Утром я не мог найти тапки. Выпутав из постельного логова ногу и, аккуратно опустив ее на пол, вместо ожидаемого войлочного уюта, я ощутил куда менее приятную шершавость паркета. Шершавость была к тому же холодная. Тщетно погарцевав ногой по паркету в пределах досигаемости, я сел и открыл глаза. Побежала полусонная мысль-догадка: “Может быть, я сегодня с левой ноги встаю?” Перебежав границу сна и яви, мысль переродилась в новую форму-отгадку: “Чушь, я всегда встаю с правой, потому что она ближе к краю.” Тапок не оказалось в обозримом околокроватном пространстве. И в подкроватном тоже. Пришлось шлепать в ванну босиком. Там я и обнаружил пропажу. Один висел на барашке с синей сердцевинкой, а другой – на барашке с красной. Снимал я их с некоторой опаской. Согласитесь, я был вправе ожидать от них что угодно, но они вели себя как заурядное пальто, когда его снимает с вешалки опытный гардеробщик. Еще некоторое время я ходил внутренне готовый к подвоху со стороны тапок, но все было спокойно, и напряжение постепенно растаяло. Однако, аналитически настроенный ум желал какого-нибудь мало-мальски научного объяснения. Полдня я нещадно эксплуатировал свои извилины, детально припоминая обстоятельства вчерашнего вечера, силясь вспомнить сны, которые мне снились ночью и, прикидывая, кто мог устроить мне такую нелепую шутку.
Для тех, кто не знает, живу я один в однокомнатной квартире. Три месяца назад я блистательно завершил цепочку обменов, которую выстраивал пять лет, и целью которых было разъехаться с родителями с тем условием, что в результате они оказываются опять в своей квартире, а я получаю, что хочу или, точнее, что смогу. И вот через пять лет на конце цепочки из девятнадцати звеньев заблестел тот самый якорек, который я бросил в 18-метровой “хрущобе” на третьем этаже. Мне знаете ли уже 29, и жить с родителями в трехкомнатной “распашонке”, в которой любое, даже шепотом сказанное, слово мечется на сорока метрах полезной площади, пока не побывает во всех уголках, а затем летит в 5-ти метровую кухню, а затихает лишь в туалете. Короче, сами понимаете – это не жизнь.
Найти простое и ясное объяснение, которое согрело бы сознание подтверждением того, что мы живем в мире целиком подвластном нашему разуму, не удалось. Но и сдвинуть меня с материалистической и научно-атеистической мировоззренческой платформы этому случаю оказалось не под силу. В моем распоряжении все-таки было весьма расплывчатое предположение, что это какая-то слишком изощренная и малопонятная шутка кого-нибудь из моих друзей. Правда, ключ я никому не давал, но разнообразных гостей у меня за три месяца побывало немало, и вовсе не всех из них я хорошо знал. Кроме того, вполне возможно, что прежний хозяин квартиры не отдал мне все ключи, а поменять замок я не удосужился. Эта версия с прежним хозяином немного приободрила, все-таки, казалось бы, в безвыходной ситуации, нашлась маленькая лазейка. Однако, залатать небольшую трещинку возникшую в материалистической картине мира не удалось – версия требовала подтверждения.
Вернувшись после работы, вместо подтверждения я получил новую загадку. У изголовья моей кровати стоит тумбочка, на которой я держу лампу с прожженным абажуром для ночного чтения, книги, газеты и разный хлам. Внутри находится моя аптечка, половину которой занимают презервативы, проверенные электроникой, и швейные принадлежности – это одна полочка, а на другой можно найти все что угодно: там и теннисные мячи, и очки от солнца, и перочинный нож, и талоны, и паспорт, и нераспечатанные помочи мужские. Так вот эта тумбочка оказалось сломана. Она лежала, распластав свои боковинки, как раненная птица, крылья, а лампа валялась на боку, напоминая неестественно свернутую голову. Создавалось впечатление, что либо на тумбочку с потолка свалилась двухпудовая гиря, либо это каратист отрабатывал свой удар, потому что содержимое, судя по его расположению, брызнуло из тумбочки, как сок из помидора. Причем, версия с каратистом была более правдоподобна, ибо варвар пожалел книги! Они аккуратной стопочкой лежали на кровати.
С этого момента различные необъяснимые явления стали происходить в квартире чуть ли не ежедневно. Предугадать, что случиться в следующий раз, было абсолютно невозможно, регулярности тоже никакой не просматривалось. Очередное ЧП произошло в тот же вечер, точнее уже ночью. Как раз в тот момент, когда началась программа “Русское видео”, изображение в телевизоре перевернулось вверх ногами. Я повертел все ручки, выключил, включил снова, но результат был один и тот же. Я уже подумал, может, это у всех так, но идти к соседям, которых почти не знаешь, в час ночи не решился. Потом мне пришла в голову мысль поставить телевизор вверх ногами, но в тот момент, когда я это сделал, изображение глумливо вернулось в исходное положение, а когда снова поставил телевизор нормально, перевернулось обратно. Картинка вела себя как пузырек воздуха в запаянной трубке с жидкостью: сколько ее не поворачивай, пузырек всегда оказывается наверху. Пришлось так и досматривать фильм. Утром я собирался вызвать мастера, чтобы он разделил мое законное удивление, но, когда включил телевизор, все было в порядке. На работе, как бы невзначай, я завел разговор о вчерашнем фильме по “Русскому видео”. Но все ограничилось лишь обсуждением достоинств главной героини, и никто из смотревших не выразил ни малейших претензий по поводу изображения.
Материалистическая часть моего разума начала сдавать свои позиции, не находя даже малореальных, но научно обоснованных версий. Идеалистически настроенная половина, задавленная мощнейшим прессом марксистско-ленинского воспитания, скромно торжествовала и, потирая руки, приговаривала: “То ли еще будет”. Дремавшая и, в общем-то, до сих пор ничем не подкрепляемая вера в чудеса проснулась и затрепетала в ожидании последующих, быть может, более полезных чудес. Аналитическая часть ума хоть и находилась в глубоком шоке, но не желала так просто сдаваться. Она искала хоть какую-то логику, хоть какую-то систему. И кто ищет – тот находит. Все необыкновенные происшествия (аналитическая половина начисто отрицала термин “чудеса”) происходили с предметами, названия которых начинались на букву “т”! Тапки, тумбочка, телевизор.
До сих пор с чудесами я сталкивался только в сказках и научной фантастике. И везде незримо присутствовала неумолимая аналитическая часть ума, которая даже в чудеса привносила логику. Если научная фантастика, так обязательно все чудеса под конец тебе объяснят, исходя из каких-то законов, пусть и выдуманных, но законов. Даже в сказках и то какая-то непременная ограниченность, я бы сказал, ущербность чудес. Роль фантастических законов выполняет какой-либо сказочный артефакт: волшебная полочка или шапка-невидимка какая-нибудь. Ну, есть шапка - одел ее и тебя не видно. А где же неожиданность, непредсказуемость. Или та же волшебная палочка, равно как и ее прототипы вроде конька-горбунка или щуки. Они только исполняют желания, которые ты сам выдумал, загадал и сидишь, ждешь материализации, помахивая палочкой и бормоча что-нибудь вроде “крэкс-фэкс-пэкс” или “трах-тибедох-бах”. То есть тут, дорогие товарищи сказочники и фантасты, сразу попахивает вмешательством вашей аналитической половины в дела чудесные. А какие же это чудеса, если вы к ним хоть мало-мальскую систему прицепили.
На следующее утро моя аналитическая половина ликовала, приплясывала на одной ножке и, что ей с ее образованием совсем не к лицу, корчила рожи и показывала другой половине язык. Дело в том, что вечером я лег спать в трусах, а проснулся без таковых! А эта самая принадлежность нескромно висела на люстре. Трусы – первая буква “т”!
Но это была последняя радость аналитической половины. В дальнейшем чудеса, как им и положено, не обнаруживали в своем проявлении никакой системы, даже лингвистической. Прямо на подоконнике, растрескав вокруг себя краску, выросла роза. Она выросла, отцвела, завяла и исчезла за один вечер. Моя новая футболка с надписью “wake up to the difference” покрылась сетью ровных круглых дырочек, таких как перфорация на ЭВМовской бумаге. А мусорное ведро периодически оказывалось вываленным на обеденный стол. Однажды вечером из-под кровати вылетела моя 24-килограммовая гиря, а за ней и две трехкилогаммовые гантели, и они вместе стали носиться по комнате. Причем, гантели скрестились, а гиря летала над ними так, что они образовывали как бы череп и кости. Для большей убедительности на гире появились нарисованные глазницы и зубы. Набесившись вволю, атлетические снаряды упорхнули обратно под кровать покрываться новым слоем пыли.
Я стал рассказывать обо всем этом друзьям. Но подтвердить свои слова не мог, потому что, когда ко мне кто-нибудь приходил, ничего необычного не случалось. Кажется, мне никто не верил. Хуже всего, что Леночка, с которой в последнее время у меня завязывался весьма успешный роман, сказала, что это не умно, и что я пытаюсь так оригинальничать, потому что в свои 29 ничего существенного в жизни добиться не сумел. “За исключением, конечно, блистательнейшего размена,” – язвительно добавила она. А Светочка, с которой у меня был уже затухающий роман, по причине разгорающегося с Леночкой, вроде бы вначале решила поверить, или притворилась, что верит, но посидев три вечера в безуспешном ожидании чуда, она дала волю своей ревности, и разрыв состоялся.
В качестве аргументов я пытался показывать своим друзьям обломки тумбочки, отколупавшуюся на подоконнике краску, наконец, продырявленную футболку. Но это не убеждало.
- Старик, ну ты даешь, хочешь удивить меня ломанной мебелью? Приезжай ко мне, добавлю в твою коллекцию сломанные пылесос, утюг и два стула, - засмеял меня Гарик. – А потолок у меня весь в трещинах, я же не говорю, что там бананы растут. Ты что-то, парень, совсем с дуба съехал. И не лень тебе было дыроколом футболку портить? Хотя, на жару так может и лучше, - отверг он мой последний аргумент.
Мне никто не верил, но многим друзьям и знакомым даже нравилось мое непредсказуемое и оригинальное, как они считали, вранье. Однажды, когда у меня собралась большая компания, я, как всегда, повеселил публику рассказами и демонстрацией последствий очередного чуда. Как раз накануне я обнаружил прямо на полу в комнате довольно забавный рисунок: человек стоит и держит на вытянутой руке за хвост собаку, которая в свою очередь держит за хвост вниз головой кота, который точно так же держит мышь. Рисунок был выполнен зубными пастами “Колгейт” и трехцветной “Аквафрэш”. Этот шедевр лишил меня всех запасов немаловажного предмета личной гигиены. Так вот, этот рисунок я не уничтожил, и теперь предъявлял в качестве вещественного доказательства. Он всем понравился, правда, некоторые при этом решили, что мне, видно, совсем делать нечего. А Гарик сказал:
- Пора тебе жениться, старик, а то ты совсем что-то не по-детски рарезвился.
А потом, так получилось, что все вышли покурить, и в комнате кроме меня осталась только одна невзрачная девица, которую я не очень-то и разглядел до этого. Она была у меня впервые. Ее привел то ли Джон, то ли Тимофей, даже не знаю толком. Она очень смущалась в незнакомой компании и совсем не подавала голос. Но, оставшись со мной наедине и переборов робость, она сказала, что верит мне, и просто постеснялась признаться в этом при всех, потому что у нее такой характер - она не борец. Я, оглядев ее, подумал было поначалу, не напрашивается ли она таким образом ко мне в постель, но девица, от волнения попеременно поправляя очки и заправляя за ухо непослушную прядь волос, пояснила:
- Вы знаете, я хожу в клуб уфологов. Там рассказывают всякие необыкновенные вещи! Там такие интересные люди! А в жизни оказывается столько всего необычного. А там ученые специально и занимаются изучением всех пока необъяснимых явлений. Я обязательно расскажу о вас специалистам. Вы не возражаете, если я дам им ваш телефон? Их очень интересуют все такие случаи. Они приедут к вам, вы им расскажите все. Может они даже смогут объяснить это. Вы не против?
Она очень смущалась, и я оказался не против. “Попробовал бы ты быть против, я бы тебе показала,” – пискнула аналитическая половина, находящаяся в глубокой оппозиции и притесняемая ныне половиной идеалистической не менее яростно, чем в былые времена сама давила инакомыслие.
И вот через три дня, предварительно позвонив, ко мне прибыли уфологи. Их было трое. Один очень худой, с ввалившимися щеками, сутулый. Голос его напоминал скрип мельничных жерновов. Впрочем, к счастью, он был немногословен. Второй – довольно упитанный, а в сравнении с первым, так просто непромерный толстяк, с топорщившейся во все стороны шевелюрой и такой же неухоженной бородой. Он был говорун и часто улыбался, при этом у него откуда-то из недр бороды почти под самые глаза выкатывались два пухленьких желвачка. Третьей была женщина с взволнованным гортанным голосом. Волосы гладко зачесаны и собраны на затылке в тугой пучок. И никакой косметики. Взгляд горящий, ищущий, проницательный. Весь ее вид говорил, что с минуты на минуту за ней прилетит летающее блюдце, и она, решительно захлопнув за собой кастрюльную крышку, махнет рукой и, и не оглянувшись на Землю-матушку, скажет: “Созвездие Скорпиона, третья планета звезды Антарес.”
В моей маленькой прихожей произошла заминка, и пока худой скрипел: “Полубородко Иннокентий Павлович, действительный член Георгафического общества”, бородатый, быстро отрекомендовавшись как Валера Зыков, кандидат тех. наук, и проявив фантастическое для его комплекции проворство, прошмыгнул в комнату. Видимо, он надеялся застать чудо врасплох и ухватить за хвост, пока оно не ускользнуло. Женщина оказалась без титулов, просто Аленой Степановной.
- Так-так, тумбочка – это замечательно, - пропел бородатый, заглядывая под стол.
Когда я, наконец, провел в комнату худого и Алену, бородатый уже успел заглянуть под кровать и шарил рукой за шкафом. Попыхтев немного, он с довольной улыбкой вытащил что-то из-за шкафа. Мне стало неловко, потому что, во-первых, он весь перепачкался в пыли, а во-вторых, извлек оттуда носок. Примерно неделю назад я тщетно пытался его найти.
- Ваш? – спросил бородатый.
- Мой.
- А?! Ну, как вам это нравится? – обратился бородатый к коллегам.
- Типично, - кивнул Полубородко.
- Да нет же, - попытался внести ясность я. – Это он, наверное, в щель провалился. У меня в задней стенке шкафа щель здоровенная.
- Нет, нет, нет, - запротестовал бородатый, - Это Вы напраслину на шкаф возводите. Носок-то, сразу видно, надеванный.
Я только виновато пожал плечами и не стал уточнять, что и надеванные носки, бывает, в шкаф засовываю, и, вообще, пропажа носка – это для меня не чудо, а норма жизни, еще с детства. Тут проницательная Алена заметила, что у серванта не достает одного стекла.
- А это? – слегка кивнув в сторону серванта, спросила она.
Я даже не сразу понял о чем речь, но, сообразив, бурно запротестовал:
- Это при переезде разбилось.
- Ну ладно, рассказывайте все по порядку, - разрешил мне бородатый, усаживаясь в кресло и выкатив из-под бороды свои желвачки.
Я подробно описал все происшествия, случившиеся в моей квартире. Когда я рассказывал про розу, Валера Зыков вскочил и, подбежав к окну, долго щупал пальцем место, где потрескалась краска. Когда рассказывал про рисунок (через день после пирушки паста исчезла сама собой, но на паркете первое время оставался довольно четкий след, который со временем, естественно, стирался), бородатый ползал по полу на коленях, осматривая еле заметные следы.
- Эх, сфотографировать бы, - сокрушался он, - да теперь уж не возьмет, даже со вспышкой не возьмет.
- А у Вас фотоаппарат-то есть? – обратился он ко мне.
- Нету, - честно признался я.
- Плохо это. Приобретайте. Но на первое время мы Вам клубный дадим. Будете все фиксировать на пленку, - вынес мне приговор Валера.
- А дневник наблюдений Вы ведете? – всполошилось вдруг Алена.
- Нет, - еще раз разочаровал я ученых.
- Очень напрасно. Может, Вы уже что-то забыли или упустили, пересказывая, а это все чрезвычайно важные для науки факты, - наставляла меня Алена.
- Иннокентий Павлович, может, попробуем вступить в контакт? – не унимался бородатый.
- Маловероятно. Возможен визит-эффект, - скрипнул Полубородко, который был, видимо, главным.
- А все ж, попытка не пытка?
- Кстати, как Вы его назвали? – обратился Валера ко мне.
- Кого? – не понял я.
- Ну, как кого? Его! Жильца Вашего, - в свою очередь удивился Зыков.
- Какого жильца?
- Позвольте, неужели вы до сих пор не поняли, что у Вас в квартире поселился полтергейст.
- Я не знал, - ответил я.
- Ну, что же Вы так! Сейчас это довольно частое явление. Только в Ленинграде у нас под наблюдением 13 квартир.
- Иннокентий Павлович, - выступила Алена, - обратите внимание, все факты напоминают поведение Яши с Пархоменко.
- Похоже, - кивнул худой.
Валера, казалось, очень расстроился, что не его первого посетила эта гениальная догадка. От такой неудачи у него даже отвисла челюсть, впрочем, густая борода скрыла этот факт от общественности. Но он быстро пришел в себя.
- Согласен с тобой, Алена. Тумбочка, мусор – это очень на Яшу похоже. Но до трусиков Яша никогда не доходил. Это скорее Вася с Энтузиастов. И футболка его стиль.
- Пожалуй, - вновь кивнул Иннокентий.
Глаза Алены зажглись огнем чистого научного познания, исключающего личные амбиции.
- Интересно. Мы еще ни разу не наблюдали переселение полтергейстов из квартиры в квартиру. Но с другой стороны, и Вася, и Яша в последнее время не проявляли себя. Наверное, это кто-то из них.
- Не исключено, - скрипнул Полубородко.
- Я все-таки попробую вступить в контакт, - вскочил с места бородатый.
Вдруг он застыл и не своим, каким-то механическим голосом четко спросил:
- К а к т в о е и м я? К а к т в о е и м я? К а к т в о е и м я?
Мы все замерли. Первым не выдержал я и скрипнул половицей. Трое ученых, как по команде, мгновенно повернулись на скрип, но, поняв в чем дело, разочарованно вздохнули. Валера все же не успокоился.
- Попробую морзянкой.
Он подошел к трубе и начал по ней стучать, перемежая длинные и короткие удары. Но ответа опять не было.
- Ну, что ты хочешь, Валера, во-первых, столько народу, во-вторых, мы здесь впервые, пока еще чужие для него. И вообще, первым в контакт должен вступить …, - тут Алена замялась, так как именем моим они до сих пор не интересовались.
- Сергей, - подсказал я.
- Да, конечно, - согласился бородатый. – Сейчас, только попробую на дважды два.
И он стукнул по батарее: тук-тук, тук-тук. Вскоре раздался ответный стук: тук-тук-тук-тук. Валера ликовал:
- Отвечает! На дважды два отвечает!
Я был уверен, что это соседи стучат в ответ, чтобы мы прекратили безобразничать, но спорить не стал.
- У Вас пишущая машинка есть? – снисходительно спросила Алена.
И на этот раз я вынужден был разочаровать их. На какое-то время они перестали мной интересоваться и поспорили о том Вася это и все-таки Яша. Потом они, удовлетворенные своим визитом, ушли, обещав установить у меня дежурства раз в неделю, обязав меня вести дневник наблюдений и написав мне фразу “Как твое имя?” точками и тире. Пообещали в следующий раз принести фотоаппарат и пишущую машинку, потому что пишущая машинка – это лучшее средство общения с полтергейстами. Только когда за уфологами закрылась дверь, я понял, что не спросил у них, что же это такое или кто же это такой – полтергейст.
Я побрел на кухню, нашел остатки зерен и сварил кофе. Аналитическая половина надменно поглядела на соперницу, все больше и больше высовываясь из оппозиции: “Ну вот, и никакого чуда здесь нет. Обыкновенный полтергейст. Ученым людям сразу все ясно, а то – мистика, чудеса! Где они эти чудеса? Полтергейст это, и все.” Другая половина не собиралась уклоняться от дискуссии: “ Подумаешь, выдумали иностранное слово, а что это такое никто и не знает. Если кому-то нравится называть чудеса полу…, полс…, или как его там, то, пожалуйста, у нас демократия, но только не надо делать вид, что тут все ясно, и ничего необыкновенного нет, когда сами ни бельмеса не понимаете. Чудеса они и есть чудеса, как их не называй. Ну вот, скажи тогда, что сделает этот ваш полтергейст в следующий раз?”
В этот момент кофе плавно вылетел из чашки и завис в виде дирежаблеобразного облачка. Затем облако превратилось в слона и помахало хоботом, потом превратилось в вертолет и начало набирать высоту. Взлетев чуть повыше, оно превратилось в скульптурную группу “Лаокоон”, но не застывшую, а живую с борющимися телами и шипящими змеями, которые все сильнее и сильнее стягивают свои кольца. Потом вдруг превратилось в несколько бабочек, закруживших хоровод, а затем в смешного бегемотика, который задрыгал толстыми ножками и плюхнулся, но не обратно в чашку, а на стол. На этом чудо закончилось, а на столе осталась лужица пролитого кофе. И так после визита уфологов настроение было паршивое, да еще последний кофе пропал… И тут я увидел, что напротив меня сидит совершенно очаровательная незнакомка и эдак задорно улыбается. В последнее время я уже и так отвык выстраивать по всякому поводу причинно-следственные цепочки, а тут я был просто околдован ее красотой, и мне даже в голову не пришло задаться мыслью, откуда она здесь взялась.
Я перестал ощущать время. Если бы не было календарей и прочих мерил времени беспристрастно исчисляющих его, я никогда бы не смог сказать, прошел год или всего лишь пять минут. На самом деле прошла неделя. О своей возлюбленной я знал лишь, как ее зовут. Но мне было достаточно и этого. Единственный вопрос, оставленный мне в наследство уфологами, я задал ей почему-то, как и Валера, совершенно неестественным механическим голосом:
- К а к т в о е и м я? К а к т в о е и м я? К а к т в о е и м я?
В точности повторяя модуляции моего голоса, она ответила мне:
- В е р о н и к а. В е р о н и к а. В е р о н и к а.
Кажется, не только время потеряло свой смысл. Все привычные ощущения исчезли. Существовал ли я в нашем родном трехмерном пространстве или уносился в неведомые дали Вселенной? Кто мог бы ответить на этот вопрос? Обе половинки моего мозга, перестав враждовать, смешались в единый бесполезный орган, который в краткие мгновения, когда я выныривал из водоворота любви, закружившего меня, успевал родить одну-единственную мысль: “Вероника!”
Но вот раздался телефонный звонок. Звонил бородатый Валера, спрашивал, как поживает полтергейст, и что он новенького натворил. Я довольно злорадно ответил, что он больше ничего не делает, и, видимо, это они его вспугнули своей морзянкой. Это была правда, чудеса действительно прекратились, если, конечно, не считать Вероники. Или я просто перестал замечать что-либо кроме нее? Валера деловито сказал:
- Ничего, это бывает. Он отсиживается. Мы все-таки думаем, что это Вася.
Он явно гордился, что его версия получила поддержку в научных кругах.
- Подождем. Я буду еще звонить, но если он проявит себя раньше, немедленно дайте знать.
Я сказал: “Ладно”, - и с облегчением повесил трубку. Мне большого труда стоило не расхохотаться, пока я слушал Валеру. Теперь-то я точно знал, что это никакой не Вася и не Яша.
Еще через три дня Вероника сказала мне:
- Милый, мы неплохо провели все это время, и я почти полюбила тебя, несмотря на все твои чудачества и бесконечный хаос в твоей квартире, но снимать каждое утро твои тапочки с кранов в ванной, извини, мне надоело. Какая-то глупая и однообразная шутка. Так что я ухожу.
И она ушла.
Оказалось, что Вероника была моей соседкой и жила этажом выше. Она пришла на стук в батарею, а дверь я просто забыл закрыть по рассеянности, когда уходили уфологи.