В Чечельнике по-прежнему было тихо. После мобилизации и отъезда мужей на фронт я с сестрой Фирой решили устраиваться на работу. Мне предложили место лаборантки в конторе Заготзерна, и через неделю я должна была выйти на работу. Однако не прошло и пару дней, как мы проснулись от грохота разрывающихся снарядов. Я кинулась в военкомат. На мою просьбу о помощи в эвакуации начальник ответил: «Сегодня мы эвакуируем заводы с семьями, а завтра остальных» - и записал мою фамилию. Родители в категорической форме отказались покинуть Чечельник, а дочь их Роза не хотела оставить родителей. Я с двумя детьми начала собираться, они помогали, дали кое-что из одежды, делили скудные съестные продукты и ждали следующего дня. С нами по соседству, через коридор жил учитель музыки, его жена и дочь. Они должны были выехать первым эшелоном в 18 часов, всю ночь прождали, машина за ними пришла в 5 утра. В 6 утра мы уже были в военкомате, но застали распахнутые двери, пустые кабинеты, пол которых устилали разорванные бумаги. С плачем вернулись домой. К вечеру со стороны спиртзавода небо озарилось, горел спирт, выпущенный из цистерн, склады с зерном. На утро появились танкетки с советскими солдатами. Я и Фира попросили танкистов взять нас, они согласились, но когда узнали, что у нас дети, отказались. Тем временем разрывы снарядов приближались. Люди позакрывались в домах, погребах, улицы вымерли. Я с детьми тоже хотела укрыться в погребе соседнего дома, но нас не впустили, боялись, что Алик будет плакать и всех обнаружит. Мы вернулись в дом, Лелечку родители унесли с собой. Всю ночь мы слышали за окном звуки проезжающей германской техники, стёкла в доме дрожали.
Утром отец вылез из погреба, чтобы нас навестить, но так и остался. Позже вернулись остальные, приоткрыли ставни. По центральной улице двигались машины с солдатами, раздавались команды на германском языке, лающе, отрывисто. На вторые сутки движение затихло. Люди потихоньку начали выходить на улицу. Возобновился базар, можно было кое-что поменять на вещи.
Наш дом стоял на базарной улице. С парадного входа находилась мастерская отца, далее в длину одна за другой три небольших комнатушки, последняя выходила на другую, параллельную базарной, улицу. На этой улице вокруг небольшой площади стояли дома более просторные и добротные. В одном из них жила зажиточная украинская семья с двумя дочерьми лет по 18-20. До начала войны мы часто с ними разговаривали. Когда прошли основные части германских войск, они зашли к нам и стали утешать, что, мол, нам бояться нечего, ничего плохого мы никому не сделали. Чуть позже они попросили одолжить им несколько пластинок для патефона из квартиры учителя музыки, уезжая, учитель оставил нам ключ от квартиры. Фира зашла в квартиру учителя и обнаружила там богатую коллекцию народных инструментов.
На второй день, после того как прошли боевые германские части, с улицы донеслись громкие голоса. Мы попрятались и сквозь щели в ставнях увидели четырёх полураздетых пьяных германских солдат, они орали песни, свистели и стреляли в воздух. Направлялись они к дому знакомых нам девушек. Допоздна оттуда слышались пьяные голоса, музыка. Я с Аликом никуда не выходила, Лелечку брала с собой Роза, Стелочку – родители. Фира обычно оставалась дома со мной. Дверей мы не закрывали. Однажды один из этих солдат направился к нам в дом, зашёл, ничего не сказал, прошёлся по всем комнатам и вышел через противоположную дверь, как раз напротив дома соседских девушек. Ему этот путь, как видно, понравился. На следующий день они все прошли через наш дом, направляясь на базар, возле которого была их квартира, вернулись они тем же путём. Наш дом превратился в проходной двор. Кроме меня с Аликом и Фирой в доме никого не было. Все наши отсиживались в погребе и появлялись только за едой. Фира каждый день мыла полы, чтобы им было «приятно» проходить. Нас германцы не трогали и в этом, очевидно, была заслуга девочек напротив. Мы дали им из учительских инструментов гитару и балалайку. Так продолжалось около четырёх дней. На пятый день я вышла с Аликом на руках во двор и села на скамейку, возле меня присела соседская девушка (не помню, из какого погреба она вылезла) лет шестнадцати. Вдруг в начале улицы появились эти пьяные негодяи, а за ними толпа ребят и женщин украинского происхождения. Остановившись возле одного дома, германцы стали кричать и стучать в дверь, а затем выломали её. Жителей в доме не оказалось, и солдаты начали выбрасывать содержимое во двор. Толпа сначала стояла молча, не двигаясь, а потом хлынула в дом, и начался погром. Растаскивали всё, что можно было унести. После первого дома подошли ко второму, тоже вышибли окна и двери….
Я сидела как мумия. Всё видела, всё слышала, а подняться и уйти не могла. Так они разгромили домов пять и подошли к соседнему с нами дому. В нём жили бедные евреи старик со старухой, промышляли они изготовлением чернил, никуда не прятались. Негодяи ворвались к ним, убили кошку и повесили старушке на шею, затем облили её и деда чернилами и выгнали на улицу. Толпа кинулась в дом, но брать там было нечего, они ломали старую мебель и выбрасывали на улицу сквозь выломанные окна. Я замерла. Один из германцев, самый высокий, открыл калитку и направился к нам. Поравнявшись, он вынул помаду и на лбу у девушки написал «иуда». Она испугалась и побежала в дом. Солдат за ней. В первой комнате висело зеркало, девушка посмотрела и увидела краску. Подумав, что это кровь, она начала сильно кричать. Я услышала этот душераздирающий крик и бросилась в дом. В доме находилась Фира, она в это время мыла пол. Немец, многократно проходивший через наш дом, узнал Фиру и начал хохотать. Затем он вышел из дому и завернул уже ринувшихся к нам грабителей. Мы закрылись и ещё долго с улицы слышны были звуки разбиваемых окон, выстрелы, крики разбушевавшейся толпы.
К вечеру, узнав, что наш дом не разграблен, пришли к нам люди из соседних домов и попросились на ночёвку. Мы, конечно, приняли всех. Сидели и лежали, где попало, даже в мастерской. Около двух часов ночи раздались громкие крики и стук в дверь. Все замерли. Если не пустить, то повышибают окна и двери, ещё хуже будет. Я и Фира решили, что надо открыть дверь. Вытолкнули людей из мастерской в комнаты и открыли дверь. Германцы, увидев нас, отодвинули в сторону оружие и велели закрыть дверь. Толпу они увели, а позже мы узнали, что головорезы из местных украинцев просили германцев пойти с ними в наш дом, так как они забыли его ограбить.
На утро ночевавшие у нас соседи разошлись. Дворцис Сухар Ицькович, наш отец, до того уверовал, что дом не тронут, открыл ставни в мастерской и принялся за работу. Погода стояла великолепная. Дворцис Голда Ароновна, мать наша, вышла на базар с жестяными изделиями, чтобы поменять их на еду. Роза с Лелечкой и Стелочкой были во дворе, а я с Аликом дома. Фира решила, что если всё-таки нас будут грабить, то нужно подготовиться. Она собрала лучшие вещи, сложила всё в платок, сделала узел и положила его под большой камень во дворе. После этого занялась подготовкой пищи. Вдруг мы услышали отчаянный крик отца. Мы вбежали в мастерскую и увидели разъярённых людей, грабящих мастерскую и избивающих отца. Я с Аликом на руках бросилась на базар и смешалась с толпой. Фира не растерялась и побежала через вторую дверь к нашим соседям. Там девушки обедали вместе с германцами. Фира крикнула, что грабят, и побежала назад. Погром был в разгаре. Главарь банды по имени Павло, местечко знало его как головореза, увидел Фиру, схватил её и со словами: «Жалиться пишла», - взял со стола отца бутылку с соляной кислотой и занёс над головой. В это время появился германец и успел отвести его руку. Бутылка упала на пол, разбилась, не причинив никому вреда. Германец выгнал грабителей и, в первую очередь, этого Павла. Фира бросилась закрывать двери и ставни. Я издали с дрожью наблюдала за происходящим и, когда стихло, вернулась в дом. В доме был полнейший разгром, унесли всё: посуду, одежду, подушки, нашли и забрали узел с вещами во дворе.
В соседнем двухэтажном доме жила вдова Герберг Рахель. Двое её сыновей ушли на войну, а меньший мальчик лет 12 по имени Люсик (Леонид) каждый день проводил время у нас в квартире. Дом Рахели разграбили в тот же день, что и наш. Через окна выбросили распоротые подушки, пух и перья покрыли всю базарную площадь. Грабили не только еврейские дома, но и магазины. Случайно Люсик находился рядом с разграбляемым магазином, и он, зная, что мне нечем кормить Алика, принёс детское питание «Толокно». Мне его хватило на год.
Я всё время думала: «Что заставило первых увиденных германских солдат защитить наш дом?» Возможно, на них повлияли наши соседки. Если это так, то сердечная им благодарность. Почти шесть дней эти германские солдаты хозяйничали в Чечельнике. Вдруг, их не стало. Спустя некоторое время к нам дошли слухи, что это были германские дезертиры, их поймали и куда-то увезли.
Несколько дней в местечке воцарилось полнейшее затишье, но стало ещё страшнее. Люди притаились в погребах. Евреи боялись украинцев, украинцы боялись расплаты за погромы. Даже базар омертвел. На третью ночь услышали шум машин и мотоциклов, иностранную речь. Утром мы узнали, что в Чечельнике остановилась итальянская войсковая часть – орудия, танки и даже бывшие на вооружении итальянской армии ослики. Располагались они на противоположной базару улице, мы наблюдали за ними сквозь щели. Итальянцы вели себя спокойно, в двери не ломились. Прямо на площади они установили походные котлы. К котлам пригоняли телят, там же забивали их и варили. Люди начали выходить из своих укрытий, а мальчики даже позволяли себе приблизиться к осликам, в наших краях ослик – животное редкое. Когда повара разбирали скот для варки, то все внутренности, головы, ноги они отдавали детям. Если кто подходил к котлам с миской, повара не отказывали, наполняли.
О квартире наших соседей музыкантов я уже писала. Фира с Розой в сопровождении соседки Рахель (как старшей) вышли к солдатам, стоявшим возле нашего дома, и пригласили их в пустовавшую квартиру музыкантов. Мы надеялись, что если солдаты согласятся на постой, мы будем в относительной безопасности. Солдаты нас поняли, хотя говорили на пальцах. Перед вечером зашли к нам пятеро солдат. Мы все находились в доме: Роза, Фира, Рахель и я с Аликом на руках, дети: Лелечка и Стелочка. Роза хотела предложить им умыться, показывая жестами, как умываются. Сказать она, конечно, не смогла. Вдруг солдаты поднялись и ушли. Мы стали упрекать Розу в том, что она что-то не то сделала, и солдаты обиделись. Не прошло и десяти минут, как они вернулись с большими кусками мыла - так они поняли жесты Розы. У нас действительно не было мыла, и мы его с благодарностью приняли. Они расселись, молчали, смотрели один на другого. Увидев на стенах две мандолины, гитару, балалайку и испросив у нас разрешение, они сняли их со стены, и через короткое время начался концерт. Вдобавок они попросили пилу и стиральную доску. Получился оркестр. Роза и Фира даже потанцевали. Через пару часов они ушли. На второй день они снова пришли, так продолжалось три вечера. Мы спросили, куда направляется их часть, они ответили «Москао». Сердце у нас сжалось.
На четвёртый день пришли два офицера, осмотрели пустое помещение и объяснили, что здесь будет жить генерал. Два солдата помыли пол, окна, двери, установили походную кровать с постелью. Солдаты-музыканты больше не появлялись. Адъютант генерала спросил: «Можем ли мы постирать бельё генерала». Я с Фирой согласились. Они дали мыло, привезли воду. Мы постирали полное корыто белья. Как-то генерал увидел Лелечку. У неё были белые кудри, длинные чёрные ресницы и чёрные бровки. Он взял её на руки, показал фото своей семьи – жены и двух девочек. Через три дня нам принесли ещё бельё. Не успели замочить, как прибежал адъютант, приказал выкрутить и сунул его мокрым в рюкзак. На наши вопросительные взгляды он развёл руками, показывая, что дан приказ двигаться. На прощанье они оставили нам половину мешка рису и коробку шоколада - плиток двадцать. Позже нам стала известно, что вся эта часть полегла (погибла) под Одессой зимой 1942 года. Насколько эта информация верна, мне неизвестно.
После итальянцев появились хорваты, возможно, словаки. В мастерскую отца зашли двое, попросил какую-то вещь, которой у отца не было. Тогда они начали громко ругать его, обозвали жидом и грозились убить. Говорили они на украинском языке. Долго эти войска в местечке не оставались.
Хорватов сменили румыны. Большинство румынских солдат носили обмотки на ногах. Вели они себя не очень агрессивно, но в дома врывались, грабили и насиловали женщин. Забирали с выбором, самые лучшие вещи и всовывали в рюкзаки. К нам они ворвались рано утром, обшарили всё, добрались до чердака. Там были спрятаны вещи родственников отца, перебравшихся к нам из Олгополя (12 километров от Чечельника) буквально перед самым приходом румын. Забрали почти всё, да ещё избили хозяина вещей за пререкания. Через двое суток исчезли и румыны.
Наконец-то появились «хозяева» района: немцы и румыны. Во главе управления Чеченецкого района назначили румына, так называемого, Претера. Понаслышке нам было известно, что часть Украины Германия отдала своему союзнику Румынии.* Вскоре пригнали первую группу румынских евреев, их было около 500 человек, и заселили в пустующие дома. Появились шуцманы – полицейские украинцы. Нужно сказать, что это были настоящие изверги. Через пару дней вывесили на базаре объявление: «Всем евреям явиться на городскую площадь перед зданием префектуры для переписи, за неявку – строгое наказание». Рано утром шуцманы начали выгонять из домов даже тех, которые из-за болезни не могли передвигаться. Переписали всех, в том числе и детей, и объявили приказ:
1.Всем жителям евреям пришить к одежде жёлтые шестиконечные звёзды, без которых запрещалось выходить на улицу. За непослушание – строгое наказание.
2.С шести часов вечера объявлен комендантский час. За непослушание – расстрел.
3.Трудовое еврейское население обязано трудиться по первому зову.
Были и другие приказы, которые я не помню.
На следующий день один старый еврей вышел на базар без звезды. Два шуцмана его схватили, избили до полусмерти и поволокли на середину базарной площади, прикололи к его груди бумагу с надписью: «Так будет с каждым». Затем привели к нему другого еврея, поставили на колени и заставили облизывать раны избитого. Участились случаи, когда шуцманы отлавливали еврейских мальчиков и заставляли их отсасывать плоть у германских солдат. Новый порядок вступал в силу.
* По договору с Германией Румыния получила земли между реками Днестр и Буг, включая город Одессу. Румыны назвали эту территорию «Транснистрия» (Заднестровье).