Когда я неуклюжим подростком, наглухо застегнутым в суконную школьную куртку, подпоясанную ремнем с начищенной до блеска пряжкой и свежеподшитым накрахмаленным воротничком, послушно брел в школу, волоча тяжеленный портфель, я еще не знал ни истории улицы, которой ходил ежедневно, по нескольку раз в день, ни истории города, в котором жил, я тогда вообще мало что знал. И когда, застыв истуканом, в изумлении смотрел, как в неглубоком бассейне проворно снуют, сверкая на солнце причудливо растопыренными плавниками, невесть откуда взявшиеся рыбины (словно сошедшие с чугунного изваяния фонтана), и когда сидел вечером на деревянной скамейке в тени разросшихся сиреневых кустов рядом с девушкой, боясь к ней прикоснуться, и когда в смятении и невероятном волнении стоял под аркой старинного дома, пережидая первую в жизни с громом и молниями проливную, сумасшедшую грозу… Благословенные годы моего детства, мечтательной юности и стремительно пронесшейся молодости, когда душа, инстинктивно стремясь к высокому и чистому, впитывает все подряд, без разбору (что заметит, то ее). Я жил как все, подчиняясь естественному ходу жизни (день за днем, год за годом) - школа, гитара, первая влюбленность, институт, первая песня, первая рок-группа, вечеринки, концерты, и дальше покатилось - свадьба, завод, семья, дети. Теперь уже и не помню, когда впервые задумался о том, что живу в городе с историей, со своей судьбой, неповторимым обликом и нравом, что просто живу в Уфе. Кажется, это случилось в конце 70-ых, когда я впервые взял в руки тоненькую брошюру авиационного института, в которой тогдашний ректор Рифкат Мавлютов с гордостью и нескрываемым восхищением рассказывал, каким вскоре будет его детище. Планировалось, что строящееся учебное заведение займет громадное пространство, квадрат улиц от Пушкинской до Коммунистической и от Карла Маркса до Ленина, то есть во имя новых сияющих корпусов-скороспелок из стекла и бетона должен был кануть в лету исторический центр города, пасть и исчезнуть навсегда. И во мне что-то дрогнуло. Я ведь тоже житель города, родился в нем, хожу по его улицам с первого своего дня, смотрю на старые, милые глазу двухэтажные постройки с палисадом и внутренним двором, может, уже и не подходящие для современного, комфортного жилья, но хранящие (это ли не важно?) аромат прошлой, ушедшей жизни и сохранившие себя вопреки наступающему времени. И что, всех их – под нож бульдозера? Под нож историю города? Вот тогда я и понял, что моя судьба и судьба моего города сплетены в единую нерасторжимую и невидимую нить, которую ни оборвать, ни расплести…
С той поры минуло почти тридцать лет. Но по-прежнему с каждым снесенным домом, с каждой разрушенной старинной постройкой, с каждым новоименованием улиц в душе происходят необратимые изменения – она страдает, молится и плачет, не в силах преодолеть растущую обиду и несправедливость. Дорогие мои сограждане, что ж вы делаете, режете по-живому, скоро и сносить-то будет нечего! Уфа теряет, уже растеряла свое историческое лицо, тихое, стыдливо-милое и по-детски простодушное, надев взамен кричащую маску, взятую напрокат в соседнем супермаркете, так что и не отличить теперь наш город от рядового разнаряженного города-миллионника. Конечно же, я сгущаю краски, делаю это преднамеренно, и есть, конечно же, в Уфе свои городские достопримечательности. Но я не о них. Я – о незаживающих ранах. Я писал о них неоднократно, повторю и сейчас. Я не принадлежу к профессиональным краеведам и, возможно, некоторых исторических тонкостей не могу знать, зато твердо знаю одно – не любить родной город невозможно, неправильно и нельзя этого делать. А любовь действенная, духовная и состоит в том, чтобы ценить город, хранить его историю, уважать ее, ка-кой бы она ни была, украшать, а не перестраивать варварски и бездуховно, потому что Уфа – город для всех людей, людей всех национальностей без титулов и различий.
Вот они, эти раны (перечисляю в произвольном порядке):
- летний театр в Видинеевском саду (ныне сад С.Т.Аксакова). На редкость изящная, словно бы парящая в небе, грациозная постройка с уникальным, первым в России инженерным механизмом своего времени - поворотной сценой. Первое упоминание относится к 1861 году, дважды горел (1875, 1893), последний раз отстроен в 1894 году. Разобран и увезен в неизвестном направлении в 1991 году. Ныне на этом месте облагороженный пустырь;
- Воскресенский кафедральный собор. Величественное белокаменное сооружение, наблюдаемое уфимцами и приезжими с любой точки города. Освящен 24 августа 1841 года, разрушен и разграблен в 1932 году. Ныне на этом месте стоит театр башкирской драмы;
- Ушаковский публичный парк. Основан в 60-ых годах XIX столетия стараниями губернатора Сергея Ушакова, прошел (о, чудо!) уцелевшим сквозь войны и революционные потрясения, в 1951 году получил имя Александра Матросова и в этом качестве долгое время оставался любимым местом отдыха горожан – уютное кафе, летний кинотеатр “Идель”, милые сердцу гроты-фонтанчики, прячущиеся скамейки в тени сиреневых кустов, удивительной красоты торжественный парадный вход, задние ворота каслинского литья и, конечно же, памятник Александру Матросову (скульптор Л.Эйдлин) придавали парку неповторимое обаяние и очарование. В 80-ых годах подвергся реконструкции, попросту говоря, был уничтожен. Ныне на этом месте парк (сквер, пустырь) имени Ленина;
- Бекетовская улица (в советские годы - Социалистическая). Была одной из красивейших улиц города, почти сплошь состоявшей из особняков, особнячков и домов с резными наличниками на окнах, ажурными чугунными навесами над парадным входом и внутренними двориками, засаженными вишневыми и яблоневыми деревьями. Ныне застроена и перестроена, обезображена высоченными каменными домами-замками, буквально раздавившими узкую улочку и изо всех сил силящимися превратить ее в современный мегапроспект. Только напрасно все это, несоответствие и фальшь вопиет из каждого угла. Когда-то на Бекетовской улице стояло добротное здание клуба Уфимского общества взаимного вспоможения, известное уфимцам как Дом учителя. Двухэтажный деревянный особняк с замечательным актовым залом на двести мест. Школьником я ходил туда на уроки пения. Безжалостно и бессмысленно уничтожено под строительство элитного жилья в 2003 году. И на этой же улице продолжает стоять особняк Емельянова, известный как детский туберкулезный санаторий, теперь уже омертвевший и высохший (как из фильма ужасов). Ибо прямо за ним, надвигаясь и едва ли на него не падая, как в насмешку стоит гигантская высотка, выполненная в том же стиле, что и сам особняк. Ныне улица носит имя Мустая Карима;
- доходный дом Меклера, больше известный как дом крестьянина или кинотеатр повторного фильма. Нет большей потери для старожилов, чем снос этого уютного (всего на 80 мест), почти домашнего кинозала, полвека исправно поставлявшего уфимским любителям кино лучшие мировые шедевры за грошовую цену. Теперь на месте кинотеатра повторного фильма шикарный супермаркет “Александровский пассаж”. Такой вот пассаж времени;
- кинотеатр “Родина”. Старейший кинозал Уфы, построен в 1951 году. Я прекрасно помню его первый фонтан и круглые фонари на белых столбах. Кому понадобилось уничтожать эту красоту? Нынешний фонтан и граненые столбы – нелепая дань техническому прогрессу. Вдобавок перестроена терраса и вырублены сиреневые кусты;
- памятник Федору Шаляпину. Сколько сил положила неутомимая Галина Бельская, чтобы имя великого оперного певца, наконец, было достойно отмечено на карте города! Скульптурная композиция, размещенная между академией искусств и гостиницей “Агидель”, никак не отражает величие русского баса с мировым именем. Хорошо, что Бельская этого не видит. А вот напротив, через дорогу, стоит великолепный памятник башкирскому композитору Закиру Исмагилову. Значит, можем?..
Можно еще многое вспомнить – и неухоженный, давно не видевший здравой реконструкции, Случевский сад (ныне сад С.Юлаева), и бесславно окончивший свой путь стадион “Труд” (на его месте сейчас прекрасный современный спортивный комплекс “Уфа-арена”, но он мне не по сердцу), и нелепо-тенденциозные последние переименования улиц, можно найти и много замечательного и хорошего, что делается и строится в Уфе (например, многочисленные дорожные развязки, мост через Уфимку на месте бывшей каменной переправы), но я, видимо, так устроен, что переживаю прежде всего за исторический центр города. И по мне, так лучше совсем ничего не строить, чем строить и стирать для этого с лица города здания и дома, имеющие историческую ценность. А интересно, к слову пришлось, сколько у нас этих самых домов и зданий осталось? Таких, чтобы за сто лет им было? Думаю, что совсем немного. А таких, чтобы за двести? Вообще, наверное, единицы, или же совсем их нет. Тогда о чем мы говорим, о каком возрасте города? Спорим до хрипоты, доказываем, а город тем временем стремительно молодеет. В принципе это неплохо, только тогда надо прямо сказать, что Уфе – сто пятьдесят лет и дело с концом. И разговора нет. Только кажется мне, что не все так просто. Оставшиеся в живых камни и дома сами, без участия человека, хранят в себе историю, свидетелями которой они были. И вот эту историю не вырвать и не затоптать. Опять к слову, вот эта история сама проросла во мне в декабре 2004 года, когда странные, непонятные сны ворвались вдруг в мою память, тревожа ее и растормашивая, заставляя (почти насильно) заняться написанием повести-фантазии на историческую тему (“На углу Социалистической и Бекетовской”), чем прежде я никогда не занимался. Так что ничего просто так не бывает и не происходит. Реальная история продолжает жить в виртуальном пространстве и чуткое, восприимчивое сердце способно угадать ее и донести до сердец многих уфимцев. Два года назад история города снова проросла во мне, теперь уже повестью “Девушка в синем” (легенда о висячем мостике). История Уфы давно уже стала историей моей собственной жизни, начиная с защиты торговых рядов в начале 90-ых годов и заканчивая стихами, которые сложились в январском поезде Воронеж-Уфа по возвращении в родной город.
Никуда от тебя мне не деться,
я сражен тобой в самое сердце,
узник твой, и певец без наград…
И все чаще мне видится в снах
двор зеленый, в беседке - гитара,
вечерами танцующих пары
под осипший в окне патефон,
желтый дом в три окна за углом.
Вот и улица – вся в нарядах,
вся в садах, и цветах, и взглядах.
Я летал по ней в школу, за хлебом,
уцепившись за облако в небе.
По Бекетовской на Успенскую,
по Бекетовской - и к Случевскому...
Там, в глубинах старого парка,
где деревья сплетаются в арки,
и, спускаясь, висят над водой,
я давно переплелся с тобой.
Столько лет защищаю тебя,
столько лет... И любя и скорбя,
не ищу твоего я признанья.
И кружат надо мною преданья
Александровской старины,
я ее продолжатель и сын,
и все машет лебяжьим крылом
желтый дом в три окна за углом.