорвать и кожу, и всё моё обличие, оставить мне только символ смерти, этакий скелетик с косой. Интересно, это её страх или мой? Это я боюсь потерять своё временное обличие или она? Но проанализировать своё психофизическое состояние не удалось. Внезапно я ощутила, что меня схватили за шиворот и тащат оттуда, это было приятно… На меня смотрели огромные укоряющие глаза.
-Я же попросила тебя не ходить в последнюю дверь. Я уже поняла, что мои рисунки для тебя живые, не надо рисковать, - очень мягко произнесла она. От её узких ладошек на моей спине сделалось так тепло и спокойно, как на руках у мамы. Я давным-давно забыла это ощущение. И маму… почти забыла. Хотелось плакать. Неужели смерть умеет плакать? Что происходит тогда, когда к смерти возвращается память? В жизни, обычно очень много вопросов, которые не имеют однозначных ответов, а иногда не имеют ответов вообще. Это в сказке всё кончается хорошо и всем всё понятно. Неужели, эта удивительная девушка, этот талантливый художник должна умереть так и не явив миру свои вдохновенные рисунки? Неужели это всё сгорит вместе с художницей, и никто так и не поймёт, что за человек жил рядом с ними? Наверное, здесь какая-то ошибка. Ну может хоть раз в жизни произойти ошибка?
-Вот посмотри лучше сюда, - отвлекла меня хозяйка от размышлений, вновь открывая альбом. Я вдруг ощутила себя свежей, молодой, окрылённой. Я стояла посреди сугробов. Сугробы сморщились и истекали звонкоголосыми ручейками. Слева от меня спускался холм, редкие, голые деревья на нём чернели скрюченными стволами. Подобен первому второй холм справа, как зеркальное отражение, смыкающееся посередине, как бёдра женщины. Там, где у женщины должен быть венерин холмик, разлилось озеро неописуемой красоты. Встающее из-за левого плеча солнце осветило стареющую луну, повисшую справа половиной недозрелой дыни. Казалось, кто-то криво положил её в небесах, и она вот-вот рухнет прямо в озеро. А за озером на третьем холме белоствольные берёзки, позолочённые солнцем, словно царская корона. А воздух наполнен свежим дыханием весны.
-Эта картина называется “Подснежник” – услышала я в небе над собой голос художницы, словно сама богиня весны заговорила со мной. Я почувствовала, как мои белоснежные лепестки раскрываются навстречу солнцу. Аж, дух захватило от этого великолепия. И снова она перевернула страницу.
Это было недостроенное высотное здание, вокруг высились такие же стоэтажные иглы, как в Нью-Йорке. Светило солнышко, рабочих не было видно. Я, подчиняясь какому-то импульсу, взяла её за руку и шагнула в этот новый мир.
-Ты была в Нью-Йорке? – спросила я, оглядываясь. Она крепко держала меня за руку, немного побледнела, но на лице не было и тени удивления, как будто она всё поняла, и решила принимать таким, какое оно есть. Я была немного разочарована, хотелось её удивить…
-Никогда, - призналась она, продолжая держать меня за руку.
-Эта твоя картина очень напоминает этот город, - сказала я. Мы вместе подошли к краю и заглянули вниз. По асфальту, как перепуганные тараканы бегали машины.
-А у нас там чай заваривается, - как-то тоскливо произнесла она.
-Тебе здесь не нравится? – опечалилась я.
-Когда мне это приснилось - очень понравилось, а сейчас мне немного страшно, я высоты боюсь, - голос её звучал жалобно, как у маленькой девочки.
-Закрой глаза, - попросила я. Она исполнила просьбу. Беда с этой создательницей дверей в другой мир, придётся самой перенести её. Я наскоро нащупала путь, по которому мы пришли сюда и мы сделали шаг, - открой глаза, - снова попросила я, когда мы оказались в её доме. Она обрадовалась. На столе, покрытом клеёнкой, тут же появились чашки, заварочный чайник, сахарница и вазочка с печеньем, куда затесалось несколько карамельных конфет. Чай у неё оказался с мятой, и мы сели друг напротив друга. Альбом остался лежать на столе, за нашим импровизированным чайным натюрмортом.
-А что ты имела в виду, когда сказала, что этот город тебе приснился, - поинтересовалась я.
-Понимаешь, я очень люблю свои сны. Они у меня яркие, насыщенные. Иногда мне удаётся зарисовать то, что приснилось.
-Ты всегда рисуешь только сны?
-Нет, иногда я рисую то, что придумала, но для меня все мои картины живые, - призналась она, - я даже боюсь их иногда, и мало кому показываю.
-Мало, - я позволила себе улыбнуться, - а кому ты их ещё показывала?
-Ты первая… - смущённо пробормотала она. Я этого ожидала. Показать смерти, это почти не показать никому. Если бы хоть один человек видел бы её картину, это не могло долго оставаться в секрете. Сейчас здесь уже толпилась бы куча прохиндеев, пытающихся скупить картины за бесценок.
-У тебя замечательные картины, я нигде таких не видела. Ты уже известный художник, только мир ещё об этом не знает.
-Иногда мне кажется, что это никому не нужно. Я чувствую себя чудачкой, белой вороной, а иногда изгоем. Люди не любят тех, кто не похож на них. Кто в их понятиях слишком выбивается за рамки нормы. У меня нет, и никогда не будет парня, потому что у нас слишком маленький посёлок, и здесь меня никто не понимает. Я никогда не выйду замуж, потому что пугаю людей. Иногда мне кажется, что  мне было бы лучше умереть… - тут художница пронзительно взглянула на меня. Неужели она догадалась кто я?
-Но не рисовать я не могу. Для меня состояние вдохновения, это как летать. Это мои крылья. А птица без крыльев – не птица. Это моё небо, мой рай. За все блага мира я не могу отказаться от этого.
-А хочешь, я научу тебя летать по-настоящему? – спросила я. Лицо её осветилось радостью.
-Конечно, хочу.
Я открыла её альбом наугад. Не ошиблась. На картине была зелёная долина и огромное безоблачное небо. Погода самая, что ни на есть лётная. Я снова взяла её за руку и принудила сделать шаг, но на этот раз с открытыми глазами.
-Ой, здорово! – воскликнула она, когда над нашей головой распахнулись чудесные небеса. Я начала её учить.
-Вот смотри, - показывала я, - разбегаешься, подпрыгиваешь и взлетаешь, - я сильно оттолкнулась от земли и взмыла вверх, сделала полукруг по спирали и приземлилась рядом с ней, - теперь давай ты.
Она разбежалась, подпрыгнула, судорожно замолотила руками  и плюхнулась обратно на землю. На её лице появилось расстройство, она чуть не заплакала.
-Не огорчайся. Москва не сразу строилась, - успокоила её я, - давай ещё раз.
Не получилось и со второго раза. Я опять показала, объяснила, что руками махать необязательно, это дисбалансирует полёт. На третий раз она всё-таки расплакалась.
-Ну, ты необычное существо, ты всё можешь, - словно обвинила она меня в каком-то смертном грехе.
-Ты знаешь, кто я? – остановилась я невольно.
-Догадываюсь, - опустила она взгляд, видимо слишком у меня грозный вид получился.
-Ты поэтому даже имени моего не спросила?
-Наверное, - пожала она плечами, - я ведь и своё не называла, но ты его знаешь. А бороться я с тобой не имею ни сил, ни желания, - теперь девушка смотрела даже дерзко. – Мне не для кого жить. Ты подарила мне самый восхитительный день в моей жизни. Кто ещё может похвастать, что на “ты” со смертью?
-Давай ещё раз, - нахмурилась я, - теперь обязательно должно получиться.
Она разбежалась, подпрыгнула. Я подхватила её на кончики пальцев, подняла повыше. Мне это немного напомнило парное фигурное катание. Мы сделали несколько шагов и обе рухнули в траву, покатились по ней со смехом.
-Уже получается, - похвалила я, - главное, думай не о земле, на которую упадёшь, а о небе, в котором будешь парить. Это то же самое, что рисовать.
Она обрадовалась, глаза её засияли, поднялась с травы и подпрыгнула без разбега. Легко взмыла вверх, как будто всё время только этим и занималась, перевернулась и зависла в воздухе.
-Осторожно, - испугалась я за неё, - высший пилотаж оставь на потом. Она спустилась ко мне и осторожно встала на ноги.
-А будет ли это потом? – спросила она, внезапно став очень серьёзной.
-Посмотрим, - отвела я  глаза.
-Оставь меня здесь, ведь я умру для своего мира, - тихо попросила она.
-Рано ещё, - невольно проговорилась я и рассердилась. – Ты просто чайные чашки мыть не хочешь! – грубо закрыла глаза ей ладонью и перенесла обратно. Она села на стул и принялась внимательно рассматривать меня. Клянусь, в эти мгновения я почувствовала, что мне здорово не по себе, словно она видела то, что скрывается под моим обличьем. Мне было пора уходить. Я одела полусырые джинсы, футболку и джемпер, аккуратно сложила халат и носки, прихватила рюкзачок и подошла к ней попрощаться.
-Запомни, меня зовут Льдинка.
Лето 2003г.