Разгул стихии свалился внезапно. На кордоне в предгорьях после сравнительно мягкой, безветренной ночи, когда ничто не предвещало резких перемен, вдруг спустился шквал-разрушитель, как переваливший в старушку-Европу из непредсказуемой соседки-Сибири немыслимый авральный сигнал, несущий в себе предупреждение, что ли, от явственно просыпающихся мощностей безграничья Евроазии с ее «отсутствием Божьих и человеческих законов».
Кордон как будто покачнуло, лязгнуло железо об железо засова незакрытой двери, кторая распахнулась и закрылась с бешеным ударом, взворошив относительный «творческий порядок», царящий в деревянном жилище отшельников. Мальчик неожиданно вскрикнул во сне, как дернутый кошмаром и подскочил на полатях, Оглянувшись окрест избы, понял, что пребывае в ней вдвоем с кобелем Званко, также внезапно вскинувшимся от неожиданности.
След за дверным залпом в окна брызнула озонированная стена влаги – пролитая переполненная чаша планетного возмущения чем-то неизведанным. Белая ночь потемнела, в небесах покатились раскатные предупреждения о высвободившемся лихоносном электричестве, в могучем союзе с водяными стенами.
Ветер гулял непредсказуемыми направлениями, разнося озон с водой закрученными спиральными вихрями, по силе превышающими разгул разбуженного медведя-хозяина тайги…
- Бахх! Эй, одежда-то где?! – вскинулась девушка, - хотя, правда, что сейчас от нее.
- Пацан выскочит, небось, черт! – егерь безрезультатно шарил руками вкруг растерзанного костровища в поисках шмоток. И, как в такт его опасениям…
- Эй, ребятушки, вы живы там! – мальчишеский голос из недалекой избы, перекрикивающий шум стихии
- Стасон, усе под контролем, ты как сам? – в такт ему закричала Ланка, - не вылезай, утечешь!
- Слышьте, мне Та… Белая ЯВИЛАСЬ! – мальчик, чувствоваклось, был сильно возбужден и стремился долго-долго рассказывать о своем сне., - сказала «Не бойся, я – Хозяйка!»
- А-а-а! – вдруг всерьез заволновалась Милана, наспех прикрытая мокрой тряпкой, во что ливень превратил ее рубашку, - Она как, звала куда??? Стас, спокойно, говорю тебе!!!
- Да я, как танк, ты чё, Лан! – возмутился мальчонка нарочито низким голосом, - Не, не звала, вроде! Она так восхитительна! Тока погладила по голове и улыбнулась… Хо-зя-яйка! – последнее он произнес, как влюбленный до костной лихорадки отрок.
- Погоди, Стас, мы через десяток минут прийдем! - «ЯВИЛАСЬ! Надо ж… Не приснилась, а именно «Явилась». Во пацан продвинутый!»
- Миланка, а кто она такая? Я серьезно! – продолжал вопрошать ребенок, перекрикивая лязг дождя, - ты ж ее знаешь!!
… «Ты ж ее знаешь». Твоими бы устами да мед пить. Это, скорее, ТЫ ее знаешь. И знаешь, как прекрасную даму в белых одеждах. А вот кем она явится мне, одному Богу ведомо, ведь обличий ее, как и имен, - бесконечность… Ох уж эта бесконечность, не помещающаяся ни в чьем сознании. И КЕМ она явится Сереге… Нет-нет, ему-то может, и не я… Ах! Хотя уже все, уже явится, будь спок. Попал ты, Сережка, попал, хоть сам не ведаешь. В беспощадный переплет попал, «став участником».
- Ладно, голуби, воркуйте, не смею мешать! – притворно-обиженно сказал мальчуган, видя замешательство «лучшей подруги» в ответе на вопрос, - смотрите тока, не уплывите, а то мама заругает меня.
Ураган продолжал разгуливаться, валясь залповыми вихрями со стороны гор. Как будто там текло извержение ветров и подземных вод, стекающих на европейские предгорья и несущихся далее-далее к атлантическому океану. «Ответ Сибири» на европейский выпад агрессии, так сказать. Картинки окружающего пространства вспыхивали лишь при выстрелах острых клинков зарниц, сопровождаемых гневом раскатов небесной преисподней.
Беркин с мучительными усилиями проталкивал ногу в мокрейшую штанину егерского хаки
- Расслабься, несчастный – ласково прощебетала недавняя чаровница, - Стасон – на редкость чуткий пацан. Не выйдет он на нас глазеть… - ей даже не требовалось повышать голос, она звучала как в унисон с музыкой обвальной стихии. Мокрая, обнаженная, небрежно прикрывшая «девочку» бесполезной рубашкой. И - лежа на земле – рапспахнувшая объятья разгулу блуждающего электричества - Насладись небесной влагой, иди ко мне! Хоть раз промойся до основания, копоть сплюнь!
Фея с гор, иначе не определишь. Бесконечно прекрасная дева…
Он прилег рядом, оставив бессмысленные попытки облачиться в «защитное хаки». Не справившись с очередным порывом вожделения, жадно впился в губы распластанной чаровницы, как стремясь выпить ее досуха. Та не-по-женски крепким движением прижала его к себе, перевернула и окутала непомерной длины волосами….
- Ну вот ты и попал! – как-то странно произнесла фея после затяжного поцелуя, - Серень, все хорошо будет!...
Яркая вспышка, металлические удары небесного шамана. Вода, вода, плещущая, крутящаяся мирозданной спиралью. «Все хорошо будет». Уж куда лучше-то. И ливень какой-то теплый, и молнии будто ласкают, как любимая девочка эта. Ласка белых клинков, ласка ядерных разрядов. Ласка освежающей чистоты огненной стихии. «Кончено!» - пронеслось в голове у егеря, но след за этим вопрос «Что – кончено??»
Он неотрывно, бесстыдно глазел, не имея возможности оторвать взора, на неприкрытое тело «кричащего» совершенства. Младенчески смущенная длань его робко, как во сне, гуляла по шикарной груди Миланы с нагло очерченным, рельефным «глазиком» на основании.
- Господи Всевышний! – рек он не свои слова не своим голосом, - Кто ж ты… Кто ж вы все… Нет.. Не бывает такого,… таких не бывает, нет…
- Что ты говоришь… «Белых волчиц не бывает», да? - с легкой издевкой, как-бы недослышав, переспросила девушка и сама же рассмеялась «собственной глупости»
- При чем тут «Белая вол…» Милан… Аленка, что ты говоришь такое постоянно? – непритворно удивился Беркин, внезапно возжелавший не чувственно-телесной радости с этой «сумасшедшей», а куда большего, глубокого контакта с ней – бесконечного общения,-обмена, переливания радостной силы, желания сплестись с девой, самкой, матерью рода в разящий вектор действенной силы. Стать с нею единым клинком… Бах! Вот и он - очередной «ласковый» клинок вездесушего электричества, прорвавшийся из сибирской бездны пространства. Лязг ливня…
Та продолжала заливаться уже знакомым «детским» смехом
- Да не вникай… Я постоянно что-то рожаю. То «Белая волчица», то «Воин вереска»… Ты ж поэт, Серый, понимать должен всякое такое беспутство…Несет меня, как прорву.
- Алён!
- Мне нравится, что ты зовешь меня по-Имени, слышишь!
- Лёнка, кто ж ты такая, откуда взялась? На мою головушку… Ты такая… такая свободная, что ль!
- «Звучит банально, но «У меня никогда ТАК не было». Ты это хочешь сказать?
Лукавый, смешливый глаз, горящий во мраке грозы, приоткрытые в беспощадной издевке губы, стекающие с волос, с шикарной груди, озонированные струи живицы… Остаться бы в живых тебе, егерь, и на том «спасибо» бы проговорить… Спасибо… «Спаси БоГ».
- А я и не свободная. Это ты – свободный. Я – ВОЛЬНАЯ! Так вот, врубайся, пока дают!
Он уже, кажется, «врубился». Свобода-то – от чего-то, приобретенная такая, выстраданная, как прорыв из неволи, в кою заключен был. А воля – она врожденная. И неизменная, и неподавляемая. Способность идти своей дорогой, минуя все манящие НЕСВОБОДЫ, и манящие, и назойливо-завлекающие, и насильно насаждаемые. ВОЛЯ. Такое радостное слово, сильное слово, животворящее слово. ВОЛЯ!!!
Нельзя подавить волю. Если она давится, значит ее и нет, и не было вовсе. Слабой ее не бывает – она или да, или нет. Воля есть БОГ. ВОЛЬНОГО можно только убить. Умертвить тело, то бишь. Тьфу, какая глупость – умертвить тело!!! Стоп, крыша, стоп! Сми-и-и-ирнааа!
- Чуешь продолжение нашего «банкета», Серень? – прервала девушка его стреляющие размышления в такт очередному порыву урагана, буквально скинувшего ее вниз.
- Это и есть твоя воля? – почему-то «спросилось» у егеря
- Это есть… Это есть… нет, совсем не моя воля. Тьфу, да чё ты дурынду слушаешь! – вдруг засмеялась Милана. Хорош, пойдем к Стасону, обидится ведь. Иди первый, мне задержаться надо…
«Эта страна – территория воли» - продолжали рождаться в голове Сергея ранее не ведомые мысли и фразы. – «Северная Пуща – душа реальной Гардарики, прошедшей чистилище цивилизации, территория варварского своеволия и упоенного действа. О-о-о-о! «Задержаться» ей надо!!!»
Осознав причину Миланиного «задержаться», парень внезапно почувствовал обессиливающий торпедный аккорд звериного желания. Боже! Такая … богиня, что ли, и такая обалденно простая земная девка! Мамочки, что творит!!! И что она выделывала, внезапно соблазнив его, упросив сына подруги идти спать. Да самым знаменитым в истории путанам-гетерам такого не приснится! И – Боже! – с каким отчаянным, отвязным, с каким жестоко-животным сладострастием. Ка-ак! И писает она тоже - как и все, как и все земное, сермяжное, плоско-простое… И не прозрачно ее тело, не воздушно-белесо – вполне даже объемными формами снабжено. Груди, животик – даже крупнее среднего, весьма грубоватое все на внешний вид, «простецкое». Но сколько оголтелого эротизма в этой простоте!! Оооох!
Беркину хотелось просто ОРАТЬ от чувственного наваждения и страха. Страха, что вот пройдет она, и не увидити он ее больше, и не встретиться им вдругорядь, не совокупиться в едином безумии. И не быть больше этой внезапной грозе из Сибири… ОоооХ!! ОРАТЬ! Раненым зверем, опустошенным сосудом, воплощенным космическим одиночеством. Она – приходит и уходит, она – ВОЛЬНАЯ. А он, да и все – просто … свободные! «Первый пошел!... Свободен!»
- Бля… Ну, при тебе, что ль! Я и при тебе могу! Поше-ел! – весьма ласково докончила Ланка начатую «гневную» фразу, - давай, Серень, пацан наш ждет. Ему много рассказать хотца.
…Поше-ел! И пойдет он, и не увидит ее больше. Только что отведет этих невменяемых девок, сопроводит на их Нярта-Ю… Кто б сказал, что их туда тянет. Уж не золото-ли халявное. Да что за глупость у него в башке!!! И… сука… не только ее, а НИЧЕГО не увидит через энное количество лет. Диагноз прогрессирует, его стихия неминуема.
Черт! Стоять!! Какая такая СТИХИЯ? Вот этот ураган, что их накрыл – стихия, вот эта его страсть – стихия. Вот ОНА, эта земная девка – воплощенная СТИХИЯ. А там у него что? Дьявол, какой же бред, какая ж х…я прорвалась из «человеческого» его мозга. Как это не будет видеть, если он ЖЕЛАЕТ, если он НАМЕРЕН видеть и Милану, и вообще все, весь этот свой мир, обретший новые сейчас краски и формы. Какая такая стихия ограничит ВОЛЮ? «Оградив нам свободу флажками… Бьют уверенно, наверняка…» Бьют!
«Воля пеной на боках стонет…» - неслось далее, когда он входил в избу к Стасу с собакой, играющими в «удуши меня» на полу. Вот уж тоже вольные ребята, прости, Господи! «Взбунтовалось что-то там, в легких… А табунщики – народ гордый… И аркан у них такой легкий…»
Как же он мог раньше жить без этих чувств! Без этого осознания возможности!
Ураган накрыл и Инту, где в офисе городской геопартии «пара часов драгоценного» уже дотянулись до заутренней. Совершенно трезвый Михаил Головинкин просто присутствовал, поддерживая скупым мужским словом абсолютно «никакущую» замгубершу, твердившую по тысячному разу одно и то же, туманно-таинственное. И страшно волнующуюся, что «нелетка» может затянуться и ей не случится поскорее попасть в Неройку.
Странные вещи происходили с геологом. Жена, властная и контролирующая Лидочка, знала, что у него запланирована встреча с «птицей высокого полета» женского пола, потому и отзванивалась на рабочий телефон каждые божьи полчаса. А он… Не имея ни малейшего желания «внести разлад в семейную жизнь», ни даже зачаточного позыва к интимному недоразумению, вдруг настолько проникся неким мужским трепетом к этой государственной хищнице, столь недавно возненавиденной им, что счел нужным резко проорать жене, что не прийдет ночевать и… чтоб пусть понимает, как хочет, и делает, что хочет. Так было надо. И телефон отключил.
Он НУЖЕН ей, этой беспомощной (сейчас) стерве, этой глумливой акуле, прущей гусеничным трактором по всему наболевшему. О боже, что происходит с миром, с сознанием и реальностью. И Михаил Юрьевич знал твердо, что не бросит он Надежду СЕЙЧАС, не может, не имеет права… Пусть она и сказала, что «сгрузи меня в отель… номер такой-то…»
Не сгрузит. Потму что НУЖЕН, потому что ему хочется быть нужным этой женщине. Ей просто теплее, когда рядом кто-то. Чем же вдруг так очаровала Головинкина та, которую он лишь несколько часов назад хотел бы видеть с кляпом во рту, если не сказать хуже…
Профессиональная привычка полевика «тайно не пить» потребовалась лишь в первые полчаса, как в офис вернулась эта дама, звенящая гирляндой емкостей исконно русского напитка-лекарства от болезней той самой «русской» души. Лишь полчаса она настойчиво лила пойло в выставленные им из шкафа рюмки. Затем, явно поняв, что Михаил Юрьевич лишь делает вид, оставила сию затею и безостановочно стучала горлышком лишь себе-любимой. Мрак! Сколько ж в нее влезало!!! В полях бичи отдыхают, как заглатывала эта замгуберша. И все на ногах, и все не мычит даже, вполне ясно речет свои безумия, только вид усталый, как после буровой смены. Надежда! Он, наконец, смог перейти с ней на Ты, о чем она, буквально, молила с самого начала.
- Ми-иш! Я… я уже связалась с площадкой… Есть борт на завтра… А… мы полетим? – искоса взглянула она на геолога, уже который раз задавая нелепый вопрос, если учесть молнии и раскаты, сотрясающие старое здание так, что стекла грозились вылететь. – Ну, Мишка, ты ж многих «соколят» знаешь, ну, вроде ваши ребятишки отмороженные совсемушки, за хорошее лэвэ готовы и в бурю лететь. Я дам!!! Я все дам, чё им надо, и больше того!! Ты… ты познакомишь… меня с таким пилотом, а???
- Надежда! Милая! – он сам осекся, произнеся это слово, - Машина не взлетит в грозу, это ж явная смерть!
- А-ах! У меня б взлетела! – с тупой упертостью махнула орукой чиновница, - я просто вертолетом не умею управлять… Ооо! Придумала! А… вездеходик… ща позвоню… - (Пять утра на часах) – Слушай! А машину-то я могу водить! Во!!! Одна и поеду. Даже лучше – одна! Ты… ты только картой мне подсоби! Так сяду за руль, и…
- Вездеход на рычагах, там нет руля! – сказал Михаил и засмеялся. Вдруг такой умильной, такой глупыхой она представилась, как маленькая девочка, прости господи. И в глазах бегают пьяные чертики, и улыбка шалая, хулиганская. Вездеходом управлять! Одна поедет.
- Да знаю я все это, что рычаги там! Ми-иш! Ты чё думаешь, пред тобой чмошница что ль рублевская! – чиновница глубоко затянулась сигаретой, - я ж с геологией «на ты», сбегала регулярно! Как осто…. с партийными кувыркаться, так поварихой в поле. Не тут, правда, восточнее, к родине ближе…. Там и вездеходы водила, долго ли умеючи! Потом – назад, к спонсорам. Уй-ё! Во дура-то!!! На хер они, спонсоры эти, нужны-то. Молода была, свет купить планировала, коз-за, бля… Ой, ну извини, извини, Мишка, прорывается порой… Я ж полевую тему о-бо-жа-ю! Долбанутым нет покоя! Факт, форэвэ!
Что ж там у нее, в Неройке этой. С поваром тем, Алешкою! Что общего может случиться у них???
Хотя, конечно, да. Повар этот – тот еще фрукт.
Будучи начальником, Михаил все больше тогда просиживал в «офисе» - отдельной палатке, за картами и образцами извлеченных пород. Мало вдаваясь в сферу общения человеческого. Но странный такой персонаж… Реально не от мира сего, вроде как и бичевал ранее, и в монастырях бывал – даже в советское время. Трудно представить себе мужика на севере, ни разу не произнесшего грубого слова – а Алешка этот был именно такой. Небольшой, бородатенький, со странно прямой походкой. «Видел бы ты, начальник, какие глыбы он раньше ворочал в шурфах!» - говорили завсегдатаи полевых выездов. Это он то – глыбы ворочал, «дохлик» этот?!
А как-то раз его шепотом позвал зам поздно ночью. Алешка стоял на возвышении, откуда текла дорожка от слабой летней луны к вершине «Хрустальной горы». Стоял неподвижно, молитвенно сложив руки, как манекен в странной позе…
«Смотри!» - прошептал зам, указывая на фигуру повара
«Ну и что! Молится! Эка невидаль, это ж богомол известный» - довольно раздраженно заявил тогда Головинкин. Что звать-то, будто чудо какое узрел…
«Да нет, ты не понял! Не видишь чтоли???» - шептал собеседник. Он, казалось, был чем-то поражен до испуга
«Что я видеть должен?»
«Нимб над ним… Святой он!»
«Нет, не вижу!»
И все.
- Ми-иш! Ну почему у тебя все так… так безысходно! – прервал воспоминания полумяукающий, срывающийся голос подгулявшей «барышни», - тут же вопрос, можно речь, жизни и… нет! Не-е-а! Тока жизни, понятно! А… во сколько начинают вездеходы ездить! Ну- ладно, не сама… Дай мне тогда парня симпотного за рычаги, а! Ну…надо, Мишка, на-до! Неужели ты не вник, что я любой, слышишь, ЛЮ-БОЙ ценой туда двину!!! Ух… ну и нажралась же я… Ну ниче, отойду до утра… Ми-иш! Уложишь даму в койку, пора.
- Поехали, отвезу.
- Э-эй! А разбудишь через… сколько время… Пять!!! Через три часа. Я мало сплю…
- Надежда! Да что ж там такое, на Неройке! Еще немного, и я сам за рычаги сяду, повезу тебя. Ты ж с ума сведешь от любопытства…
- А… а, может, вертолет полетит, это ж быстрее будет! – Бугрова простучала очередной порцией «колдовства» по свою душу.
Михаил внезапно зашелся в приступе здорового хохота. До чего ж умильна, до чего ж забавна была эта пьяная «луговая девочка». Как же преображается человек от постигших неожиданно информационных деталей! Как мало надо человеку!
Эту «девочку» жутко хотелось погладить, успокоить, довезти куда угодно или «сгрузить» куда угодно по ее просьбе. И чтоб постелька ей была мягкой и свежей, и чтоб комарики не тревожили во сне. Черт! Сам как в детство возвернулся,..
- Знаешь, Михал Юрич, в чем суть этих дел! – заговорила замгуберша, как окрыленная серийным глотком, - сам Бог, Господь наш… Он меня не может любить. Ну как любить такую суку неумытую, а? Да и вообще, не сам он любит нас, «устал Он нас любить,», как «Сплины» спели… А, вот, посланники его… Миш! Я – ох….о счастливая баба, веришь? Мне столько ДАЛИ всего, что даже разрешили забыть, откуда ВСЕ ЭТО! Я не знаю, за что, чем заслужила я это… Ой!!! Молчать, Надюха, не тренди лишнего всуе! ИМ – виднее… Знач, есть за что! Ведь если Я – не знаю, ЗА ЧТО! Так ОНИ же знают!!! А??? - после каждого своего «а?» она выдерживала недолгую паузу, но очень быстро «не дожидалась ответа», - Но… но если дана такая роскошь, как то, что за все «уплочено», то хоть в конце всего этого великолепия… все одно, надо ж расплатиться по векселям… По фальшивым авизо, бля!! – женщина пьяно расхохоталась. «Да, пора ей в койку, уж все, предел», - И - вот она - память! Там, на Неройке – жизнь моя! То есть – тот, кому я ЖИЗНЬЮ всей обязана, сечешь??? Ты, кстати, это… «Сибирскую Афродиту» зырил в девяноста третьем, а? – вдруг поддалась Надежда очередному потоку настойчивой памяти, - Не-а, не зырил, верю! Антеллегентный человек такого говна не смотрит, ему Феллини гони, ха!
«К чему это она!!!» - ни с того ни с сего сердечко геолога заколотилось в нездоровом ритме. «Сибирская Афродита», Ирина Петлицына, Славка… Леночка Шокальская… ох, к чему это она…
- Вот Ирку Петлицыну, ее никто не вел, она одна шла!!! Хотя нет. Ее сына вел, но… Видать, юный он был, если она так вот…. Лихо тогда… Интересно, где он сейчас, сын то ее?
«Где сын – никому не ведомо. А вот где внук ее!...» А-а-а-а! Безумие разгула стихии, чем же все это закончится! Север взрывает недра, хлещет долежавшими до срока пластами раскалившейся нынче плазмы. А стоит ли ей говорить??? Нет. Пока. Не дай Бог, еще сердце не выдержит, и так тетка полностью не в себе. Может, завтра…
- Надежда, поехали в отель. Я вас… тебя завтра не брошу, слово геолога.
Продолжение
http://www.proza.ru/2010/08/28/1192