Что вспоминала я сегодня? Тоже, что и вчера. Несколько эпизодов из моей, нет, из нашей жизни, осевшие на сердце как обида. Буду описывать в том порядке, как они вспоминались. Я знаю, что, возможно, буду необъективной потому, что осталась единственным свидетелем этого. Никто не сможет подтвердить или опровергнуть то, что я напишу здесь. Разве мы были только вдвоем на необитаемом острове? Разумеется, рядом с нами жили люди. Кто-то просто был рядом, кто-то вмешивался в нашу жизнь, не спрашивая нас, но эта жизнь была только нашей. Для двоих, вдвоем, кто вообще мог понять, что происходит, если мы сами порой ничего не хотели понимать?
Начало перестройки – кошмарное время для обывателя. Это сейчас оно вспоминается порой со смехом, порой со злостью. Еще не очень чувствовался дефицит. В нашем маленьком городке благодаря руднику и богатым недрам еще оставались кое-какие привилегии для жителей. И продукты пока еще были в магазинах, но с вещами уже чувствовалось напряжение.
Я – заядлый книголюб с детства, не знаю почему? Мои родители тоже любители чтения, но на книгу они вряд ли раскошелятся. Им всегда было проще сходить в библиотеку. А мне нужна книга в руках, на моей полке, чтобы я просто знала – она у меня есть, чтобы могла взять ее в любое время и перечесть. Коллекционеров и любителей порой трудно понять людям, живущим рядом, но не относящихся к этой категории.
Счастливый день зарплаты. Ее дают еще вовремя. Я неплохо получала тогда. Деньги в кошелек, пока никаких мыслей о тратах, рабочий день впереди.
Звонит секретарь горкома и по безвозмездному совместительству - председатель «Общества книголюбов». Тогда в магазине купить хорошую книгу просто так, было сродни чуду. У меня сохранились связи и в книжном магазине по прежнему месту работы, но такие поступления стали все более редки. А через «Общество» можно было приобретать книги в хорошем издании даже на заказ.
- Зайди, тут кое-что новенькое пришло, думаю, тебя заинтересует.
Естественно захожу, благо здание горкома напротив школы. Уроки закончились, пора домой. Я купила только одну книгу. Это было подарочное издание Метью Грегори Льюиса «Монах» - его единственный уцелевший и издававшийся роман, если не считать «Дневника». Я просто не могла его не купить. Это была редкая книга с отличными иллюстрациями на хорошей бумаге с предисловием и заставками в виде виньеток в начале и конце каждой главы. Первая буква новой главы была красного цвета – готический шрифт. Я была в восторге.
Прихожу домой в приподнятом настроении и совершенно счастливая. Без всяких задних мыслей сразу же выдаю свою радость мужу, то есть только успеваю достать книгу из сумки. И что же в ответ на мою счастливую улыбку?
- Лучше бы колбасы купила.
Замираю, как от пощечины. Молча подхожу к холодильнику, открываю дверцу.
- У нас, что есть нечего?
Он вначале тоже молча смотрит в это чрево: морозилка под завязку забита мясом, на полках почти нет свободного места. Встает.
- Идем, - и идет в нашу спальню.
В спальне кроме кровати и письменного стола еще и книги. Два стеллажа на половину двух стен углом.
- Куда ставить?
На самом деле, действительно почти некуда. Свободных пространств на полках не наблюдается. Дальнейший обход квартиры делать бессмысленно, хотя у нас три комнаты. В зале вообще стоит гигантский стеллаж от пола до потолка во всю стену. Но там еще кроме книг другие вещи – кассеты с музыкой, магнитофон, коллекция кактусов дочери, и так всякая мелочь. В комнате дочери та же история: еще одна большая полка с книгами, в основном детскими.
Начинаются пререкания. Обвинения сыплются не задерживаясь. «Ты тратишь деньги на книги, вместо того, чтобы….», «На эти деньги можно было купить….», и вдруг последнее, как вывод: «Тебя больше ничего не интересует, кроме книг!».
Я, конечно, не молчу, защищаюсь: «Это моя зарплата! Я могу на себя хоть что-то потратить? Книга стоит не дороже двух килограммов колбасы! Ты тратишь на сигареты каждый месяц гораздо больше!». И уже мой вывод: «Тебя интересует только еда!».
Хорошо дочери нет дома, где-то гуляет на улице. Мы еще стараемся избегать таких разборок при ней. «Папа – хороший, мама – хорошая!» - пока еще приоритетно в нашем уже неустойчивом мире, под названием семья.
У меня пропадает желание готовить на ужин что-то новое: пусть ест то, что есть в холодильнике. Молча разогревает вчерашний суп, котлеты, даже сам отваривает на гарнир макароны. Я молча лежу на диване, есть не хочется. У меня всегда от нервного напряжения пропадает аппетит. А утром был только бутерброд и кофе, в обед чай и булочка в школьной столовой.
- Пошли есть, - заглядывает в зал с таким видом, как будто ничего не произошло.
Обычный голос без всякого намека на недовольство. Сволочь! Ну не подарок ли? Милейший муж – сам все приготовил (разогрел), накрыл на стол и не обиделся на транжиру жену!
- Не хочу! – мой протест звучит сначала твердо.
- Как хочешь.
А вы думали, он меня сейчас будет уговаривать? Прошло то время, когда еще пытался. Он быстро отходит от таких всплесков, а я всегда остаюсь виноватой, поэтому мне хуже. И вообще я не люблю ругаться, а тем более все время оправдываться. Что же делать? Сейчас дочь вернется. «Я вас ужасно люблю», - это ее кредо по отношению к родителям. И она права, мы очень любящие родителя, она у нас единственный ребенок. И мы слишком хорошо помним, что было перед ее рождением. Это запретная тема в нашей семье. И правильно. Разве скажешь дочери, что мама вообще хотела сделать аборт, а папа хотела нас бросить, когда мама передумала? Мы никогда про это не вспоминаем, даже наедине, но каждый помнит про это.
Что делать? Вдох, выдох, поднимаюсь с дивана, быстро переодеваюсь (я все еще в той одежде, в которой была на работе). Бреду на кухню, сажусь за стол, молча ковыряю котлету. Он тоже ест молча, но основательно. У нас за кухонным столом места строго поделены раз и навсегда: кому где сидеть. Стол стоит так, что сидеть можно только углом, буквой «г». Его место у свободного узкого торца стола – место хозяина. Мы с дочерью размещаемся у широкой стороны: я у окна, она между мной и отцом.
- Про что книга? – серо-карие глаза смотрят на меня невиннейшим взглядом «а что я такого сказал?».
Сытый мужчина всегда более спокоен, чем голодный? Может быть, но он всегда спокоен после того, как сделает мне больно. Садист. Так и хочется сказать, что книга как раз про садистов, эгоистов и подлецов.
- Ее нет в библиотеке. – Это мой самый «сильный» аргумент.
Мне не хочется ничего объяснять, и вообще не хочется с ним разговаривать. И он про это знает. Он уже наслаждается моим отступлением, моей молчаливой злостью. Надо бы что-то говорить, чтобы не доставлять ему такую радость, но не могу. Это выше моих сил! Конечно, он мог бы сказать, что это не ответ на вопрос, или что-то другое. И я могла бы пересилить себя и начать рассказывать, но мы уже знаем последующие шаги друг друга. И поэтому молчим дальше. Каждый сказал, что посчитал нужным. Его совсем не интересует книга, а меня не интересует, что она его не интересует. Такая вот абракадабра!
Приход дочери немного разряжает обстановку. Я надеваю маску всем довольной жены. Маску любящей матери мне надевать не нужно потому, что я без всяких условностей люблю свою дочь. Она сразу начинает командовать: «Суп не хочу, а еще котлеты есть?». «Есть, разогреть?» - спрашиваю я уже нормальным тоном, хотя и знаю, что она никогда не доедает вторую котлету. Мы с мужем остаемся за столом, ужин – единственное время в будние дни, когда мы можем вот так вместе сидеть на кухне. Это закон, который дочь часто нарушает в хорошую погоду.
У нас в семье закон и порядок: всему свое место и всему свое время. Мы с мужем в бытовых мелочах ужасные аккуратисты, в отличие от дочери. Она вносит в нашу жизнь немного хаоса, наверное, для того, чтобы разбавить эту, как гнет, закономерность.
Дальше все идет как обычно: телевизор, попутно дочь рассказывает, что было днем в школе. Сознается как обычно, что не все уроки сделала.
Помощь в уроках дочери у нас с мужем тоже строга разделена. Я помогаю ей по математике, географии, биологии. Он – по истории, английскому языку (хотя знает его еще хуже меня, просто мы так договорились). По русскому языку и литературе помогаем по очереди в зависимости оттого, что задали. Если учить наизусть или прочитать, то помогает и проверяет папа, если сочинение, то мама.
И вот наступает тот самый момент, когда уроки сделаны, вечерние фильмы закончились, и нужно идти спать. Завтра на работу. Я успеваю просмотреть, что мне нужно на завтра, пока муж возится с дочерью. Не первый год работаю, поэтому мне много времени не нужно на подготовку и проверку тетрадей. Вообще я стараюсь проверять их в школе во время «окон» между уроками. Эти «окна» неизбежность моего предмета, уже не спорю с завучем. Зато дома меньше времени трачу на работу.
Мужу вообще готовиться к работе не нужно. Он всю работу делает на работе. Просто у него такая работа, если не доделал, то доделает завтра или послезавтра, короче, все зависит оттого, как их поджимает график сдачи отчетов.
Первой укладывается спать дочь. Вернее мы ее укладываем, хотя она уже большой ребенок – десять лет. Но это тоже закон нашей семьи: посидеть с ней несколько минут перед сном, пожелание «спокойной ночи» и обязательные поцелуи в лоб от мамы и папы. Идиллия!? Нет, тут все искренне, без фальши.
Фальшь начнется немного позже уже в нашей спальне. Трагикомедия, которую мы в принципе уже много раз ставили. Но она всегда имеет полный «аншлаг», к сожалению ли или к большой радости?
Процесс раздевания никакой эротической нагрузки уже не несет, как и само укладывание в постель. У нас неудобное расположение кровати. Она стоит у стены, поэтому кому-то неизбежно нужно спать у стенки, кому-то с краю. Это тоже давно закон. Я всегда у стенки, «не могу я спать у стенки, упираются коленки». Могу, я сплю исключительно прямо, то на спине, то на боку, и колени никогда не поджимаю. Он спит всегда с краю, при этом занимая две трети кровати.
«В постели с врагом»? Наверное, это придает какую-то извращенную пикантность нашей интимной жизни. Просто я уже знаю, что он после такого морального «раздавливания» меня на полном подъеме. А я? Я не на подъеме, но я из тех странных женщин, которые не откажутся от секса даже перед смертью. Вечная жажда? Черт его знает! До сих пор не могу в этом разобраться, да и уже не разбираюсь.
Я никогда не говорю: «Нет, или у меня болит голова (даже если она и болит)», никогда не ссылаюсь на усталость (в отличие от него), я всегда согласна заниматься сексом в любом состоянии, меня не нужно уговаривать.
И он про это знает.
Знает, что я не буду просто терпеть или лежать как бревно. Он единственный мужчина, который так странно на меня действует. Не единственный в моей жизни, в этом отношении я, может быть и не совсем опытная и прожженная женщина, но другие мужчины у меня были. Иногда я задумывалась над этим, может, это как раз его всегда раздражало, что он не единственный. Сомнения такого рода, а вдруг кто-то был лучше него? Говорил, что нет, никаких сомнений, что ему без разницы те, кто были до него.
Ждем, кто начнет первый? Не ждем. Если я оскорбленная сторона, то он всегда начинает первый. Успокаивает уже по-другому? Как бы не так! Он играет со мной, как кошка с мышкой. То погладит по шкурке, впуская когти до самого мяса, ту укусит по-настоящему. У мышки нет выбора? Мышка – дура, она не хочет выбирать.
Не пыталась? Пыталась. Она не может выбирать! Вот в чем дело! Почти гипноз. Но порой я принимала его за остатки любви, которой уже давно не было. Я не могла объяснить себе эту порочную зависимость от него. Что это было? Нечто мистическое, непознаваемое, какая-то почти животная реакция на прикосновение, на поцелуй.
А другие также на меня действовали? В том-то и дело, что нет. И у меня не было никаких шансов отвертеться.
Мы оба об этом знали. Он с самодовольством, я с обреченностью. Итог? Обоюдное удовольствие, может, еще сильнее оттого, что мы поругались.
Или это была как разрядка? Нет. Когда мы не ругались, итог был такой же.
«Еще?»
«Угу, еще!»
Два часа безумия. Завтра оба будем смертельно хотеть спать на работе. Если он достаточно рассвирепел где-то там у себя внутри, то будет «еще» и утром. Ладно, куплю завтра два килограмма колбасы, даже в очереди постою. И что-нибудь приготовлю вечером.
«Люблю», - слетает с языка не задерживаясь, мы произносим его, не задумываясь. Это тоже уже закон.
«Ну, все спи, жена». Он растягивается на спине, но так, чтобы левая рука под моей головой. Я прижимаюсь щекой к его груди. Этот особенный запах до и после секса!
«Жена и золотко!» - только так, как будто у меня давно нет имени. Я – жена, как принадлежность к мужу. Я – золотко, как эквивалент этой принадлежности.
Эх, Амбросио, не похожи ли и наши страсти на твои?