РОЖДЕННЫЙ В НЕДРАХ НЕПОГОДЫ
(Неизвестные страницы жизни П.П. Ершова)
«Конек-горбунок». По степени своей известности эта сказка может поспорить с пушкинским «Царем Салтаном» или «Русланом и Людмилой».
Книга великого сказочника издана на десятках языков мира: английский, немецкий, французский, японский. И даже – табасаранский.
И все же…
Петр Павлович Ершов. Одно из самых известных имен и в то же время – один из самых неизвестных русских поэтов.
ч.1. Родился я в старом скрипучем доме
Однажды мне рассказали такую историю. Как-то учительница из деревни Безруковой Ишимского района побывала на экс¬курсии в Тобольском музее. Представляя экспозицию, посвященную Петру Павло¬вичу Ершову, экскурсовод сказала, что родом великий сказочник из Тобольска. «Но он родился под Ишимом», – робко заметила учительница. Экскурсовод об¬лила её холодным презрением...
Ошибка неудивительна. Тридцать три года, отданные автором «Конька-Горбунка» Тобольску, отодвигают на второй план тот факт, что родился-то он в деревне Безруко¬вой Ишимского округа. Увы! Даже земляки долгое время не вспоминали о «рожденном в недрах непогоды ...питомце северной природы», как писал о себе сам Пётр Ершов. Лишь с 1965 года родная деревня поэта носит его имя, а в школьном музее открыта большая экспозиция, посвященная велико¬му произведению и его автору.
Мало кто знает, что Пётр Павлович Ершов не просто родился под Ишимом, все его корни – в этой суровой земле. Прадед поэта упоминается среди офицерского состава войск старой Ишимской укрепленной линии. В 1741 - 1754 годах она состояла из деревянных крепостей - острогов Царёва городища (Курган), Коркинской (Ишим), Абатской и тянулась до Чернолучья на Иртыше. Между крепос¬тями располагались форпосты. Один из них был основан в деревне Безруковой, в 15 км от Ишима. В одном из документов упоминается, что командиром этого отря¬да одно время был Ершов.
Дед поэта – Алексей Ершов имел чин прапорщика и занимался обучением новобранцев в Сибирском драгунском полку крепости святого Петра (г. Петропавловск). Отец Павел Алексеевич тоже служил в войсках Петропавловской ук¬репленной линии. Затем был выдвинут на значительный по тем временам пост омского капитана-исправника, а через два года был переведен в Ишимский уезд главой Черемшанского комиссариата, центр которого находился в деревне Безруковой. Безрукова оставила замет¬ный след в жизни Ершовых, – с ней не порывали ни прадед, ни дед, ни отец. Сам Ершов часто вспоминал, что он родился в «старом скрипучем доме».
Связаны были Ершовы и с Ишимом: в госархиве Омской области есть сведения об ишимском доме Ершовых, причём свя¬заны эти данные с одним происшествием. Вот, что сообщал ишимский исправник Каргопольцев генерал-губернатору И.Б. Пестелю 11 мая 1818 года: «В полуночи в 5 часов мая 10 числа из калмык дворовый господина коллежского секретаря Павла Алексеевича Ершова человек Николай Самсонов поехал из дому господина свое¬го в городе Ишиме на двух запряжённых в телегу с насыпанным в оную ячменным хлебом лошадях в село Безруковское Ишимской округи, и при выезде из горо¬да ... оные (лошади) побежали обратно к дому и... смяли идущую дорогой... крес¬тьянскую жёнку Ирину Колобову, которая тогда же и померла».
Мать Ершова – Ефимья Васильевна происходила из богатого купеческого рода Пиленковых. Прадед, Семён Пиленков, «стоял у продажи казённой соли и вина» в Усть-Суерском остроге Ялуторовского дист¬рикта. Позднее был гильдейским старостой (то есть старостой купеческой гильдии), а когда Коркинскую слободу возвели в ранг города (Ишим), был избран ратманом.
Жизнь Петра Павловича Ершова дра¬матична даже для русской литературы, где что ни имя, то трагедия. Беды и удары судьбы преследовали его на протяжении всей жизни. Из четырнадцати детей Павла и Ефимии Ершовых чудом выжили лишь двое – Пётр, появившийся на свет в 1815 году, и Николай, родившийся двумя годами раньше. Известно, что Петруша родился очень слабым и, боясь, что ребёнок умрёт некрещёным, родители поторопились окрестить его в ишимском Богоявленском соборе.
Петру было восемнадцать, когда в Петербурге от неизвестной болезни скончался его отец, спустя год – брат Ни¬колай.
В том 1834 году к нему уже пришла слава. Сказка «Конёк-Горбунок» получила признание Пушкина и Жуковского, он был обласкан литературной богемой, сбли¬зился со многими видными в то время литераторами. Смерть единственного и любимого брата потрясла Ершова. Здо¬ровье его пошатнулось, и мать, Ефимия Васильевна, настояла на их возвращении в Сибирь – в Тобольск. Для молодого, начинающего, но уже весьма известного автора, по существу, это означало конец литературной карьеры.
В апреле 1838 года уже в Тобольске умирает Ефимия Васильевна, последний близкий Ершову человек. «...Телесный состав мой год от году слабеет, – пишет он осенью, – а настоящее одиночество поможет докончить его расстройство. ...Один и опять один!».
Не был до конца счастлив Ершов и в семейной жизни. Он был женат трижды. Похоронил двух жён, а из пятнадцати или шестнадцати детей выжили только шесте¬ро – какой-то злой рок висел над родом Ершовых...
...Имя Ершова вплетено не только в историю Тюменского края, в истории русской культуры, литературы и науки оно оказалось тесно связанным с именами других великих русских людей.
Только один пример. Пётр Ершов учился в Тобольской гимназии, где директорствовал И.П. Менделеев, позднее сам учил Митю Менделеева – будущего великого химика. Падчерица Ершова Феозва – Физа стала женой Дмитрия Ивановича. Дочь Менделеева Любовь Дмитриевна, хотя и от второго брака, вышла замуж за Александра Блока. Вот так протянулась ниточка из века девят¬надцатого в век двадцатый, от одного поэта к другому, от одной трагической судьбы – к другой.
Кстати, Феозва была хоть и не родной, но чуть ли не самой любимой дочерью Ершова. В музее Д.И. Менделеева в Москве хранятся неопубликованные ранее пись¬ма к падчерице. «Милая моя дочь» – так обращается к ней Ершов, «любимая моя дочь Феозва», «душевно любящий тебя Ершов».
Феозва отблагодарила человека, заменившего ей отца: её муж Дмитрий Иванович Менделеев принимал самое горячее участие в судьбе своего учителя и родственника. Он помог ему выхлопо¬тать пенсию и получить деньги за одно из изданий «Конька-Горбунка». Несмотря на свою занятость, Менделеев стал до¬веренным лицом Ершова по всем делам, связанным с выпуском сказки.
Связан был Ершов и с декабристами. Именно Ершову мы должны быть благодарны за то, что свет увидел знаменитое стихотворение АС Пушкина, посвящен¬ное И. Пущину, – «Мой первый друг, мой друг бесценный...». Ершов отправил копию этого стихотворения в Петербург.
Удивительно, но людская неблаго¬дарность, по всей видимости, не знает временных границ. «Бессмертной сказ¬кой» называют «Конька-Горбунка», но при этом... Неудачи преследуют поэта и после смерти.
Начиная с 1911 года все попытки из¬дать полное собрание сочинений Петра Ершова не увенчались успехом, архивы же, переходя из Тобольска в Санкт-Петербург, от одного человека к другому, исчезли, растворились во времени и пространстве.
Неизвестна и судьба боль¬шого количества писем Ершова, которые хранились у его биографа и однокурс¬ника А.К. Ярославцова, поскольку архив последнего также утрачен. На протяже¬нии последних тридцати лет никто не занимался изучением творчества поэта. В Тобольске, где поэт провёл большую часть своей жизни, в городе, который так гордится своим родством, иначе не скажешь, с автором «Конька-Горбунка», нет ни музея Петра Ершова, ни памятника – «благодарные потомки» уволокли с пос-тамента бюст из кованой меди. Осталась лишь скромная гранитная пирамидка на Завальном кладбище, где похоронен поэт. А в деревне Ершово разрушили церковь. «Эка невидаль!» – скажет искушённый читатель. Так бы оно было так, если бы не одно малоизвестное широкой публике обстоятельство. Разрушена та самая цер¬ковь, которая была построена на месте дома, где родился Поэт, в память о нём и его отце, во имя Петра Столпника – свя¬того, чьим именем был наречён Ершов, и по настоятельной просьбе крестьян деревни Безруковой.
Факт этот вообще-то был известен ещё в XIX веке и впервые упомянут в биографии Петра Ершова, написанной его другом и однокурсником Андреем Константиновичем Ярославцовым. Но вот беда! – за последние сто лет эта биография ни разу не переиздавалась, а советские авторы, естественно, о церкви памятнике не упоминали из известных соображений. А жаль! Может, тогда не свершилось бы это кощунство: безруковскую церковь, единственный памятник Петру Ершову, разрушили... в столетнюю годовщину смерти поэта! Написала слово «единственный» и за¬думалась: а не преувеличиваю ли я? Пожалуй, нет. Ни в Петропавловске, ни в Омске, ни в Берёзово, а именно в этих городах прошло детство Ершова, не сподобились увековечить его память. Лишь пять лет назад научный сотрудник Ишимского кра¬еведческого музея Надежда Леонидовна Проскурякова добилась, чтобы на месте, где находился дом Ершовых, а позднее храм, поставили памятный деревянный крест. Наверное, этим бы всё и ограничи¬лось, если бы...
Здесь нужно сделать маленькое отступление. До последнего времени считалось, что всё, что связано с именем Ершова, уже найдено, и вдруг…
Татьяна Павловна Савченкова, доцент Ишимского пединститута, работала в Фондах Тобольской духовной консистории. И совершенно случайно в описях второй половины ХIХ века обнаружила упоминание о строительстве храма в Безруковой. Название дела гласило: «О разрешении крестьянам деревень Безруковой и Завьяловой выстроить вновь церковь в деревне Безруковой».
Татьяна Павловна открыла папку и мгновенно поняла, что перед ней лежит прошение о строительстве храма, написанное рукой Петра Павловича Ершова! Всего в той папке она обнаружила шесть ранее неизвестных автографов поэта И – проект церкви, разработанный из¬вестным тобольским архитектором Дмитрием Черненко (кстати, автором проекта тобольской тюрьмы).
Найденные документы подтвердили; строительство храма в Безруковой не толь¬ко было, как бы сказали сегодня, народным волеизъявлением, но и делом последних лет жизни автора «Конька-Горбунка».
В «Биографии» А.К. Ярославцова приво¬дится цитата из письма Петра Павловича Ер¬шова жене Елене. 23 ноября 1858 года он пи¬шет. «В 6 часов мы были в Безруковой, месте моего рождения, и пили чай. Тут явилось несколько крестьян с сельским головой, с просьбами оказать содействие – соорудить в Безруковой церковь. Они хотят составить приговор – в течение трёх лет вносить по одному рублю серебром с человека (большие по тем временам деньги!), что в три года составит до 2500 рублей серебром. Смотритель сказал, что церковь надобно соорудить во имя преподобного Петра, и крестьяне согласились. Место для церкви они сами выбрали то, где был комиссарский дом, то есть именно там, где я родился. При¬знаюсь, я целую ночь не спал, раздумывая о том, неужели Господь будет так милостив, что исполнится давнишнее моё желание и освятится место моего рождения и восхвалится имя моего святого».
И вот – найденное в Тобольском архиве дело объёмом в 112 листов. На первом листе можно видеть прошение статского советника Петра Ершова его преосвященству Феогносту, епископу Тобольскому и Сибирскому: «... Я имею честь покорнейше просить Ваше Пре¬освященство о дозволении построить в деревне Безруковой церковь во имя пре¬подобного отца Петра Столпника...»
Крестьяне же (вот вам настоящая де¬мократия!) на общем собрании «вынесли суждение»: «... Жертвуем землю, потреб¬ную под сию церковь и под ограду её... жертвуем для священника... девяносто десятин земли и обязываемся выстроить дом для священника».
Первоначально предполагалось, что церковь будет деревянной. Но в 1861 году решили соорудить каменную. Как ни странно, это объяснялось сложностями в доставке леса и «дороговизною оного». Кирпич же для храма делали «лучшей доб¬роты, прокалённый, потпятный». Церковь должна была стоять не один век...
Строительство было начато в 1862 году, закончилось – в 1876-м, уже после смерти Ершова, но из книги Ярославцова известно, что «заботы об устройстве церкви в селе Безруковой составляли для него одно из самых отрадных занятий до последних минут жизни». Известно даже, что, живя в крайней нужде, он заложил однажды золотую цепочку от часов, а деньги пожертвовал церкви.
...Безруковский храм, единственный в России храм во имя святого Петра Столп¬ника и единственный памятник великому русскому поэту, поставленный благодар¬ными земляками ещё при его жизни, был закрыт в 1919 году. Колокольню разобра¬ли, купола срывали с помощью трактора. Крест при падении, говорят старожилы, ушёл глубоко в землю, его так и не нашли. Легенда, конечно.
Восьмидесятидвухлетняя жительница деревни Безруковой Наталья Фёдоровна Белова рассказывает: «В церкви был зер¬носклад. В алтаре – сушилки в три яруса. А в углу кучей сложены иконы. На рассве¬те в церкви слышалось пение,т – страшен¬ное пение: как будто молитва, но слова не разобрать». Пение нагоняло ужас на девчонок, работавших на сушке зер¬на, – они выбегали на улицу и на лавочке, дрожа от холода и страха, ждали, пока голоса затихнут. А потом иконы из церкви вывезли. И песнопения прекратились.
Наталья Фёдоровна подарила Ишимскому музею единственную сохранившуюся от безруковской церкви икону. Она нашла её в грязи еще тогда, в середине 30-х, вымыла в речке и принесла домой: мама, посмотри, какая икона! Мать только охнула, схватившись за сердце: на сохра¬нившейся срединной части хоругви был изображён покровитель церкви – святой Пётр Столпник! Не символично ли?
Долгое время храм стоял заброшен¬ным. Потом его стали растаскивать по кирпичикам, а в 1969 году кому-то пришло в голову окончательно избавиться от хра¬ма во имя Петра Столпника...
Но история продолжается. Найден¬ные в Тобольской духовной консистории документы научные сотрудники Ишимского музея, и, в первую очередь, Надежда Проскурякова, а вместе с ней и Татьяна Павловна Савченкова, расценили как знак свыше: в 2010 году исполняется 195лет со дня рождения Петра Ершова, и восстановление церкви в Безруково, а ныне в деревне Ершово, стало бы, с одной стороны, достойным подарком к юбилею поэта, а во-вторых, восстановлением ис¬торической справедливости.
Давайте будем откровенны, разве есть на тюменской земле литературная звезда большей величины, чем Пётр Ершов? Не только российского, но и мирового масштаба? И разве не достоин поэт, писа¬тель, педагог, просветитель, как пишут в официальных биографиях, возрождения памятника, поставленного ему еще современниками?!
ч.2 История одного портрета
Скромный директор уездных училищ хотя и в столичном, но все же глубоко провинциальном Тобольске середины 19 века вряд ли мог рассчитывать иметь собственную портретную галерею, если, конечно, в его окружении случайно не оказывался художник и, в особенности, если этот директор не сделал нечто, что могло бы заставить потомков рыться в архивах в поисках его портретов.
До последнего времени было известно несколько изображений Петра Павловича Ершова, сделанных рукой Михаила Знаменского, тобольского художника, близко знакомого с автором «Конька-Горбунка» и оставившего целую серию шаржей на поэта. Как утверждают ершововеды, даже самый известный портрет, тиражируемый в доброй сотне изданий сказки, а также во всех книгах и энциклопедиях – это всего лишь карикатура, хотя и облагороженная.
Когда в Ишиме решили создать Литературный музей П.П. Ершова, перед его основателями встала задача не только отыскать в музеях и архивах страны все ранее неизвестные факты биографии поэта, но и найти его портреты, а в том, что они должны существовать, сомнений почему-то не было.
Вспоминает директор Литературного музея Надежда Проскурякова:
– В 2004 году мы побывали в Москве, в Историческом музее, где нам показали рисунки М. Знаменского. Мы были в восторге: ах, как здорово! А нам говорят: своим фотоаппаратом сделать один снимок – тысячу шестьсот рублей. А нужно тридцать фотографий! Мы сразу поникли: у нас не было таких денег. Решили обратиться к директору Исторического музея. «Знаете, – сказала я ему, – Ершову сильно не повезло в жизни. Потому что родился он не на Севере Тюменской области, а на юге. А на юге денег нет!». И директор махнул рукой: ну, ладно! И подписал разрешение. Когда мы пришли в фонды, чтобы переснять рисунки, добрые люди, которые работают там, разрешили нам перефотографировать не только Знаменского, но и много чего ещё. Вдохновлённые первым успехом, в Петербурге мы сразу пришли во Всероссийский Пушкинский музей к директору Некрасову Александру Михайловичу и попросили нам помочь. И три дня не выходили из фондов музея. Взяли там по Ершову всё, что можно было взять.
До этого, помимо рисунков Михаила Знаменского, была известна лишь одна миниатюра художника Теребенева, на которой изображен молодой Ершов, – возможно, такой, каким он был в период написания «Конька-Горбунка». Миниатюра эта хранится в Пушкинском доме в Санкт-Петербурге, а копия заняла свое место в Литературном музее в Ишиме. Зимой 2004 года доцент Ишимского педагогического института Т.П. Савченкова работала в рукописном отделе Российской национальной библиотеки и, как она говорит, совершенно случайно наткнулась на упоминание о портрете Ершова, который хранился в одном из архивов. Найти его после этого было делом техники... Так мир увидел неизвестное ранее живописное изображение сказочника, принадлежащий кисти художника Н. Маджи, а ишимский литературный музей стал единственным законным обладателем его копии.
– Меня заинтересовал этот художник, – рассказывает Татьяна Павловна. – Сначала я думала, что он – знакомый Ершова по Петербургу, поскольку на портрете, на первый взгляд, изображен сравнительно молодой мужчина, но специалисты уверили меня, что это не так, и Ершову на картине не менее сорока лет. Следовательно, следы художника нужно было искать в Сибири. Я вспомнила, что в памятных книжках Тобольской губернии мне уже встречалась фамилия Маджи. Может быть, тобольский Маджи и автор портрета – один и тот же человек? Фамилия редкая, вряд ли их могло быть двое, да еще и в окружении поэта.
В Тобольске и Томске, где в 19 веке находилось управление образования, и где обитал главный инспектор всех училищ Западной Сибири, Татьяна Павловна работала со спецфондом – фондом образования Тобольской губернии и обнаружила немало документов, на которых стояло имя Петра Павловича Ершова, директора тобольских училищ. Именно в Томском архиве она и наткнулась на фамилию Маджи...
Николай Гаэтанович Маджи, австрийский подданный итальянского происхождения, учился в римско-католическом училище в Санкт-Петербурге, по окончании которого получил право преподавания рисования и изящных искусств. Министром просвещения в то время был Абрам Сергеевич Норин – писатель, педагог, крупный чиновник. Именно он и отправил итальянца Маджи из Санкт-Петербурга в холодную Сибирь. Возможно, что руку к этому назначению приложил сам Ершов, который по долгу службы должен был заботиться об учительских кадрах во вверенных ему школах и училищах.
Так или иначе, но Николай Гаэтанович Маджи, молодой учитель рисования, оказался в Тобольске и был распределен в город Березово, куда, однако, так и не попал. Кто знает, может, Ершов, от которого зависела судьба итальянца, пожалел его, вспомнив, как когда-то сам вернулся в Тобольск из Санкт-Петербурга, и как тяжело было заново привыкать к провинциальной тишине и скуке после шумной столичной жизни. Вместо Березово Николай Маджи оказался в Ишиме, родном городе Ершова, где и стал преподавать рисование и черчение в уездном училище. Несколько лет молодой учитель служил в Ишиме, затем его перевели в Туринск, а спустя некоторое время – вернули обратно. Как сложилась его дальнейшая судьба – пока неизвестно.
Однако вернемся к портрету Ершова. Вероятнее всего, Маджи написал его в Ишиме. И тому есть несколько косвенных подтверждений. Дело в том, что в 1858 году Ершов впервые за долгие годы собирается ехать в столицу. Друзья в письмах просят его привезти портрет. На это Петр Павлович отвечает, что у него нет возможности «снять изображение в Тобольске». Фотография, по всей видимости, до Сибири в то время ещё не дошла, а с художниками было напряженно.
Но, тем не менее, в 1860-м году в Санкт-Петербурге выходит первое издание «Конька-Горбунка» с портретом автора. Россия впервые увидела, как выглядит Петр Ершов. И только сейчас стало ясно, что гравюра в книге создана на основе ранее неизвестного, явно парадного портрета, принадлежащего кисти Николая Маджи. Возможно, что и написан он был именно для этой цели – для книги. Как же картина из Ишима попала в Санкт-Петербург?
– Портрет отыскался в коллекции Картавовых, – рассказывает Т.П. Савченкова, – известных коллекционеров произведений искусства. Но один из Картавовых был издателем журнала «Весельчак», где публиковал свои юмористические произведения Петр Ершов. Возможно, именно ему поэт и отправил свой портрет. Хотя может быть и так, что картина попала в коллекцию уже после того, как была изготовлена гравюра для книги.
Когда уже после смерти Ершова готовилось первое собрание его сочинений, родственники поэта просили: «Пожалуйста, возьмите портрет из дешевого издания «Конька-Горбунка». Там он наиболее похож на себя». Имелся в виду портрет работы Николая Маджи.
ч.3 Поэт, загубленный обстоятельствами
Русская литература полна мифов. Миф о Петре Павловиче Ершове гласит: он был автором одного произведения.
«Он был славный, добрый малый, – вспоминал петербургский приятель поэта, композитор Юрий Карлович Арнольд, – сибиряк до последней косточки, и оттого не очень-то подвижен, несколько, как говорится, тюленеват. И только поэтому, кажется, он на поэтическом поприще, кроме действительно достопримечательного своего «Конька-горбунка», более ничего выдающегося, сколько мне помнится, не произвел».
Между тем в петербургский период своей жизни молодой Ершов активно печатался в столичных журналах. Он был принят во всех кружках и салонах петербургских литераторов 30-х годов ХIХ века: по средам и воскресеньям – у П.А. Плетнева, у которого встречались такие известные люди, как В.Даль, А.С Пушкин, П.Вяземский и другие; по воскресеньям же – у графа Ф.П. Толстого, который собирал у себя начинающих, подающих надежды поэтов и художников; по субботам – у князя В.Ф. Одоевского, где также появлялись Пушкин и его друзья.
И только отъезд в Тобольск в 1836 году прервал литературную карьеру молодого поэта. Друг Ершова, его первый биограф Андрей Ярославцов сожалел в своих воспоминаниях: останься Петр Павлович в столице, он мог бы стать «видным деятелем», а в провинции загубил свой поэтический талант.
Так кто он, автор знаменитой сказки – «гений одной книги» или замечательный поэт, загубленный обстоятельствами.
– Считалось, что Пётр Павлович был поэтом не очень талантливым, – говорит Татьяна Павловна Савченкова, – и отношение к его стихам было несколько снисходительным. Полагали, что стихи религиозного плана не нужны, – сказалось наследие атеистического прошлого. И дивная, глубокая православная лирика Ершова осталась в стороне. Она до сих пор не опубликована. Письма и воспоминания современников открывают новый взгляд на Ершова. Это была личность очень многогранная, во многом загадочная. Есть, к примеру, очень интересное письмо художника М. Знаменского к Ярославцову, первому биографу Ершова. В нём – новый взгляд на отношение Ершова к декабристам. Знаменский пишет, что поэт не разделял взгляды декабристов. Он был эстетом, своеобразно подходил к поэзии, к образу поэта, к его функции в обществе. Тот же Ярославцов писал, что Ершов был молчальником, отшельником, человеком самоуглублённым, задумчивым, скромным, не гнался за славой, не преследовал корыстных целей.
В Тобольском музее хранится, на первый взгляд, забавный, но все же очень показательный документ: копия донесения в Санкт-Петербург из тобольского губернского жандармского управления «Список лиц, заслуживающих внимания правительства». В нем – краткие характеристики тобольских чиновников, занимающих различные посты. Не всегда, надо сказать, положительные. Например, о надворном советнике Василии Михайловиче Зданевиче жандармский полковник Колин пишет, что он «строптивого характера и нетрезвой жизни», а титулярный советник Алимпий Корнеевич Зенец – «ленив, корыстолюбив и посредственный медик». Зато управляющий тобольской дирекцией училищ коллежский советник Петр Павлович Ершов – «умный, добрый и честный человек». Что называется – штрих к портрету…
Но и в тобольский период жизни Петр Павлович Ершов, уже обремененный семейными обязательствами, переживший смерть самых дорогих людей – матери, двух жен, десяти (!) детей, продолжает заниматься творчеством. Его произведения многообразны: это и песни, и баллады, и поэмы, и повести. Другое дело, что все они так и не были собраны воедино: ни при жизни поэта, ни после его смерти не было издано полного собрания его сочинений, и творчество Ершова так и не стало, как принято сейчас говорить, достоянием широкой читающей публики.
В январе 2007 года клуб редакторов ведущих СМИ Тюменской области, более известный, как «Клуб-7», назвал «Сенсацией года» «Русскую песню» Петра Ершова, найденную Татьяной Павловной Савченковой и не исполнявшуюся, как было принято считать, уже более века.
Стихотворение «Русская песня» было написано в 1835 году. Его автору в то время – всего 20 лет, но он – уже известный поэт. Его сказка «Конек-горбунок» получила восторженные отзывы петербургской читающей публики и – главное – тех, кто составляет цвет русской литературы. Среди них – А.С. Пушкин.
А в первых же строках «Русской песни» – странная для столь молодого и, казалось бы, столь избалованного вниманием юного поэта грусть: «Уж не цвесть цветку в пустыне, в клетке пташечке не петь, уж на горькой на полыни сладкой ягодке не зреть…».
Слава – не панацея от всех бед. В течение года один за другим умирают отец и старший брат Николай. Оставаться в Петербурге нет возможности – на попечении Петра Ершова старенькая мать, а средств к существованию никаких. Нужно возвращаться в Сибирь – и не столько за тем, чтобы, как мечталось когда-то, изучать быт сибирских народов, записывать песни и сказки, сколько за тем, чтобы обеспечить жизнь себе и матери. Не отсюда ли эти строки: «Не разбить мне люта горя, не разнесть тоски моей» – это финал стихотворения.
«Русская песня» была опубликована в столичном журнале «Библиотека для чтения» – в том самом, где всего год назад появилась сделавшая своего автора знаменитым на всю Россию лучшая, по признанию А.С. Пушкина, русская сказака «Конек-горбунок». В случае с самим Ершовым превращение в прекрасного царевича не удалось. Уже в следующем году, окончив университет, он возвращается в Тобольск.
На музыку стихи своего учителя положил ученик тобольской гимназии Константин Широков. Произошло это в 1841 году. А в 1850-м, возможно, даже не зная о том, что песня уже завоевала любовь в Сибири, свою музыкальную версию пишет в Санкт-Петербурге Александр Вилламов, известный композитор, чьи произведения входили в типичный для ХIХ века так называемый усадебный репертуар. Александр Вилламов писал музыку на стихи Дениса Давыдова, Ф.И. Тютчева, поэта Сенявина и чуть было не вошел в историю как автор оперы «Пиковой дамы» – именно ему первоначально заказал музыку на стихи А.С. Пушкина И.А Всеволожский, которому принадлежала идея создания оперы. Однако чуда не произошло, Александр Вилламов так и остался представителем салонной музыки.
Записи двух нотных вариантов песни на стихи П.Ершова чудом сохранились в Российском государственном архиве, где и были обнаружены доцентом ИГПИ Т.П. Савченковой в 2006 году.
Ноты Константина Широкова хранились в фонде Хрисанфа Мефодьевича Лопарева, уроженца Тобольска, сотрудника Императорской публичной библиотеки, который в начале ХХ века решил издать полное собрание сочинений своего великого земляка. К сожалению, осуществить задуманное не удалось, и архивы Лопарева осели в хранилище архива.
Ноты Александра Вилламова также нашлись в рукописном отделе Российской национальной библиотеки.
Кстати говоря, упоминание о «Русской песне» Ершова автор этих строк совершенно случайно обнаружила в скромной районной газетке «Колхозный призыв» за март 1940 года. В статье, посвященной 125-летию со дня рождения поэта, отмечалось: «Среди его стихов есть произведения высоко талантливые. «Руская песня» («Уж не цвесть цветку в пустыне»), например, до сих пор поется в сибирских деревнях. Тобольские стихи Ершова в большинстве своем полны тяжелых раздумий о неудавшейся жизни, жалоб на крушение юношеских планов и надежд». Значит, все-таки пели… Значит, помнили…
Впервые в ХХI веке широковский вариант вновь прозвучал 6 марта 2005 года на открытии экспозиции музея Ершова в городе Ишиме, в исполнении хора воскресной школы Богоявленского собора. А в августе 2006 года в студии Сергея Глухих в ишимском Доме культуры «Русская песня» была записана в исполнении ишимца, студента московской Академии имени Гнесиных Никодима Бурякова.
Впереди у Литературного музея П.П.Ершова – новые открытия. Уже обнаружен ещё один вариант «Русской песни», бытовавший в нашей области. 1 марта 2007 года ишимский Литературный музей приобрел копию рукописи нот Г.Г. Лобачева, хранящуюся в фондах РГАЛИ. На титульном листе рукописи зафиксировано, что песня «Уж не цвесть цветку в пустыне» была записана в селе Бронникове Тобольского района у учителя Павлова С.П. и Павловского Д.Н. в 1951 году. Автор обработки песни Г.Г.Лобачев указывает, что слова песни принадлежат П.П. Ершову, а сам напев он определяет как «старинную русскую песню». При первом же знакомстве с нотами обнаружился совершенно другой, отличный от музыки К. Широкова и А. Вилламова, вариант песни.
Ещё не потеряна надежда обнаружить записи других вариантов «Русской песни», написанных композиторами-любителями В.Сабуровой и В.Зуевым. А из своей последней исследовательской поездки в Санкт-Петербург Татьяна Павловна привезла нотный текст ещё одной песни на ершовские стихи – «Сибирский казак». Без указания авторства, как народная, она пелась казаками Пресно-Горьковской оборонительной линии на границе с казахской степью.
В тот же, петербургский период своей жизни юный Петр Ершов пишет либретто для оперы «Страшный меч». В основу сюжета положены события из жизни Руси эпохи великого князя Владимира. Музыку для оперы собирался написать композитор Осип Карлович Гунке, у которого сам Ершов брал уроки игры на флейте. Либретто, по отзывам современников, отличалось «живостью чувства и игрой фантазии».
Но в 1836 году состоялась премьера оперы Михаила Глинки «Жизнь за царя» – «Иван Сусанин», занявшей, говоря современным языком, нишу русской героической оперы. Реализация творческого замысла Ершова сначала была отложена, а после отъезда его в Тобольск идея создания оперы умерла сама собой.
Зимой 2004 года сотрудники Ишимского Литературного музея П.П. Ершова побывали в Санкт-Петербурге. Поиск материалов, связанных с жизнью и творчеством сибирского сказочника привел их в музей театрального и музыкального искусства, где хранится архив эскизов к балету «Конёк-Горбунок», поставленным на сцене Императорского театра в 1864 и 1895 годах.
А дело было так. Будущий автор балета композитор Артур Сен-Леон как-то посетовал, что не может поставить сказочный спектакль, потому что плохо знаком с русской сказочной классикой. «А как же «Конек-горбунок»? – сказали ему. – Он так и просится на сцену». Так родился замысел балета.
П. Ершов, узнав о постановке спектакля, попросил своего друга написать ему подробности – хотел знать «всю подноготную о своем детище». Попросил он прислать ему и фотографический портрет балерины Новоселовой, исполнявшей роль Царь-девицы. «Если бы мне удалось побывать в Петербурге, – писал Петр Павлович, – я непременно был бы у этих чародейных ножек!». Получив портрет, отозвался о балерине: «Ах, как жаль, что чудодейные ножки спрятаны, а хотелось бы взглянуть и на них».
«Петра Павловича обошли по службе, – вспоминала в 1920 г. племянница поэта Ю. А.Девятова, – и он… огорчился, подал в отставку, заперся у себя в кабинете, никуда из него не выходил, не выезжал. И в затворе был утешен, когда прислали ему приветствие из Москвы, где поставлен был балет из «Конька-горбунка» в московском театре (тут племянница не точна – спектакль поставили в Санкт-Петербурге – авт.). Посланы были фотографии актрис в костюмах в ролях «Конька-горбунка». Он этой радостью поделился с прислугой, что «я еще не забыт».
Но вернемся к редким рисункам. Они хранились в архивах музея театрального и музыкального искусства с 1919 года, и с тех пор ими никто не интересовался! Надо сказать спасибо заместителю директора Наталье Ивановне Метелице, она разрешила ишимцам их сфотографировать. Теперь эти маленькие шедевры смогут увидеть посетители Ишимского Литературного музея им. П. Ершова.
Исследователи творчества великого русского сказочника снова в поиске. Архивы Москвы и Санкт-Петербурга хранят еще немало тайн, связанных с жизнью и творчеством нашего земляка. Кто знает, быть может, настанет день и, закрыв последнюю архивную папку, мы сможем сказать: и это ВСЕ о нем! Впрочем, разве можно узнать о человеке все?!
ч.4 Нет, весь я не умру
История поисков потомков Петра Павловича Ершова
Потомки Пушкина известны наперечет, отпрыски графа Толстого – вплоть до незаконнорожденных. В бывших родовых имениях и поместьях собираются ныне здравствующие носители фамилий или просто генов великих русских писателей и поэтов. Имена же тех, кого уже нет в этом мире, навсегда внесены в анналы истории русской литературы.
Печальное исключение – великий русский сказочник Петр Павлович Ершов. До последнего времени исследователям его творчества было известно лишь одно имя – Надежда Владимировна Ершова, внучка поэта. Все прочие многочисленные потомки растворились во времени и пространстве.
Поиск
Судьба Ершова – и литературная, и человеческая – весьма драматична. Начнем с того, что на протяжении 32-х лет своей семейной жизни Ершов похоронил двух жен и десять детей. До совершеннолетия дожили лишь шестеро: дочери Людмила и Юлия от второго брака, сыновья Владимир, Александр, Николай и дочь Надежда – от третьего.
Что касается литературного наследия, то долгую и счастливую жизнь прожила лишь одна сказка, как раз и сделавшая своего автора знаменитым, – «Конек-горбунок». Несмотря на то, что Ершов писал и стихи, и рассказы, и пьесы, и даже либретто для оперы, и что в большинстве своем все это было опубликовано в петербургских журналах, большой известности и признания литературное творчество зрелого писателя не получило. Богатый архив Ершова, а надо предполагать, что он был богатым, бесследно исчез. Рукописи, записные книжки, черновики неопубликованных произведений…
«У нас когда-то было много его черновиков, – писала в 1935 году уже упоминавшаяся внучка поэта Н. В. Ершова, – Все они переданы отцом некоему доктору Аристову, жившему в Ленинграде, но где он теперь – не знаю. Замышлялось издание всех его сочинений… Затем собирал сочинения дедушки какой-то сибирский писатель – не то Лопахин, не то Лопатин, я теперь не помню точно. Но и его намерения не были доведены до конца. Кажется, ему доктор Аристов передал все рукописи и документы, касающиеся П.П. (Петра Павловича).
… Дедушка всегда носился с мыслью – написать такую сказку, которая бы представляла собой целый сборник наиболее замечательных русских сказок. Были у отца его 4 записных книжечки (тоже у Аристова), которые я любила в детстве читать.
… Жаль, если не найдутся тетрадочки с его неизданными (отчасти и по цензурным соображениям) эпиграммами и стихами».
Если учесть, что писалось это семьдесят лет назад, то, как это не печально признавать, скорее всего, архивы П. П. Ершова утрачены. Хотя…
В коллекции Тобольского государственного музея (ТГИАМЗ) хранится один уникальный экспонат – знаменитая стихотворная тетрадь, в которую рукой поэта внесены практически все его поэтические произведения. У этой тетради интересная история. В 1911 году семьей Берниковых – потомками П.П. Ершова по линии его старшей дочери Людмилы Петровны в дар музею была преподнесена коллекция экспонатов, которые теперь составляют основу ершовской экспозиции. Коллекция состояла из семнадцати предметов, часть из которых можно увидеть в музее. Например, конторку из кабинета поэта, рисунки тобольского художника Михаила Знаменского, подаренные им Ершову…
Но основу коллекции, конечно же, составляют рукописи П.П. Ершова: два тома библии, переписанные его рукой, перевод книги Брентана «Тайная вечеря» (к слову сказать, долгое время считалось, что эта популярная в середине 19 века книга, как и библия, была лишь переписана Ершовым, однако ишимский исследователь творчества сибирского сказочника Т.П. Савченкова доказала, что «Тайная вечеря» – это оригинальный перевод, сделанный поэтом). В сохранившемся церковном календаре «Памятник веры» на листах для записей рукой Ершова оставлены заметки, касающиеся событий его семейной жизни.
Это своеобразная летопись отцовства. Ершов отмечает, когда у ребенка режется первый зубик, когда он делает первый шаг… Присутствуют там и трагические моменты – о смерти детей мы тоже узнаем с этих страниц.
Стихотворная тетрадь – из той самой коллекции Берниковых.
В начале 30-х годов в Советском Союзе задумывалось издание полного собрания сочинений П.П. Ершова. Рукопись из Тобольска была отправлена в Омск, в книжное издательство. По непонятным причинам книга так и не состоялась, а рукопись на долгое время «застряла» в Омске. Из издательства ее передали в областной музей, где она и хранилась без малого сорок лет. И только в семидесятые годы прошлого столетия после долгой переписки с различными инстанциями, с помощью министерства культуры и ершововедов, которые знали историю этой тетради, ее удалось вернуть в Тобольск. Сейчас рукопись находится на реставрации.
Напомним, что у поэта было шестеро детей. Возможно, какие-то вещи, принадлежавшие ему, до сих пор хранятся в семьях его пра-правнуков. Чтобы подтвердить или опровергнуть это предположение, нужно было отыскать правнуков. И только-то! Легко сказать…
Нет, конечно, какие-то попытки найти их все-таки предпринимались. Виктор Григорьевич Утков, исследователь жизни и творчества Ершова и автор многочисленных книг о нем, зная примерное направление поисков, не оставлял надежды, что однажды хоть кто-то заявит о своем родстве со сказочником. Но… увы!
А потом наступили времена, когда ни в Советском Союзе, ни позже – в России никто не вспоминал не то что о потомках поэта, но и о нем самом. Да и о «Коньке-горбунке» тоже. Время было такое – не располагающее к сказкам. На протяжении как минимум десяти лет «Конек-горбунок», когда-то победно проскакавший по всему миру, не издавался ни в Москве, ни на периферии.
Ситуация изменилась лишь в начале нынешнего века. Ишим и Тобольск – два города, связанные с Ершовым и его сказкой родственными, в полном смысле этого слова, узами – в первом родился автор самой известной русской сказки, а во втором прожил тридцать три года и обрел вечный покой – вспомнили о своем великом земляке. В год 190-летия со дня рождения Ершова Ишиме открылся Литературный музей П.П. Ершова, а в Тобольске – литературная гостиная его имени. Разумеется, встал вопрос о создании и расширении музейных фондов. Вот тогда и вспомнили о потерявшихся во времени и пространстве потомках.
Разумеется, искали, в первую очередь, тех, кто носит фамилию Ершовы. Сначала отозвался Калининград. На конференции, посвященной юбилею поэта, сотрудники Тобольского краеведческого музея, в стенах которого открылась Литературная гостиная, торжественно, а, скорее, торжествующе объявили о своей находке. Увы, родство не подтвердилось.
Потом до Ишима дошло известие, что следы правнуков Ершова, возможно, отыскались в Новосибирске, в Академгородке. И снова – разочарование…
Весной 2007 года лауреатом премии им. П.П. Ершова, учрежденной Союзом писателей России и администрацией Ишима, стал хабаровчанин Александр Лепетухин. Именно он стал своеобразным «рупором» ишимских ершововедов на Дальнем Востоке, обратившись в местные газеты с призывом к потомкам: отзовитесь!
Но помог, как это часто бывает, счастливый случай, предсказать и предвидеть который просто невозможно. В один прекрасный день весны 2007 года в Тобольском краеведческом музее раздался звонок. Из Калифорнии звонила некто Алла Геннадьевна Ранская, оказавшаяся … праправнучкой П.П. Ершова!
Узнав об этом, сотрудники уже Ишимского литературного музея немедленно связались с Калифорнией.
Алла Ранская, действительно, оказалась прямым потомком поэта по линии его младшего сына Александра. По ее словам, однажды она уже пыталась связаться с Тобольском – лет 10 назад, но тогда ее семейная история никого не заинтересовала. Сообщила Алла Ранская и такой интересный факт: оказывается, в России до сих пор живут многочисленные пра- и праправнуки П.П. Ершова. Вот только большинство из них даже не подозревают о своем родстве с великим сказочником.
Дети
О дочерях Ершова сведений практически не осталось. Юлия Петровна вышла замуж за жителя Тобольска Александра Смолева. В семье падчерицы жила после смерти Ершова его вдова. У Юлии Петровны не было детей.
Людмила Петровна вышла замуж за ссыльного поляка Дамиана Миляновского. Ее дочь Надежда – весьма популярное имя в роду Ершовых! – за Венедикта Берникова. Их сын Вадим жил в Омске, преподавал в сельхозинституте. У него, в свою очередь, было два сына, но разыскать их пока не удается.
Младшая дочь Ершова – Надежда училась в Санкт-Петербурге, в Смольном, куда отдала ее мать, кстати, против воли отца, предпочитавшего домашнее образование для своих дочерей. О ее дальнейшей судьбе ничего неизвестно.
Скорее всего, потомки Ершова по женской линии, утратив фамилию, даже не подозревают о том, к какой семье они принадлежат и какую роль в русской истории и литературе сыграл их пра-прадед, имя которого они давно забыли или никогда не знали.
Сыновья же Петра Павловича окончили санкт-петербургский университет.
Интересный факт: получить образование братьям Ершовым помог… «Конек-горбунок». Пасынок Ершова Николай Никитич Лещев (сын его первой жены) взял на себя все хлопоты по изданию «Конька-горбунка»; деньги же за продажу книг шли на образование Ершовых – младших.
Великое дело – гены. Сыновья поэта, служившего в Тобольске директором уездных училищ, продолжили дело отца, посвятив себя сфере образования. Николай был талантливым математиком, жил и работал в Санкт-Петербурге, умер там же и похоронен на Больше-Охтинском кладбище. А вот Владимир и Александр волею судеб оказались на Дальнем Востоке.
Владимир Петрович окончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета и, как когда-то его отец, вернулся в Тобольск. Затем служил в Семипалатинске, Кургане. В 1885 году с женой и четырехлетней дочерью Надеждой он приезжает в Благовещенск. 20 лет Владимир Петрович преподавал математику в Благовещенской мужской гимназии. Александр, судя по всему, пошел по стопам старшего брата.
В конце ХIХ века идеи просвещения народных масс были сильны в среде интеллигенции. Как ни странно, на Дальнем Востоке, в этом, казалось бы, медвежьем углу в то время существовала хорошо развитая школьная сеть. Губернатор края – граф Муравьев едва ли не силой заставлял казаков -первопроходцев обучаться грамоте. Только в районах сел Игнашина и Сбигнева было открыто восемь казацких школ. В одну из них и отправился преподавать точные дисциплины Александр Петрович Ершов. Он умер в 1911 году. Старший брат пережил его на шесть лет и скончался в Анапе в 1917 году.
И это все, что мы знаем о детях Петра Павловича Ершова.
Внуки
Теперь о его внуках.
Сведений о потомках Николая Петровича и Надежды Петровны нет. Что не удивительно – на долю Санкт-Петербурга в 20-м веке выпала нелегкая участь. Революция, чистки 30-х годов, блокада – перетасовали людские судьбы, как карты в колоде.
У Владимира Петровича осталось две дочери, продолжившие учительскую династию Ершовых. Надежда Владимировна, как уже упоминалось, самая известная внучка своего деда. Но отнюдь не потому, что она афишировала родство с автором великой сказки. Женщина уникальной судьбы, она была Учителем с большой буквы. О ней до сих пор хранят память выпускники благовещенской школы №4, бывшей женской гимназии, в которой 40 лет преподавала Надежда Владимировна.
Она родилась в 1881 году в Семипалатинске. Спустя 18 лет блестяще окончила благовещенскую гимназию. Свободно владела несколькими языками, поэтому на семейном совете было принято решение: Наденька едет в Париж, в Сорбонну, лучший университет Европы.
Маленькое отступление: может ли сегодня скромный учитель математики из провинциального, да что там – и столичного города позволить себе учить двух дочерей в Париже (младшая дочь Ольга становится вольнослушательницей Сорбонны. Сам же Владимир Петрович четыре года лечился во Франции)?
Что Сорбонна! Англия, Германия, Шотландия, куда юная, романтично настроенная студентка отправилась, чтобы отыскать древний замок, в котором жили Лермонты – предки М.Ю. Лермонтова, Греция, за свободу которой погиб Байрон, любимый поэт… Перед ней был открыт весь мир!
И все же Надежда Ершова возвращается в Благовещенск, несмотря на то, что отец, которому противопоказан холодный климат, перебирается в Ялту. Вслед за ним уезжает Ольга: вернувшись в 1910 году из Парижа, она окончила физико-математический факультет Высших женских курсов в Киеве и уехала преподавать математику в сельскую школу. Забегая вперед, скажу, что на пенсию Ольга Владимировна вышла только в 1957 году. Остались ли у нее дети и внуки – еще предстоит выяснить исследователям жизни и творчества П.П. Ершова.
Итак, Надежда Владимировна осталась в Благовещенске одна. Мужа и детей у нее не было. Всю жизнь она посвятила школе и ученикам.
Кстати, Надежда Владимировна стала, как это принято сейчас говорить, гуманитарием, подобно своему знаменитому деду: всю жизнь она преподавала словесность – русский язык и литературу. Она пользовалась такой любовью, таким уважением учеников, коллег и окружающих, что ее, человека, объехавшего пол-Европы, знавшего несколько языков, имевшего свой взгляд и свое мнение о происходившем в стране и за ее пределами, высказывавшего «крамольные» мысли ученикам и коллегам, тем не менее, не коснулись ни наветы, ни запреты, ни репрессии. Более того, в 1945 году она была награждена орденом Трудового Красного Знамени, а годом позже – медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
Удивительные уроки литературы, на которых учительница рассказывала ученикам то, чего «в учебниках было не сыскать», литературный кружок, школьный театр – Надежда Владимировна была достойной внучкой своего великого деда. Она была непривлекательна – некрасивое лицо, большой рот, одевалась очень просто… Но когда говорила или читала наизусть, то преображалась.
Надежда Владимировна умерла в 1951 году, не дожив четырех месяцев до своего семидесятилетия. За сорок лет своей поистине подвижнической деятельности она не заработала себе даже квартиры, всю жизнь снимая комнату в частном доме на углу улиц Зейская и Максима Горького. По воспоминаниям учеников и коллег в этой большой полупустой комнате стояли кровать, стол и два больших сундука, окованных жестью. В сундуках – хранилось главное богатство – книги. Книги же занимали и высокие – до потолка – стеллажи.
После смерти Ершовой родственники, а таковые в Благовещенске жили, рассказ о них еще впереди, не побеспокоились о том, чтобы сохранить ее архив. Бумаги, скорее всего, были выброшены за ненужностью. Хотя, возможно, они и хранились, никем не востребованные, на чердаке старого дома. Пока жив был дом. Несколько лет назад его снесли. На этом месте сейчас стоит современный торговый центр «Небесный Хуафу».
Не могу удержаться от риторики. В Благовещенском краеведческом музее знали о том, что заслуженная учительница – внучка великого поэта, как знали об этом и в школе № 4, где есть свой – и замечательный – музей. Но никому и в голову не пришло побеспокоиться об ее архивах! Какие документы, какие фотографии, какие письма утрачены навсегда!
В начале июня 2007 года в Благовещенске побывал научный сотрудник Ишимского литературного музея П. П. Ершова Геннадий Крамор. Ему посчастливилось: в краеведческом музее он нашел фотографию Надежды Владимировны, а в школе, где она работала, – лист из педагогического журнала 1924 года, где все учителя должны были расписаться о своем прибытии на педсовет. Среди десятков фамилий – учительница словесности Ершова. Лист был найден на чердаке школы во время ремонта и, к счастью, не выброшен рабочими, а передан в музей. Теперь он, как и фотография, займет свое место в экспозиции Ишимского литературного музея.
И это пока все о потомках Владимира Петровича Ершова.
Его младший брат Александр оставил после себя четверых детей: Григория, Варвару, Елену и Софью. Григорий Александрович Ершов заведовал отделом народного образования в селе Яковлевка Приморского района. Он погиб в годы войны, защищая Ленинград. У него остались дети – Александр и Майя. Возможно, они тоже не подозревают о своем родстве с великим сказочником – некому было передать им это знание.
Софья Александровна Ершова, в замужестве Феликсова, также жила в Приморье, в городе Заветинске. У нее был сын Геннадий, к сожалению, ныне покойный. Неизвестно, остались ли после него дети и где они.
Елена Александровна вышла замуж за Ивана Ранского. О потомках по ее линии – чуть позже.
И, наконец, Варвара Александровна, в замужестве Безрукова…
Если имя Н.В. Ершовой встречается в публикациях ершововедов, на ее письма ссылаются известный фольклорист, литературовед и библиограф М.К. Азадовский и биограф Ершова В.Г. Утков, то о других его потомках последние пятьдесят лет ничего не было известно. Найти их было заветной мечтой сотрудников Ишимского литературного музея. Можно представить, что они почувствовали, когда отыскали не одного, не двоих, а целый семейный клан Ершовых! Правда, уже под другими фамилиями.
Правнуки
Итак, еще раз. Весной 2007 года в Тюменскую область пришла весточка… из Калифорнии, от Аллы Геннадьевны Ранской, праправнучки поэта. В качестве подарка исследователям жизни и творчества Ершова она преподнесла известие о том, что в Благовещенске и Магадане живут прямые правнуки Ершова – Лев Алексеевич Безруков, сын Варвары Александровны Ершовой и Владимир Иванович Ранский, сын Елены Александровны.
До Магадана добраться пока получилось. Зато удалось созвониться. Владимир Иванович Ранский давно на пенсии. Недавно перенес инсульт, живет в Доме Ветеранов. О том, кем был его дед, знал всегда, – об этом говорили, встречаясь, Елена и Софья Александровны, мать и тетка. Обе – династия! – работали учительницами. К сожалению, в домашнем архиве Владимира Ивановича не сохранилось почти никаких документов. Что-то увезла с собой в Москву дочь Оксана, какие-то фотоальбомы пылятся в книжном шкафу у младшей дочери Анны, которая, как и отец, живет в Магадане. Владимир Иванович вспоминает, что были у него письма, которые писала ему тетя Соня – «на деревню дедушке»: Магадан, В.И. Ранскому. И он их получал! Но где теперь эти письма… Одна надежда на то, что сотрудникам Литературного музея удастся «склонить к сотрудничеству» магаданскую дочку Аню, и она попробует отыскать в семейном архиве представляющие научный интерес бумаги и фотографии.
А вот в Благовещенск, чтобы встретиться с правнуком поэта, из Ишима выехал Геннадий Крамор.
Лев Алексеевич по странному, почти мистическому совпадению носит фамилию Безруков. Дело в том, что Петр Павлович Ершов родился в деревне Безрукова Ишимского уезда (ныне Ершово). Бывший моряк Тихоокеанского флота, старшина первой статьи бодр и крепок телом и духом, несмотря на свои 82 года. Вот только ноги стали подводить – по дому Лев Алексеевич передвигается с палочкой и на улицу лишний раз старается не выходить. Исключение сделал 9-го мая – не только сходил на парад, но еще и принял законные «фронтовые» сто граммов.
О своем родстве с великим сказочником Лев Алексеевич знал, вот только не догадывался о его степени. Рассуждал так: если тетя Надя (Надежда Владимировна Ершова) – внучка, следовательно, он, самое большее, внучатый племянник. Но, если уж быть до конца откровенным, ему это было неинтересно. И не его в том вина. Дело в том, что в семье – интеллигентной, сплошь состоящей из учителей, – отчего-то совершенно не культивировался интерес к истории своего рода, своей фамилии. Время, что ли, было такое… Варвара Александровна, урожденная Ершова, никогда не рассказывала сыну о своих родителях и уж, тем более, о своем дедушке. А ведь Ершов, помимо того, что сам был знаменитым человеком, был связан родственными узами с семьей Менделеевых, дружил с декабристами, с русскими художниками и композиторами, вложил немало сил в развитие образования в Сибири, то есть прочно, всеми корнями своими врос в русскую культуру. И все же внуки вспоминали об этом лишь вскользь, никогда не акцентируя на этой теме внимания детей. Так что вправе ли мы сегодня укорять того же Льва Алексеевича за безразличие к истории своей семьи?
Он родился в 1925 году. Отец рано оставил семью, так что заботы о воспитании сына легли на плечи Варвары Александровны, скромной учительницы из интерната для глухонемых детей. Думается, ей было не до Ершова и его сказки. В 1943 году Льва Безрукова (кстати, они произносят эту фамилию с ударением на первый слог) призвали на флот. Два года войны, еще пять лет срочной службы в мирное время. Демобилизовался лишь осенью 1950-го года. И с этого времени жил самостоятельно. Так что было ему не до родства с поэтом, тем более, что единственный человек, который мог ему что-то рассказать, – тетя Надя – умерла в апреле 51-го. Что касается его взаимоотношений с матерью, то тема эта для Льва Алексеевича тяжелая. С Варварой Александровной они почти не общались. Все, что осталось у него от матери, это свидетельство о смерти, фотография пожилой женщины и еще один, поистине уникальный снимок – на нем изображены все потомки Ершова, жившие в Благовещенске в 20-е годы: Надежда Владимировна, ее сестра Ольга, Елена Архиповна, жена Александра Петровича Ершова и четверо ее детей. Эту фотографию Лев Алексеевич передал в дар Ишимскому литературному музею, как, впрочем, и еще один снимок: двоюродная сестра Зея Ивановна Ранская и ее дочь Алла.
О других родственниках он знает только понаслышке.
Впрочем, вины его в этом нет. И все же как-то обидно. Я бы сказала: присутствует царапающее чувство досады. Тем более, что речь идет о Ершове, человеке, для которого семья всегда была высшей ценностью, который отказался от своего литературного предназначения ради семьи! «Известность известностью, – писал он своему другу В. Треборну, – а долг обеспечить тех людей, которых судьба поручила мне и которые для меня милы, также что-нибудь да значит».