Высота

               



                ВЫСОТА


   Ее звали Наташей Коваленко, а за глаза – просто Ковалешкой. Это было жизнерадостное, доброе существо с широко распахнутыми в мир глазами, по любому хоть сколько-нибудь положительному поводу произносящее:
- Му-у-аа! – это был ее смех.
  Наша семья только что вернулась в Москву из Мончегорска. Стояло очень жаркое лето 1976 года. Я бегала по двору и, оступившись, упала, разбила себе нос. Ковалешка подбежала ко мне и листом подорожника, смоченного слюной, прикрыла ссадину. Так мы познакомились и подружились. В детстве дружба, как известно, завязывается легко. Ковалешка стала моей верной спутницей и подругой.
   Мы жили в Чертаново, тогда это была окраина Москвы, рядом с Битцевским лесом. Родители утром уходили на работу, возвращались вечером, и мы после уроков были предоставлены сами себе. Ватага беспризорных детей слонялась по дворам и лесным тропинкам, ища себе занятия. Как-то так получалось, что я всегда оказывалась лидером и заводилой. Сперва, насмотревшись в соседнем кинотеатре вестернов, мы играли в индейцев. Носились с воинственными воплями по лесу, мастерили луки, лазили по деревьям. У меня был отменный нож, который мы учились метать в цель, не сильно, однако, в этом преуспев. Я, естественно, была вождем племени – то Оцеолой, то Виннету, то Чингачгуком. Мы резвились, очертя голову, забыв обо всем на свете.

   Однажды залезли в незапертый подвал. Там по всему периметру тянулись огромные трубы, что-то гудело, кое-где были повешены большие термометры. Мы сняли термометры и разбили их. На бетонном полу образовалось целое озеро ртути. Какое было упоение – играть со сверкающими шариками ртути, то разбивая их в мелкие брызги, то скатывая в одну дрожащую и бликующую лужицу! Никаких угрызений совести мы, малолетние бандиты, при этом не испытывали.

   Жители окрестных домов, особенно обитатели нижних этажей, устраивали вокруг своих жилищ настоящие сады и даже огороды. Сажали фруктовые деревья, цветы, морковку и укроп. Для этих садоводов наша пестрая ватага была настоящим бедствием. Дождавшись темноты, мы забирались в заповедные дебри и рвали что попало: яблоки, вишню, нарциссы и тюльпаны. Если нас «засекали», мы с улюлюканьем и бешеным хохотом бросались прочь, и что с нами могли сделать старухи, бранящиеся и потрясающие кулаками из окон?

   Некоторое время спустя мы научились побираться, с плаксивым видом вымогая у прохожих мелочь на мороженое. Как ни странно, нам хорошо подавали, и на выручку мы покупали торт «Москвичка» и несколько бутылок газированной воды, устраивали «пикник на обочине».

  Мне купили пару волнистых попугайчиков, и Ковалешка упросила родителей, чтобы птиц купили и ей. Мои питомцы оказались очень чопорными особами: только целовались, кормили друг дружку и чистили друг дружке перья. Наташкины оказались куда более сговорчивыми: они только и делали, что вовсю занимались любовью, и вскоре Наташкин отец открыл небольшой бизнес: стал продавать молоденьких попугайчиков на Птичьем рынке.

   Лес под натиском гуляющего в нем народа стал потихоньку превращаться в лесопарк. Исчезли лоси, почти не стало белок. Народ возвращался из леса с огромными охапками ландышей, колокольчиков и купальниц. Все это больно ранило мою душу будущего биолога, и я решила превратить нашу бродячую ватагу в юных натуралистов. Мы сшили зеленые повязки на руки и, стоя на выходе из леса, стыдили неумеренных любителей лесных цветов. Некоторые действительно смущались под нашим натиском, но находились и такие, которые ругались, что, впрочем, нас не смущало. Но лес мы не спасли: постепенно исчезли в нем и ландыши, и колокольчики, и купальницы…

   Вышел на экраны наш знаменитый фильм «Д,Артаньян и три мушкетера» (который я и по сей день смотрю с удовольствием), и мы, естественно, стали мушкетерами, и я, естественно, стала д,Артаньяном. Спешно шились мушкетерские плащи, для чего холстина выкипячивалась в чернилах до голубизны, а затем на нее крестообразно нашивалась шелковая белая тесьма. Плащи были, что надо. Плюс кружевные манжеты. Плюс у меня была черная широкополая шляпа. В качестве шпаг использовались шомпура. Правда, на улице нашу амуницию мы носить стеснялись, развлекались дома. Но однажды меня посетила чудесная мысль: пойти, когда совсем стемнеет, в лес и покататься в наших костюмах на тарзанке, висящей над оврагом, поднять таким образом свой боевой дух. Сказано – сделано. Как уж родители отпустили нас гулять в такое позднее время – ума не приложу, но когда мы, облаченные в свои голубые мушкетерские плащи, с шампурами в руках, встретились во дворе, было уже совсем темно. Чего скрывать, идти по ночному лесу, голубоватому от лунного света, было страшно, тем более, что почему-то мы шли в полном молчании. За каждым кустом таилась опасность. Но никто из нас не сдрейфил настолько, чтобы повернуться к ней спиной и броситься наутек. Мы благополучно добрались до глубокого оврага, как бы разделявшего лес пополам. Тарзанка оказалась на месте. Воткнув шпаги в землю, мы по очереди взлетали над оврагом, и полы наших плащей развевались на ветру, делая нас похожими не то на привидений, не то на чудовищных бабочек. От недавнего страха ничего не осталось. Мы были в восторге от происходящего и от самих себя. Так что обратно шли весело, перешучиваясь и время от времени восклицая: «Тысяча чертей!» Да еще на опушке леса устроили настоящий бой на своих импровизированных шпагах, в результате чего я получила серьезную рану – мой противник проколол мне ладонь. Было больно, но я только храбро рассмеялась.
Наши детские шалости были ничем иным, как героической партизанской войной против взрослого упорядоченного мира, войной вольнолюбивых индейцев против белых оккупантов.




  На северной оконечности леса построили конно-спортивный комплекс. Завезли первых лошадей. По вечерам их выгуливали солдатики. Мы с Ковалешкой, пользуясь их, солдатиков, расположением, часто забредали на комплекс и катались на лошадях. А надо сказать, что я мечтала не только стать биологом, я мечтала и о конном спорте, и Елена Петушкова была моим кумиром… Вскоре мы узнали о начале первых соревнований. Нам даже в голову не пришло пойти и купить билеты. Это слишком скучно! Нет! После уроков, облачившись в парадную пионерскую форму с алыми тщательно отутюженными галстуками, прихватив бидон с наворованными накануне вечером цветами, мы отправились в путь. На входе в комплекс нас остановил молоденький милиционер. «По поручению директора школы №861 мы прибыли сюда, чтобы вручить победителям цветы», - выпалила я заранее заготовленную фразу. И нас пропустили!
   Мы попали на соревнование по выездке. Лошади танцевали, всадники в умопомрачительно красивых костюмах гарцевали. В момент награждения победителей мы подсуетились и действительно вручили им, победителям, по охапке цветов. Правда, через некоторое время мы увидели свои цветы валяющимися под трибуной…

   В конно-спортивную школу меня не взяли. Мама вечером сходила на всякий случай на родительское собрание, поговорила с тренером, и потом сказала мне, поджидавшей ее у входа в здание, что сделать ничего нельзя. Я рухнула на зеленый газон и рыдала так, как никогда еще не рыдала в жизни. В последующие годы я часто наведывалась на комплекс, и мне казалось, что в месте, щедро политом моими слезами, трава растет гуще…

   Мы с Ковалешкой соорудили огромный пиратский флаг. Как и полагается, черный, с адамовой головой и перекрестьем костей. Флаг предполагалось вывесить на крыше нашего 14-этажного дома, стоящего к тому же на пригорке, чтобы все видели. С великими предосторожностями мы поднялись на, к счастью, незапертый чердак, а с него на крышу. Посредине крыши была какая-то будка, а на ней торчала антенна. Забраться на будку труда не составило, как и прицепить к антенне наше зловещее полотнище. Мы спели дуэтом:

             Вьется по ветру «Веселый Роджер»,
             Люди Флинта песенки поют,-
озирая окрестности.
   Дело было сделано, но с крыши уходить не хотелось. По периметру крыши шел бордюр в метр высотой и примерно полметра шириной. Мы стояли, навалившись на него и смотрели вниз. Никто из идущих внизу людей не обращал никакого внимания на наш пиратский флаг. Я собралась поделиться этим наблюдением с Ковалешкой и повернулась к ней.
   Она стояла на бордюре. Не просто на бордюре, а на самом его внешнем краю, причем стояли на нем только ее пятки, мыски туфель зависли над бездной. При этом она была как бы наклонена вперед и с великим любопытством разглядывала что-то внизу. У меня закружилась голова, а тело как будто окоченело. Я потеряла дар речи. «Слезай! Слезай!» – вихрем носилось в моей голове. А она стояла, как ни в чем ни бывало, стояла над бездной, над смертью, над небытием. Еще секунда – и я увижу ее тело сперва летящим вниз, а потом распластанным на асфальте…Безмятежная улыбка была на ее губах. И ни следа страха. «Слезай!» – наконец сумела промямлить я. Она спрыгнула с бордюра, продолжая улыбаться, и произнесла свое знаменитое:
- Му-у-аа!


13 мая 2003

На фото: мы играем в восточных гурий, справа - Наташа Коваленко.