На фото (к сожалению, не был указан автор снимка, если что - я готов к диалогу):
на похожем инструменте, лютне с длинным грифом, вроде представленных здесь бузуки и китаррона, однажды вечером играли сэр Артур и принцесса Исидора...
Глава 16 (35) – Королева Любви и Красоты
Возможно, на каком-то этапе пути адепту представляется, что жизненно важный для себя выбор совершает он сам, своим поступком проторяя дорогу к высшему Посвящению. Однако он далеко не осознаёт, Какие именно Силы толкают его на этот выбор.
Леонтий Котлин, «Суть истинного Посвящения»
1
Тронув шпорами бока Караташа, рыцарь подъехал к королевской ложе, где, согласно традиции, ему должны были вручить ценный приз – боевого коня. Впрочем, подозвав Кьяри и истребовав вина, сэр Артур, передав оруженосцу шлем и щит, и передав ему также поводья призового коня, заявил, что отказывается от приза в пользу старого друга семьи де Борн, отважного седого де Гриньоля, который лишь по недоразумению потерпел поражение в сегодняшнем поединке.
– Однако, сэр рыцарь, вы, кажется, забываетесь, – сказал ему на то король. – От королевских подарков так просто не отказываются.
– Мне очень дорог тот конь, на котором я ныне сижу, – отвечал ему победитель. – Я могу всецело доверять ему… как, очевидно, и вы, ваше величество, доверяете лишь тем из ваших подданных, о которых вам известно, что они никогда не обманут, и, тем более, никогда не предадут вас.
– Ваше величество, – шепнул Филиппу-Августу на ухо главный герольдмейстер. – Королева Любви и Красоты!
– Ах да… – скривил губы тот. – Совсем забыл… Этот наглец сбил меня с толку, да и не только меня. Вы слышите этот рёв толпы? Клянусь, она не приветствовала так и проклятого графа Пуатье… чья несносная сестрёнка уже целую неделю отравляет мне душу. А вдруг он выберет её? Говорят, она провела минувшую ночь в его лагере? Вот что, де Трайнак. Если это возможно… До меня дошёл слух, что этот Медведь закатывает у себя какие-то необыкновенные пирушки, куда собирается весь неблагонадёжный сброд… хотя, мне довелось услышать, и вы на них бываете?.. Молчите, я не требую от вас ответа…
– Я готов исполнить любую вашу просьбу… лишь бы она не шла вразрез с принимаемыми вашим величеством законами…
– Пусть будет так. Мы… забудем пригласить его на сегодняшний пир. У нас и так траур. Бедняга Дюплесси… мне доложили, что у него повреждён позвоночник… этот зверь… как его, сэр Линтул… впрочем, они, эти посланцы короля Винланда, все такие… Да, на чём мы остановились?
– Ваше величество, Королева Любви и Красоты…
– Да, отдайте ему этот венец, и пусть он вручит его кому пожелает. Мне всё равно…
– Быть может, следует намекнуть ему, что сеньора Гвискарда де Божё, которая…
– Ах, та самая красотка, что крутит шашни с этим стариком Арчимбаунтом, виконтом из Комборна?
– Ваше величество, избрание этой красотки могло бы послужить укреплению наших отношений с графом Бургундским… – шепнул сэр Адемар, не столь далекий родственник комборнского виконта.
– Ну… ну, делайте же, наконец, что хотите!.. Если вы и так всё за меня решаете! – недовольно буркнул король.
– Итак, сэр Артур! Теперь на вас возлагается последняя на сегодня обязанность! Своею волею вы должны избрать из присутствующих в нашем обществе великолепных дам Королеву Любви и Красоты! Не ошибитесь в выборе!.. Его величество весьма наслышан о ваших отношениях с сеньорой де Божё. Сейчас вы вполне могли бы проявить к ней определённый знак внимания…
С этими словами де Трайнак, как это водилось в те времена, лично надел золотой венец, искусно выполненный в виде сплетения роз и фиалок, на конец копья, склонённого к королевской ложе. И де Борн, учтиво поклонившись, медленно поехал вдоль трибун.
Он не торопился. Он, обладая чутким слухом, уловил краем уха отрывки разговора, который только что произошёл между королём и его свитой. Ему было над чем подумать.
– Медвежья Лапа! – кричали с трибун. – Медвежья Лапа!
А дамы в ложах стыдливо прикрывались веерами…
Вот он миновал ложу Матильды Английской, и она сделала отрицательный жест ладонью. И действительно, выбор её главной красавицей турнира, только повредил бы её делу – спасению брата… с которым, правда, он находился во вражде, но что поделаешь…
Оставались ещё две женщины.
Проезжая мимо ложи сеньоры Гвискарды де Божё, он остановил на несколько мгновений Караташа…
Вот она, подумал он. Но ОНА ли это?
Сунув левую руку в сумку, притороченную к седлу, он извлёк на белый свет то, что старался эти три долгих года не показывать никому – мешочек с несколькими сухими, давно потерявшими цвет веточками иван-чая.
Затем он швырнул мешочек в направлении ложи и, более не интересуясь ни её ответом на свой жест, ни ею самой, столь долгое время хозяйкой его бесконечных грёз, неторопливо двинулся дальше…
Он совершил уже почти полный круг по арене, и на трибунах начинали роптать, как вдруг он сделал остановку напротив ложи принцессы Исидоры. Поклонившись, он протянул копьё и положил венец к её ногам.
– Слава Королеве Любви и Красоты! – воскликнули глашатаи. – Слава принцессе Исидоре!..
Подвели осёдланную Июльку. Принцесса, опираясь на руку служанки, прошла с трибуны и легко запрыгнула на лошадь. Бок о бок с сегодняшним победителем, Королева Любви и Красоты объезжала арену…
– Ведьма! – вдруг заслышала она чуть слышный голос, донесшийся от одной из лож. И вдруг поняла, чей голос это мог быть.
Остекленевшие, полные ненависти глаза так и сверлили её…
Усмехнувшись победно,
– Очень приятно, леди! – бросила она в ответ, едва повернув голову. – А я – принцесса Исидора!..
2
Вернувшись в лагерь, рыцарь, не говоря никому ни слова, сорвал с себя и, побросав куда попало своё снаряжение, залёг спать до вечера. Его никто не посмел тревожить, даже сэр Линтул, желавший поделиться с ним новостью о необычайном происшествии: чаша – бывшая его кофейная чашечка – которую он хранил и возил с собой всё это время, их верный талисман, оказалась абсолютно пустой! Ни одной капельки, ни малейшего следа содержимого, по которому когда-то можно было прочитывать будущее, в ней теперь как ни бывало!
Вечерком его разбудил Кьяри. Во-первых, в лагерь зачастили оруженосцы побеждённых рыцарей. Что с ними делать, куда их посылать, брать ли с них выкуп? Или пусть оставляют коней и оружие?
На кой чёрт нам их железный хлам, отвечал рыцарь. Пускай платят золотом! Нам будет чем вернуть долг королю Эдгару…
– Во-вторых, сэр, на закате спать вредно. И вообще, не мешало бы поужинать. Вам принести ужин сюда?..
– Да, пожалуй.
– И, в-третьих, назавтра, в общей схватке, общество избрало вас командиром партии. Состязание начнётся в полдень…
– Ну да, хорошо, хорошо… Кьяри, ты ведь сам знаешь обо всём не хуже меня. Принеси поужинать и, прошу, прошу: оставь меня в покое…
Уже темнело, когда он, кое-как отужинав, вышел из своего шатра.
Рыцарский табор жил обычной вечерней жизнью. Где-то пировали и пели песни. Откуда-то слышались удары молота о наковальню и надрывный скрежет точильного колеса. Конечно, лаяли собаки, конечно, горели костры…
Наш рыцарь одиноко брёл по городку, поневоле прислушиваясь к звукам, и дурные предчувствия сопутствовали его размышлениям. Он понимал, что так, просто, выпадением из седла магистра Дюплесси, также как и победой сэра Артура в поединке с Констаном дело не кончится. А восклицание в адрес Исидоры? О Господи, неужели и впрямь дона Гвискарда тоже с НИМИ?
– А ты не подозревал об этом? – спросил его внутренний голос.
– Быть может… Но… – отвечал он сам себе.
– Всё дело ещё более запутано, нежели ты в силах себе представить, – спокойно и холодно констатировал тот же голос. – Например, ты из-за суеты, не заметил, что леди Матильда тоже успела отхлебнуть из того самого кубка…
– И что? – спросил он. – И она – тоже с НИМИ?
– О нет! – отвечали ему. – У неё совсем другие планы…
3
Странный глухой шум прервал его диалог с самим собой.
Шорох ветвей о пыльную дорогу. Лай собак. Всё приближающиеся детские голоса и вскрики…
Дети не любят переговариваться друг с другом тихо. Им обязательно надо кричать, нарушая вечернюю тишину, – недовольно подумал он.
Из-за поворота дороги прямо на него вылетела восторженная орава ребятишек. Все они размахивали деревянными мечами и копьями, и все, очертя голову, поднимая облака пыли, летели и летели вперёд, восседая верхом на свежесрубленных ветках тополей.
Они, очевидно, взяли их из той кучи, с окраины лагеря. Шатры рыцарей нуждались в подпорках и кольях, а ненужные ветки тут же позаимствовали дети.
О-о, когда-то, очень давно, он сам, точно так же, скакал, бывало, вдоль по пыльной лимузенской дороге, потрясая игрушечным копьём, наслаждаясь запахом листвы и помышляя о будущих сражениях и победах…
– Сэр Артур! Сэр Медвежья Лапа! – раздался чей-то восторженный вопль.
И тут же – странная тишина.
Кавалькада замерла на месте, не доскакав до него пяти шагов. Пять пар глаз воззрились на него с удивлением и обожанием. И даже собаки, сопровождавшие эту необычную компанию (мордатые бордоские зверюги, с которыми, однако, вполне безопасно пускать детей гулять одних на улицу), разом присели и, пуская слюни, тоже внимательно на него смотрели.
Он вспомнил, что на нём – нагрудник с изображением розы и креста.
– Приветствую вас, славные витязи! – поклонившись, ответствовал он. – Кто вы и куда держите путь?
Свежий, пахнущий детством запах свежей листвы… Как давно это было…
– Сэр Артур, рыцарь Медвежьей Лапы! – отрекомендовался вихрастый командир.
– Исидора, наследная принцесса Таро, Винланда и Румелии! – сказала темноволосая девочка рядом с ним.
– А я – сэр Линтул, победитель тамплиеров!
– А я – великодушный сэр Тинчес!
– А я – сэр Пикус!
– Мы – рыцари Ордена Бегущей Звезды!
– Мы в вас играем! – сообщили все хором.
– Мы спешим на битву с драконами и великанами…
– Стоп, стоп, стоп. Погодите! – оборвал он их представление.
– Прямо-таки с драконами? Но среди них немало и добрых драконов. С великанами? Но чем виноват великан, что он такой вырос?
Его собеседники примолкли. Потом первый из них, одетый более представительно, в расшитой леопардами пыльной тунике, явно сын одного из рыцарей, спросил:
– Но вы же сражались с ними на Востоке, сэр? Защищая Гроб Господен от неверных сарацин?
– На Восток, сеньор, я попал потому что не мог оставить своих товарищей, – серьёзно ответил он. – А что касается сарацин… живут они там, что поделать. Там их родина.
– И вы сражались с самим Саладином? – в тон ему, так же серьёзно спросила девочка, и он присел, чтобы ей ответить глаза в глаза:
– Да. И ещё я разговаривал с ним, как сейчас с тобой. И многое после этого понял…
Где-то он уже встречал её… Эти любопытные глаза, что наблюдали за проходившими всадниками, тогда, рано утром, со второго этажа дома…
О да! Да, да, да, да!
И множество радужных пузырьков, что она выдувала из тонкой трубочки. Они во множестве кружились в воздухе, они лопались под ногами коней, когда мы входили в освобождённую Арканию…
«Вот тебе, сэр Артур, и твой Камелот…»
Н-да…
– И о чём же таком вы от него узнали, сэр?
– Много о чём. Например, что значит быть настоящим рыцарем.
– О! – воскликнул командир. – Сэр Артур! Посвятите нас в рыцари!
– Как тебя зовут, парень? – спросил его сэр Артур.
– Я – Пьер Дюгеклен! – гордо выпятившись, отвечал тот.
– А я – Жанетта д`Армуаз!
Представились и остальные.
– Так вот… – сказал он, выпрямляясь и обнажая меч.
– Ух, ты! Исидора-Сервента-Спада! – воскликнул кто-то.
– Так вот, – стальным голосом продолжил сэр Артур. – Рыцарями так просто не становятся. Вначале надо прослужить пажом, потом оруженосцем. И только потом стать достойным звания рыцаря… Вы хотите быть настоящими рыцарями?
– Сэр, а кто настоящий рыцарь? – спросила девочка.
– Во-первых, это тот, кто бесстрашен и никогда не кривит душой. Его слово – это искреннее слово, и нарушивший его не имеет права называться рыцарем. Во-вторых, рыцарь всегда заботится о тех, кто с ним рядом. Помышляющий лишь о своих интересах – разве он настоящий рыцарь?..
– А в-третьих?
– А в-третьих – самое главное. Настоящим рыцарем всегда движет любовь. И во имя её он пойдёт на всё, и совершит невиданные подвиги, и никогда не струсит в тяжёлую минуту. Презрение к смерти и великие Надежда и Вера во имя Любви да пребудут с вами, друзья мои.
– Единственное, что я вправе сделать, – продолжал он, – это благословить вас. И я, – прибавил он, очерчивая мечом полукруг над их головами, – во имя видавших не одну битву зубцов этих стен и башен, во имя этой земли, во имя ваших благословенных родителей и той страны, что вскормила вас – благословляю вас на ваш великий жизненный путь. И да пребудет со всеми нами, в наших мыслях и поступках Господь Бог!.. Монжуа Сен-Дени!* – повторил он старинный рыцарский клич.
-----
* «С нами радость наша Святой Дионисий!»
-----
– Монжуа Сен-Дени!.. – повторили они вполголоса.
– Монжуа Сен-Дени! – вдруг выкрикнул Пьер Дюгеклен, взмахнув мечом. – Да здравствует Франция! Вперёд, за мной!
И вся кавалькада, вскинувшись и – не обращая более на рыцаря никакого внимания, под лай собак и шорох листьев, с восторженными птичьими воплями рванулась далее по улице городка…
Рыцарь остался один. Ведь у него не было с собою тополевой ветки…
Сотни и тысячи Бертранов де Борнов проносились в его памяти. Они рождались, воевали, любили, умирали... Стремились всю жизнь утвердить свою правоту, строили и защищали замки, не замечая, что постепенно становятся пленниками этих замков...
4
В их лагере царило молчание, лишь у неярких костров, повернувшись к ним спиной – чтобы не потерять остроту зрения в темноте, негромко переговаривались часовые.
Лишь два шатра из семи были освещены изнутри – сэра Линтула и принцессы Исидоры. Из шатра Исидоры доносилось едва слышное треньканье лютни (опять украла мои ноты, усмехнулся рыцарь). Поколебавшись, он решил заглянуть в шатёр к Леонтию.
Сэр Линтул, чьё правое плечо под одеждой топорщилось из-за тугой повязки, сидел на раскладном стульчике за походным столом и писал.
– Рад вас видеть, сэр рыцарь…
Де Борн присел на груду вещей, сваленных в кучу в углу шатра.
– Я отпустил молодёжь повеселиться в компании наших новых друзей, – не отрываясь от работы, сказал Леонтий.
«Молодёжь…» – усмехнулся он, который, вспомним, был на полтора года моложе Тинча.
– Сам я завтра не буду принимать участия в турнире, – продолжал сэр Линтул. – После сегодняшних событий, я не в силах поднять ничего тяжелее этого пера… Да, разворошили мы осиное гнездо. И сам магистр Ордена Храма, и его… подручные, да и ваше поведение сегодня, когда вы выбрали не ту Королеву, которую им хотелось бы видеть на троне… Я приказал, чтобы завтра же, сразу после состязаний, лагерь был свёрнут. ОНИ намерены атаковать нас завтра вечером, в полной уверенности, что мы снова будем пировать…
– Почему не сегодня?
– Сегодня они зализывают раны. Я велел слугам распустить слух, будто бы мы назавтра вечером, под закат турнира, хотим закатить ещё более пышную пирушку. Пускай кое-кто надеется перерезать нас во время пьянки или во время ночного отдыха. Пока ОНИ поймут, как их надули, мы будем далеко…
– Мы? Кто это «мы»? – спросил рыцарь.
Сэр Линтул отставил перо и внимательно посмотрел ему в глаза.
– Наверняка, уточнить это придётся назавтра вам, сэр Артур… или сэр Бертран де Борн?
Рыцарь молча встал и, не сказав ни слова, вышел из шатра.
5
Он вышел к обрыву над рекой, спустился по лесенке и присел на ступеньку. Вода, в двух шагах от него, тихо струилась, завихряясь среди камышей. Где-то плеснула рыба… Звёзды были вверху, звёзды были внизу…
В такт тихому шелесту волн снова прозвучали струны лютни. Это была музыка, которую он впервые услышал когда-то в Пиренеях, у мавров, а потом местный музыкант помог ему записать её во всех акцентах и подробностях, ибо не так проста была она в исполнении…
Вот мелодия прозвенела до половины и остановилась. Звякнуло несколько новых аккордов. И вновь исполнитель… точнее, исполнительница попыталась забраться на эту гору… И снова сбилась, и снова тренькнули обиженно струны.
– Ну!.. – простонал он. – Ну же… Ну, Боже!.. Ну, Боже, ну что она делает!
Он больше не мог терпеть эту пытку, он поднялся со ступеньки и решительно направился вверх по лестнице.
В шатре принцессы было полутемно. Обе служанки, свернувшись калачиком, мирно спали у входа. Рыцарь осторожно перешагнул через них и увидел Исидору.
Она была в том же простом белом платье, что и вчера, на пиру, что и тогда, когда-то в лесу, когда он впервые увидел её в образе человека. Подсвеченная огнём светильника, она держала в руках лютню, перед нею, на трех связанных в пирамиду посохах были развешаны листы бумаги с нотами.
Заметив его появление, она, с выражением просьбы и ожидания в глазах, посмотрела навстречу.
– Ну, кто же так, не зная, пытается разобраться в этой музыке! – укоризненно произнес он.
– Я ничего не понимаю, – призналась она, – получается, что у меня на каждой руке должно быть, по крайней мере, восемь пальцев!
– Могу ли осмелиться я рассказать вам небольшую историю о происхождении этой нотной записи?
– О да, осмельтесь же, сэр рыцарь, – позволила Исидора. – Присаживайтесь…
Он присел неподалеку, потер ладонями лицо.
– Дело в том, что как раз после того… после известных вам событий… тогда, в лесах Бургундии, когда я уже был готов разыскать, во что бы то ни стало, мою непонятную тогда Гвискарду, меня вдруг настигло письмо. Оно было от Альфонса, короля Арагона, которого я до того числил во врагах и неустанно обличал в сервентах. В том письме, леди, король Альфонс говорил о том, что он очень сожалеет, что вызвал мой невольный гнев своими необдуманными поступками, говорил о том, как он уважает мой талант, звал все-таки стать друзьями и просил, прослышав о моем таланте красноречия, по возможности помочь, в переговорах с эмиром андалусийской тайфы… Вы поймете меня. Я не мог не откликнуться и, вместо того, чтобы полить слезами грудь возлюбленной своей, согласно своим же правилам был вынужден отправиться в крепость Алькасаба, в страну шелка, чтобы помогать бывшему врагу, а теперь другу, королю Арагона… Мы путешествовали несколько месяцев, и я многое узнал о том, насколько иногда бывает великодушен тот, о ком ты еще вчера помышлял так низко. Он, в знак благодарности за мои усилия, преподнес мне в подарок толедский меч, мою Исидору-Сервенту-Спаду… Не верьте, леди, слухам о том, что сэр Бертран де Борн бывал лишь мелким склочником. Мне случалось и мирить меж собою целые народы… А воротившись домой, в надежде, что именно сейчас я наконец смогу навестить возлюбленную свою Гвискарду и открыть ей свое исстрадавшееся от ожидания сердце, я застал там новое письмо, где сэр Ричард, король Английский, призывал меня присоединиться к новому Крестовому походу…
– И все-таки? В чем же секрет этой музыки? – нахмурясь, прервала его словесные размышления Исидора.
– Ах, да… У сарацин, будь то мавритане или арабы, это называется «персторяд шайтана»*, – пояснил рыцарь. – Кое-кто считает, что такую музыку способен исполнить лишь сам нечистый, помогая себе хвостом.
-----
* Термин Милорада Павича («Хазарский словарь»).
-----
– Ну, это всё, конечно, глупости, – заметила она. – Однако, в чём же здесь разгадка?
– Я записал эти странные ноты именно тогда, в Малаге, у мавров. А разгадка здесь в том, дорогая принцесса, что, как объяснил мне один сарацин, эту пьесу должны исполнять двое… Это – разговор между мужчиной и женщиной. Вы не против попробовать?
Она была не против.
Они сидели друг подле друга – так тесно-тесно, что молодой рыцарь ощущал каждую упругую выпуклость её тела.
Мешал меч. Сэр Бертран, учтиво поклонившись, привстал с ложа, отстегнул пояс и перевязь, и уложил меч справа подле себя.
«Исидора справа, Исидора слева, – подумалось ему. – Загадать желание?..»
Их руки переплелись, их пальцы, поначалу неторопливо, трогали и перебирали струны лютни…
«– Драгоценных слов…
Вам, мой идеал,
Я, как ни стараюсь, маюсь, не могу найти…»
– пропели под его правой рукою струны.
Он словно поднимался вверх по ступеням лестницы.
«– А зачем слова? Если, кроме слов,
Есть и умолчание, и поиски, и поиски, и поиски пути?»
– ответили ему пальцы сеньоры Исидоры, которая, так и быть, словно оттягивая складки платья, снизошла на несколько ступенек встречь ему.
«– Дорогой, непростой сеньор! – далее, согласно нотам, резко и отчетливо продолжила она, –
Раз затеяли вы разговор,
Дорогой, непростой сеньор,
Раз затеяли вы разговор,
Так и быть, продолжайте речь,
Чтобы в музыку речь облечь!..
Так и быть, продолжайте речь,
Чтобы в музыку речь облечь!..»
Условие стало понятным. Следуя нотной записи, он пошел, пошел, пошел объяснять ей без слов, нотами, звуками – от них кружилась голова и немели пальцы на руках: вот, дескать, бродил я и бродил, и нашел, а что нашел и что при этом потерял – я сам никак не могу толком ни объяснить, ни уразуметь…
«– Помоги мне!..»
Их пальцы, и левой и правой рук мягко ласкали струны. Сейчас не особенно громкая, странная и в тоже время глубокая, завораживающая, сопровождающая все их чувства, мелодия лилась в ночи…
И вдруг взорвалась!
«– И чего же ты хочешь, чего желаешь? – загремели басовые струны под ее пальцами. – Неужели ты думаешь, что мне так легко взять и придти к тебе? К тебе, который давал клятвы верности другой?»
И… выжидательный пропуск в нотах. В этом месте женщина ожидает ответа на заданный вопрос… Но ведь ожидает! Она желает узнать причину! Не бросает сразу!
Их пальцы заплясали вместе – и слева, на грифе лютни, и справа, на открытых струнах. Их пальцы стремились порвать эти злосчастные струны, били и терзали их аккордами, прорываясь сквозь них как сквозь решетку темницы, навстречу друг другу…
В ней взыграл кентавр:
«– Если ты и дальше будешь вспоминать про эту предавшую тебя потаскуху со стеклянными глазами – я… я не знаю, что с нею сделаю. Я вырву ей волосы и выцарапаю когтями глаза! я спляшу на ее костях! Я буду наслаждаться ее предсмертными воплями! я затопчу ее копытами в землю! я испражнюсь на это место!..»
«– Погоди, погоди, – успокаивал он, – зачем так жестоко? Знаешь, у меня странное отношение к ней, сейчас. Знаешь, я почему-то НЕ ХОЧУ убить ее…»
«– Как это?» – не поняла она.
«– Ну, она мне стала почему-то совершенно безразлична. Как не была совсем. Ни страсти, ни ненависти я к ней не испытываю. Во мне угасли чувства. Пустота в душе…»
«– И потому ты приходишь ко мне?»
«– Это другое, моя принцесса, это совсем другое. Знаешь, я очень боюсь причинить тебе боль, я почему-то очень боюсь услышать твой болезненный вскрик, когда…»
«– Неужели грозный сэр Бертран остановится перед такой мелочью?» – усмехнулась она.
«– Боюсь, теперь я уже не сэр Бертран…»
Наступила небольшая пауза. Мелодия вновь обратилась в томную, тягучую, выжидательную, облачную как мавританское небо…
«– А я и ни на что и не претендую… – попытался вставить он, и лишь после того удивился: как это? или я действительно сам только что сказал это, и я отныне – не сэр Бертран де Борн?!!»
«– А чего вы, собственно, от меня добиваетесь? – взрокотали струны лютни, и их звуки прорвались неожиданным и безжалостным камнепадом с вершины горы. – Любви? Изысканной ночки с наследной принцессой страны Таро? Или так, попросту поманить и оставить, как случалось у вас со многими? Учтите, вы меня плохо знаете, досточтимый сэр!..»
И снова ожидали от него ответа.
«– Гр-р! – вознегодовали они же, теперь у него под рукой. – Поверьте или не поверьте, сейчас я… я даже не знаю, но!!! Я буду танцевать с вами этот танец до утра, коли будет на то ваше высочайшее соизволение, а потом, если вы того захотите – и всю вашу и мою жизнь, ибо мне некуда идти, и я тоже дурак, призвал вашу милость к себе, на свою голову, а теперь у меня ничего не желает рифмоваться, и я стремлюсь к тебе, и пусть даже ты оторвешь мне голову как делает самка богомола со своим ухажером, чтобы зачать от него детей, но я не в силах более никуда идти, прими же меня таким, как я есть!..»
Далее в партитуре почти целиком шли острые сплошные удары пальцев и костяшек пальцев о кузов лютни. Две их правые руки неистово и люто плясали друг подле друга, временами касаясь струн и оглушая аккордами ночную тишину, а то и вновь принимаясь кружиться в бешеном танце…
Молитвы, мольбы, угрозы, обвинения, оправдания, объяснения и новые, и новые мольбы и молитвы, и просьбы, и жалобные вскрики и всхлипы, и суровые окрики, и вздохи примирения, и позы, и резкие движения, и замирания, и новый, и все новый бешеный, непримиримый танец…
Он нарастал, вбирая их в себя как безумие, как буря, а их руки, с нарастающими, неуклонными, следующими нотной записи движениями костяшек и кончиков пальцев, стремились, наконец, к разрешению этого разговора. Ударил последний аккорд, и эхо затихающих звуков прошумело за ним…
После чего леди Исидора решительно прижала струны ладонью:
– Господин мой, – произнесла она негромко, но отчётливо, – ведь я вас ни к чему не обязываю!
Их глаза встретились. Он заметил... слёзы в её глазах и почувствовал, что по его щекам катятся такие же слёзы. Он вдруг понял: всё, всё, хватит, не надо больше сдерживать себя… свободен, свободен, свободен!
И, вслед за тем, они решительно устремились навстречу друг другу, и влажно сомкнулись их губы…
«Лунный свет падал на левую руку молодой графини. Усталая и счастливая, она радовалась наступившему покою. Она была обнажена... Любовь хранила её счастье, которому не было границ…»* – эти строки, поскрипывая пером, заносил в эту ночь в свою будущую книгу Рыцарь Кубка, сэр Линтул Зорох Жлосс.
-----
* См.: «Тропа Исполинов», гл. 15.
-----