Путешествие в мир "Я"
(роман)
Глава 6
Знакомство с Фёдором Михайловичем на площади.
Площадь имени «боли и страдания» к моему удивлению совершенно не изменилась. Если сказать более понятно, то она была точной копией «Дворцовой площади», и на меня со своей высоты Александрийского столба издалека молча взирал, всё тот же привычный с ранних лет, ангел с крестом.
Площадь была окружена высоченным складным забором из гофрированной жести, который обычно устанавливают вокруг строительных площадок. Из-за забора раздавалось такое количество звуков, что я допустила себе мысль об устроенных в этот день «народных городских гуляний» приуроченных к какому-нибудь местному празднику или о «Дне города», который выпал на сегодняшний день. То и дело слышались крики, смех, плач и даже стоны. Глухим фоном над всей этой свистопляской играла рок музыка. Видимо что где-то за периметром забора, установленная концертная площадка, одна из таких которые устанавливают на подобных мероприятиях.
Вход за ограждение был лишь один, с Невского проспекта был виден небольшой проход с хлипким декоративным шлагбаумом, который при желании можно было легко пересечь. Легко, если бы не охранник стоящий около него. Он всем своим видом показывал то что мысль о беспрепятственном входе можно было тут же оставить в покое.
Охранник бы облачён в римские доспехи довольно подробно имитирующие прекрасное анатомическое сложение мужчины культуриста без видимых излишков жира. Его ноги были обуты в сандалии, а вместо меча в руках он держал обыкновенную милицейскую дубинку. От блестящих доспехов, на моей одежде повсюду запрыгали солнечные зайчики. Я вдруг подумала до чего же умные эти итальянцы, придумав такие вот доспехи. Дело в том что по мере необходимости, особенно если речь идёт о достаточно масштабных сражениях, в армию берут практически всех кто способен уверенно держать в руках оружие. Но в то же время любому уважающему себя генералу хотелось бы, чтоб его взвод выглядел во первых одинаково, а во вторых красиво. Даже у Пушкина есть такие строки «Все едины на подбор, с ними дядька Черномор». Конечно же это всего лишь мечта, и подбирать одинаковых по внешним параметрам солдат нет ни времени ни желания. Поэтому поступили проще, видимо отдавая дань величию греческой мифологии и их мужественному героизму, хотя мне кажется что это всего лишь отзвук гомо-эротической направленности греков и римлян. Не даром Италия считается исторической родиной красоты и дизайна, поэтому именно им пришло в голову соединить эффективную защиту с эстетичностью красоты развитого физически, мужского тела. Да и по большому счёту, война, особенно в рукопашной схватке, это дело случая и большой удачи. Чуть зазевался и тут же тебя убили. Но при этом, ты хоть и умираешь, но зато достойно, красиво, не в лохмотьях а сверкая своими латами в лучах солнца. И хотя какая собственно разница как именно умирать солдату, ведь это никак не отражается на основной цели победить противника, но даже такая индивидуальная привилегия как смерть видимо не даёт покоя тем, кто этой смертью управляет и способствует. Именно эти латы символизируют для меня два понятия, смерти и красоты. Хотя идеальным воплощением воина в моём понимании являются рисунки древнегреческих воинов на поверхностях древних амфор и сосудов. Да и с размерами они явно не перебарщивали, во всяком случае не так как японцы, рисующие на своих гравюрах неправдоподобно огромные фаллосы. Хорошо что когда я была маленькой девочкой, мифы древней Греции попались мне на глаза раньше чем энциклопедия японской истории и милитаристики, иначе какое именно представление об этом мире у меня сформировалось позже?
Охранник посмотрел на меня строго и немного подумав быстро спросил.
- Вы член клуба? Какого?
- Я собственно в качестве посетителя – неуверенно ответила я.
- Понятно, тогда вход платный.
- Сколько – спросила я, одновременно пытаясь достать пропуск.
- 45 чатлов –ответил спокойно охранник.
- Нету чатлы – сказала я имитируя знаменитый кавказский акцент, - всё у экскурсовода, и скрипка у них чужая товарищ «эцелоп». Всё это я выпалила на автомате, и осознав через несколько секунд сказанное вдруг ужаснулась. К моему удивлению, он вместо того чтобы послать меня на хрен, сменил своё строгое выражение лица на более смягчённое, сказал.
- Что же ты молчала, что в теме? Давай проходи быстрей. С этими словами он огляделся вокруг, видимо в поисках добровольцев бесплатно рискнуть своим здоровьем и быстро нажал кнопку пульта. Шлагбаум взмыл вверх, а я быстро вошла за периметр, растворившись в окружающей меня толпе.
Вид толпы меня шокировал. Я стояла несколько минут молча между живым человеческим потоком, пытаясь сообразить что же вокруг происходит. Меня окружали тысячи людей и десятки обособленных территорий, напоминающих выставочные стенды. Всё происходящее вокруг можно было смело списывать на выставку «Ада», и я бы совершенно не удивилась если бы нашла глазами, яркую вывеску «АД-2010 Добро пожаловать, дорогие гости участники на международный форум мучеников и грешников».
Чего тут только не было, сам Данте бы позавидовал чёрной и неблагодарной завистью. Это был садо-мазахисткий кайф густо разбавленный атеизмом и сатанинскими мотивами.
Фильм Французского режиссера «Мученицы» который я имела неудовольствие лицезреть однажды, произвёл на меня куда меньший шок чем то, что происходило сейчас предо мной. Недалеко от Александрийского столба, на передвижной мобильной сцене выступала группа «Агата Кристи». И судя по долетающим до меня сквозь остальные шумы и крики обрывкам слов, я поняла что они поют песню «Вольно», и в самом деле.
- Вольно! Можешь разорвать меня на части,
Я то знаю что приносит счастье,
И мне уже почти-почти не больно, вольно…вольно!
Каждая фраза поющих, сопровождалась громким одобряющем рёвом толпы собравшихся около сцены поклонников, но это был лишь маленький эпизод в огромной вакханалии.
Решив что слушать эту неразбериху не очень интересно, я осмотрелась вокруг, обратив своё внимание на один из стендов. Он представлял собой маленький кинозал с большим экраном на стене и несколькими рядами мягких зрительских кресел. На вывеске крупными чёрными буквами виднелась надпись. «клуб любителей визуального насилия». Половина сидений пустовали, своим видом намекая, то ли на некоторую элитарность клуба то ли на небольшую популярность что вероятно было правдой. На экране же тем временем демонстрировалась военная хроника, снимаемая на обыкновенную бытовую видеокамеру. Сначала какие то бородачи в камуфляже, что-то громко выкрикивали в камеру на своём местном наречии, затем один из них дал распоряжение стоящей рядом группе в чёрных масках и через минуту они притащили на место действия, связанного и сопротивляющегося солдата «срочника» в зелёной камуфляжной форме, местами порванной и грязной. Что-то крича и стреляя в воздух из Калашникова, главный из бородачей кинул автомат на землю и достал из ножен внушительные тесак, поблескивающей стальной полировкой и полосой заточки на солнце. Парню сняли с глаз повязку, и схватив за волосы направили его голову с сторону камеры. Тут оператор включил приближение, и на экране крупным планом показали молодое лицо славянской внешности со следами пыток, небольших гематом и засохших кровоподтёков. Прокричав в камеру на ломанном русском «смерть неверным» бородач подошёл к парню и схватив за волосы начал пилить тесаком по шее, отрезая голову. Парень закричал и начал из последних сил дергаться, пока его крик не перешёл в хрипоту. Провозившись с головой, и повернув её вокруг оси, сломав основание у позвоночника, бородач поднёс голову к камере с целью демонстрации и потом бросил её на землю. Тут же группа детишек стоявших неподалёку от бородачей наблюдавших за процессом казни, начала играть ей в футбол. Оператор перевёл взгляд камеры на обезглавленное тело которое ещё продолжало дергаться от остаточных судорог и выключил камеру.
Зрители сидевшие на креслах, в большинстве своём молчали, и лишь у некоторых из них, было заметно как текут слёзы по щекам. Потом на экране появилась что-то на подобии диаграммы таблицы голосования, и каждый поставил свою оценку. Проголосовав они тут же устроили просмотренному ролику стоячие овации. Судя по всему аплодисменты составляли традицию в данном клубе.
Я смотрела на всё это с застывшим ужасом в глазах, не понимая как можно вообще смотреть подобные ужасы. То и дело, в воображении у меня мелькал перед лицом вид этого парня, бородача с тесаком и тот ужасный крик. Комок какого-то отвращения подступал к горлу, и меня замутило.
Увидев название нового клипа на экране «крокодил поедает 3-х летнего ребёнка» я тут же отвернулась и пошла в другую сторону, лишь бы подальше от стенда.
- Господи, какой ужас подумала я про себя – в этот момент ноги сами собой подкосились и я упала на асфальт.
Заметив моё падение, ко мне тут же подбежал какой-то человек во фраке и предложил свою помощь.
- Вы не ушиблись – спросил он протягивая свою руку, и помогая мне встать.
- Спасибо нет, скорее травмирована морально – сказала я с видимым отвращением.
- А что же вы хотели, сказал он с некоторой претензией в голосе -. Вы же знали куда шли, иначе бы никто вас не пустил.
- Не знала! - ответила я, - Точнее я знала название площади, но никак не могла предположить что в точности соответствует тому что твориться здесь.
- Какие вещи? - переспросил меня удивлённо человек во фраке.
- Как какие? - сказала я с раздражением повышая голос. Как какие? Вы что, не видите весь это бред, который тут твориться? Гадкий, отвратительный и мерзкий. Да если бы я знала что такое увижу то никогда бы не пришла сюда.
- Ах вы про это? сказал он улыбаясь показывая рукой в сторону абсурдного кинотеатра. - Ну вы милочка просто не привыкли к такому зрелищу.
Тут я наконец рассмотрела его наряд поподробнее. Как я уже говорила на нём был фрак из чёрной материи. Это был мужчина с тонкими чёрными усиками на лице, среднего роста, худощавого телосложения в цилиндре чёрного цвета и такого же цвета бабочке, расположенной на белоснежном воротнике, идеально отглаженной рубашке. Своим видом он напоминал мне конферансье.
- Неужели эти мероприятия разрешены администрацией города? – спросила я теряя терпение.
- Вы не поверите - ответил конферансье , - не только разрешены но и поощряются ей. Теперь мы проводим подобные сборы до трёх раз в месяц. Раньше же, чаще одного раза в год не разрешали.
Но для чего? Неужели это кому-то нужно?
- А как же? - удивился тот. - В последнее время, наши власти решили что горожане недостаточно страдают, имея в этом самую прямую потребность, так как через страдания душа человеческая очищается и становиться мягче.
- Но ведь это бред, неужели никто не протестует?
- А зачем? Неужели вы считаете что всё это организованно насильно? Путём различных социальных вопросов а также народных голосований, пришли именно к тому что вы сейчас имеете возможность наблюдать. Правда тут есть некоторые аппозиционные партии, выступающие против проведения подобных мероприятий – замялся конферансье.
- Вы случаем не о Единой мессии говорите?
- И они тоже, а вы откуда знаете? – он тут же посмотрел на меня с каким-то большевистским подозрением, точно таким же, как смотрел на меня до этого матрос из «совести».
- Сегодня в трамвае сунули, вот – и я в знак доказательства продемонстрировала брошюрку.
- Да, действительно, - протянул он задумавшись. - В последнее время они уж очень активны, но благодаря послаблениям их никто не может задвинуть обратно. Была бы моя воля я бы их…- и он ударил кулаком об ладонь.
- А вы сударыня, из какого общества будете? - спросил он глядя прямо мне в глаза.
- Да, в общем можно сказать что не из какого.
- А, новенькая? - улыбнулся тот.
- Я приехала только сегодня в ваш город.
- И сразу к нам-с? Ну что же очень похвально-с, очень. И какого рода муки испытываете?
- В основном душевные, несчастная любовь и всё такое
- Так это вам к Достоевскому необходимо!
- К Достоевскому?- переспросила я.
- Да-да, причём немедленно! Он как раз сегодня принимает. Значит так, пройдёте вон туда, за стендом синего цвета видите? – и он указал мне рукой в нужном направлении.
- Да, вижу.
- Вот, обойдёте его и свернёте направо а там прямо по ковровой дорожке, а там уже увидите его шатёр. Должен сказать что вам очень повезло, в последнее время он не часто в народ выходит и принимает к себе только женщин и детей. Видимо совсем заскучал старик – и он сокрушённо покачал головой.
- А Толстого тут случайно нет?
- Толстого? Ммм нет, да и не зачем ему тут быть, у него совсем другой профиль. А вы стало быть и его знаете?
- Сегодня, случайно на улице познакомилась, он мусор подметал а я мимо проходила, вот и решила пообщаться.
- Вы меня удивляете, говорите что только сегодня в город прибыли а уже успели с таким уважаемым человеком познакомиться. Очень рад за Вас! Тем более вам необходимо к Фёдору Михайловичу попасть, с целью так сказать пополнения коллекции знакомств. А теперь прошу меня извинить, дела-с!
- Спасибо большое за консультацию – ответила я,
- Не за что сударыня, ежели что-то серьезнее пожелаете то милости просим.
- Какой странный человек - подумала я про себя, - но не лишен внутреннего обаяния. С этими мыслями я двинулась прямиком к стенду синего цвета, мимо разнообразных сообществ, согласно показанному конферансье пути.
Проходя мимо сообщества самоубийц я заметила как лектор, показывал на одном из добровольцев, как правильно нужно затягивать петлю на шее. Их сообщество было огорожено специальной оградкой стилизованной под кладбищенскую тематику, давящею свой гнетущей готической неизбежностью. На висевших около лектора плакатах, установленных на своеобразные деревянные кресты-подставки, были изображены различные ситуации самоубийства. Чего тут только не было и вскрытие вен и прыжки со здания, и отравления лекарствами с прилагающимся ниже списком доступных средств и последствий. Единственное что мне не понравилось в них так это не тематика самих плакатов, ей я как раз не удивилась, а удивилась я некому налёту казённости в рисунках. Они были больше похожи на инструкции висящие обычно в военных учреждениях или классах ОБЖ, чем на дань уважения последним мгновениям жизни самоубийц. К примеру тоже самое что можно было наблюдать в школе, когда на фоне ядерного взрыва, лицо солдата не выражало никаких эмоций по поводу происходящего. Не выражало оно и тогда когда солдат укрывался от последствий.
- Все таки – подумала я, могли бы хоть немного постараться и передать в лицах душевное беспокойство и страдание от совершаемого действия. А тут всё как-то уж слишком строго и решительно. Хотя если подумать, художнику который всё это рисует, видимо всё равно на что получать заказ. Я даже уверенна что будь у него заказ на изображение подробной инструкции расчленения годовалого младенца, его лишь возмутило то, что мало заплатили за заказ, а времени он затратил гораздо больше чем рассчитывал, сверяясь с толстой энциклопедией по анатомии.
Но похоже что лектор достаточно хорошо владел аудиторией, и некоторые из слушающих даже пытались аплодировать сказанному. Не удивлюсь, если среди книжных полок, расположенных позади лектора и имитирующих некое подобие готической библиотеки, будет стоять книга «Анна Каренина». Несмотря на такой жуткий способ умерщвления, вероятно она была идеальным образцом решительности и самоотверженности для начинающих, поражая впечатлительные умы своим бесстрашием.
Ещё ко мне пришла мысль о том что лектор должно быть привык к тому что члены клуба с постоянной периодичностью сменяют друг друга. Наверно больше всего хлопот доставляли карточки, которые приходилось печатать гораздо чаще чем в других сообществах единомышленников. Видимо и результатов практических занятий в домашних условиях с летальным исходом было гораздо меньше у других членов клуба чем у местных.
На другом стенде, изображавшем по видимому «Древние времена инквизиции», всем желающим познать боль, предоставлялось самолично испытать на себе пыточные приспособления, являющихся в настоящее время бесценными предметами антиквариата, сохраняющие одновременно физическую прочность конструкции и историческую ценность. Помню как гуляя Сашей по Петропавловской крепости мы вместе с ним зашли в музей средневековых пыток, где в качестве примеров жертв инквизиции были представлены восковыми фигурами. Помню что все эти варварские вещи произвели на меня в то время неизгладимые отвратительные впечатления, и мало того, тексты прилагаемые к ним только подкрепляли это ощущение. В то время я безуспешно задавала себе вопрос о том, насколько же человеческий мозг может извращать действительную реальность, но к сожалению так и не находила ответа. И какие именно причины, должны повлечь за собой подобные мысли у конструкторов этих пыточных устройств. Возможно одной из причин подобного поведения, являлась сохранение детской жестокости, наших первобытных инстинктов. Ведь издеваются же маленькие дети над мелкими животными? Давят пауков, сжигают муравьёв капающим горящими каплями пластиком, надувают лягушек а в некоторых случаях и кошек вешают на деревьях. И всё это лишь из-за простого человеческого любопытства и чувства безграничной власти над живым существом, которое не сможет пожаловаться или дать сдачи. Этим же обуславливается отсутствие подобного поведения среди собственных сверстников, ограничиваясь лишь драками и различными не особо сильными и травмо-опасными издевательствами. Таким образом удовлетворив свою жажду убийства на мелком животном мире, и выработав чувство внутренней совести они наконец вырастают, задушив в себе тягу к насилию. Гораздо хуже если такая тяга не только не задушена по мере взросления а наоборот развилась до желания совершать насилие над себе подобными. И это неудовлетворённое чувство детского любопытства затаившееся в глубине души, всеми силами расцветает в человеке, получившему неожиданно страшную власть в свои руки. Наверно то же самое чувство возникает и у серийных убийц, хотя наверняка у профессиональных психиатров есть своё объяснение на счёт этого.
Самым главным из пыточных искусств было не умертвить жертву а наоборот переломав ей все кости, добиться как можно долгих мучений, поддерживая в ней жизнь. Это и в правду было не просто жестоко а фактически не поддавалось пониманию нормального человека. Помню как Саша, выразил мысль о том, что неплохо бы увидеть эти устройства в жизни, так сказать на натуральном примере.
- По моему – подумала я про себя, наблюдая за тем что происходило на стенде, - он сейчас многое пропустил.
То что чем занимались на стенде люди облачённые в коричневые рясы с балахонами было ужасно. Но самое странное было в том, что никого из жертв они не принуждали к этим испытаниям, наоборот многие шли даже с радостью. Добровольцы, желающие испытать на себе боль мучительной агонии, соревновались между собой в том кто меньше из них прокричит. Но звуки издаваемые от пыток, всё равно были ужасными. Что может быть хуже чем дикие стоны и хруст ломаемых костей?
Единственное что меня удержало от тошноты так это отсутствие настоящей крови. Умирая в муках, жертвы просто растворялись на пыточных устройствах не оставляя после себя никаких следов, точно так же, как жертвы ДТП которых я видела гуляя по Невскому. Так что подведённые незаметно маленькие трубочки в местах основных порезов и проколов, просто имитировали фонтаны крови. Видимо к ним был подключёна целая система насосов, которая срабатывала в определённые моменты. Минут через пять, я как-то незаметно для себя привыкла к этому душераздирающему зрелищу, и даже с интересом наблюдала сам процесс. Но вспомнив что нужно торопиться пошла дальше.
Пока я направлялась к шатру Достоевского мимо меня проплыло ещё довольно много любопытных стендов. На одном из них препарировали человеческий труп. Причём группа очевидцев собравшаяся вокруг него, была вынуждена одновременно поглощать фаст.фуд, участвуя в странном соревновании. Тем кто не выдерживал позывам рвоты, тут же подносили ведро. Видимо они тоже соревновались на предмет, кто дольше продержится около трупа, и напоминали студентов медицинского университета которые пришли на практические занятия.
Очень повеселила группа садо-мазохистов. Их игрища с кнутами и плётками были пожалуй одними из невиннейших занятий в этом жутком месте. Они скорее больше напоминали клоунов в цирке, совмещающих элементы акробатики и юморного пафоса. Особенно забавляли латексные и кожаные костюмы, увенчанные многочисленными молниями и фенечками. А кляпы ярко-красного цвета во рту, больше всего напоминали клоунские носы, случайно свисшие из-за ослаблености резинки.
Не буду перечислять что ещё мне довелось увидеть, так как некоторые сцены не то что не поддаются описанию, наоборот поддаются, но у меня нет никакого желания портить читателю настроение.
Наконец заветный шатер был найден. Перед входом в него висела табличка с лозунгом «заходи не бойся, выходи не плач». Пожав плечами и подивившись надписи, я тихо и осторожно вошла внутрь. Шатёр был довольно просторным внутри, и представлял из себя миниатюрную театральную сцену с помостом и зрительским залом из установленных в несколько рядов стульев.
Зрительские места занимали женщины различных возрастов, начиная от совсем молоденьких девочек и заканчивая сельскими бабами в ситцевых юбках и платках.
На сцене в большом и величественном кресле сидел сам Фёдор Михайлович собственной персоной. Вид его был угрюм и не приветлив. Было видно что он не совсем здоров, а продолжительный приём всего этого женского населения уже потихоньку доставал его своим заунывным однообразием. Он грозно осматривал зал, подперев голову одной рукой и молча размышлял о чём-то. Женщины сидели смирно, боясь лишний раз пошелохнуться. Я же, стараясь не нарушить гробовую тишину, тихонько проскользнула на одно из свободных мест и стала наблюдать за происходящим вокруг.
Надо отметить что костюм Достоевского был в точности таким что и у графа Льва Николаевича, вплоть до лаптей. Он сидел в таком положении минут пять пока не очнувшись поднял свою руку и начал медленно водить ей по периметру зала. Все встрепенулись и с опаской поглядели на него с каким-то робким ожиданием. Неожиданно рука его остановилась на одном ему известном выборе, и указав пальцем в сторону какой-то бабёнки с старинном платье он негромко произнёс «ты!».
Баба тут же вскочила со своего места и с криками и причитаниями начала кланяться в ноги писателю, находившемуся на сцене. Разглядев её хорошенько я поняла что это вовсе никакая не баба а наоборот светская женщина бальзаковского возраста, одетая с некоторой долей изящества и вкуса, впрочем скромно и без лишней помпезности. На ней было длинное закрытое платье из чёрного бархата, украшенное многочисленными оборками и рюшами, а на голове виднелся строгий чепчик. На лицо она была вовсе не дурна, и видимо в молодости представляла собой, пользующуюся в обществе своей красотой барыню. Правильные черты лица, немного вздёрнутый кверху прелестный носик и тонкие линии губ говорили о явном дворянском расположении и ранней ухожести за собственной внешностью. Но то ли время, не пощадило её внешность, то ли тяжкое положение дел способствующее общей запущенности то ли какие-то ужасные физические и моральные мучения, стёрли почти все следы красоты с лица, оставив лишь небольшие воспоминания. Что являлось причиной подобных метаморфоз, неприятных абсолютно для любой женщины, я не знала, но очень хотела выяснить.
- Батюшка отец родный! Не погуби окаянную душу мою. Прости ты меня Христа ради, грешницу и злодейку!
- Говори зачем пришла – спокойным и повелевающим голосом произнес Достоевский.
- Сынок мой, сыночек мой господи упокой его душу. Чётырёх дней не прожил на свете как погубила я его - ведьма проклятущая. Да погубила, по глупости погубила дитятко своё. Дура старая с ума спятила, когда мужа то стала искать. Пропал. Пропал голубчик окаянный! Я то к нему повиниться в грехах своих приехала, думала убьет меня как собаку подзаборную за то что убежала от него с другим, а он родненький наоборот с добрым сердцем принял меня. Принял гадюку с чистым сердцем, и ведь принял то с бременем от чужого папашки. Да все дела то мои женские уладил, потратился голубчик, как узнал что я вот-вот разрешиться должна от бремени чужого, так тут же побежал к акушерке известной, денег своих на меня истратил кучу. А я то по началу гордая была. Да зла на него. А с чего зла, да почему, сама не пойму. Думала прогонит, думала обругает как последнюю воровку. Смерти искала своей, смерти батюшка да бог уберёг. Самой то руки на себя наложить страшно было, вот и вздумала это желание лукавое на него голубчика переложить. Разрешилась я значит от бремени и сынок у меня родился хорошенький прехорошенький. Я как рожать то начала, так всю жизнь свою вспомнила разом, милый свет для меня померк. Уж как я бранилась на всех, так стыдно теперь и вспоминать. Видимо господь услышал мои кощунства и наказал дуру старую. А мой муж, бедный мой, ходил за дверью, всё переживал да мучился ужасно. И ведь за меня подлюку переживал да за дитятко моё. А как увидел его живым да здоровым, так расчувствовался до того что усыновить решил. Детей то у нас не было в браке, до того как убежала от него, не было. Это я всё не хотела, на бедность уповала. Мол зачем нам ребёночек когда денег в доме нет. А вот сбежала когда за границу да познакомившись с проходимцем одним, забрюхатела. И ведь стыда и совести нет раз потащилась повинившись к мужу своему бывшему, паскуда гулящая. И НЕТ МНЕ ПРОЩЕНИЯ, О ГОСПОДИ! НЕТ МОЕЙ ОКАЯННОЙ ДУШЕ ПОКОЯ ТЕПЕРЬ. Мужа то убили изверги! О сволочи, басурманы проклятые, жизнь они мне изломали ироды проклятые. Он же голубчик, оставил нас с дитятком, сказал что воротиться скоро, только за деньгами сходит. А я заснула от усталости, проснулась от крика дитяти, глянь а мужа нет. И вместо того чтобы сынка голодного покормить, кинулась как полоумная с ребёночком на руках по улице да ещё в мороз. Да и толком запеленать то не сумела в торопях да закутать как следует, а ему ангелу безгрешному много ли надо? Тепла да молока мамкиного. И бегала я с дитёночком своим по городу да по знакомым. Пока тот не охрип от крику да и не отдал богу душу от мороза. Да я и не заметила я его крики в горячке, о горе мне! Горе душегубице! Так и бегала как полоумная с холодным ребёночком в руках до тех пор пока люди добрые не остановили да и не успокоили. От горячки этой, лежала в бреду да и не знала что ребёночек помер а мужа убили. Очнулась я из бреду, да узнавши обо всём совсем умом тронулась по началу, стала бога молить чтобы покарал меня окаянную. Чтобы тут же жизни лишил, ан нет. Не покарал господь, и хворь прошла, жива да здорова. Будто и не было ничего, будто собака я с боками зажившими. Видно боженька по своему разумению меня покарал, чтоб жива осталась и мучилась весь остаток жизни. И теперь батюшка каждую ночь я во сне плач сынка своего слышу да крик его, дай говорит мама поесть голодный я да и холодно тут. Да муж приходит изредка, смотрит на меня в темноте а сам слёзы льёт и молчит, молчит да всё смотрит на меня и душу мою вынимает изнутри с потрохами. Измучилась я батюшка сильно измучилась. Что же дальше то будет?
Глаза её метались из стороны в стороны, будто перед ней не один а сто Достоевских сидели и сурово молчали. Полоумная в отчаянье начала рыть руками землю и выть будто волчица.
Тут Фёдор Михайлович, встал с кресла и немного помолчав тихо произнёс «бесы» и тут же сел. Женщина с воплями вскочила на ноги и побежала к выходу, закатив глаза в новом припадке.
Я сидела на стуле не шевелясь. Эта сцена потрясла меня до глубины души. Не один актёр, как бы он ни был талантлив, не смог бы сыграть лучше чем эта женщина. В моём воображении, одна за одной, проносились сцены о которых она рассказывала. Привиделся мне и голодный плач младенца и посиневшее от холода его ангельское личико, и моё сердце сжалось от боли. Не выдержав этого я тихо заплакала, единственная в этом зале. Остальные сидели молча не шевелясь, будто ничего и вовсе не происходило.
Фёдор Михайлович, продолжал сидеть молча и смотреть на зал, что у него творилось сейчас на душе один бог ведает но судя по слегка дрожащим пальцам на руке, он был явно взволнован.
Меня же переполняли эмоции причём одна за одной словно яркие цвета сменяли друг друга. Стало душно, мне тут же захотелось выйти на воздух но что-то останавливало. Что-то подсказывало что выходить нельзя, а если выйду то уже никогда не вернусь. Мне обязательно нужно было переговорить с ним, пока есть хоть какая-то возможность.
В этот момент Фёдор Михайлович посмотрел мельком в мою сторону, точно услышал мои мысли и тут же перевёл свой взгляд на других. Я содрогнулась. Что-то было в этом взгляде, что-то такое что я не могла описать. Казалось что он посмотрел не на меня а на мою душу, насквозь.
Наблюдая за происходящими перед моими глазами монологами, я вообразила себе что нахожусь в маленьком любительском театре одного актёра, ну максимум двух. Видимо тут были особые правила, так как говорили в основном женщины. Фёдор Михайлович же, только выбирал новую рассказчицу, терпеливо выслушивал и говорил лишь заключительное слово, но это слово производило на женщин какое-то особое неизгладимое впечатление. Это было похоже на мистический ритуал, когда страждущие мудрого совета, ждали от шамана объявления воли богов.
Я облегчённо вздохнула когда он перевёл свой взгляд на другую женщину, и таким же жестом указав на неё, произнёс новое «ты».
- Катерина Ивановна – представилась та, приподнявшись со своего места и сделавшая небольшой поклон в знак уважения.
Она была одета в роскошное пышное платье с прекраснейшим зелёным отливом и глубоким декольте. Должно быть в таких платьях, дамы из высшего общества присутствовали на всяческих светских собраниях, говоря на современный лад «гламурных тусовках, движухах и автопати».
- Говори – повелительным тоном сказал писатель.
- Уважаемый Фёдор Михайлович, дело в том что я пришла к вам покаяться в содеянном мною грехе. Вероятно как вы изволили выразиться только что, бес попутал. Был у меня в женихах один бывший военный, человек горячий но характера необыкновенно честного и достойного. Случилось мне много лет назад, по своему бедственному положению, пребывать в острой финансовой нужде. Отец мой, упокой бог его душу, попал в принеприятнейшее положение, угодив по злому умыслу в серьёзную долговую кабалу. В то самое время была я знакома, с одним капитаном, который время от времени бывал у нас в доме и испытывал ко мне взаимные симпатии, конечно в рамках приличия. Человек он был не богатый, но умел себя держать достойно и прилежно, благодаря чему быстро завоевал в обществе звание человека приятного и умеющего себя благочинно и правильно отрекомендовать. К тому же хоть и небольшой но капитал у него имелся, благодаря одному затянувшемуся денежному делу со своим отцом. И вот попав в такое бедственное семейное положение, я от отчаяния не знала куда деваться. Двигала мной лишь искренняя и бескрайняя любовь к своему родителю. Ведь если бы высшее начальство, прознало о махинациях отца, то семейство наше и фамилию, тот час бы покрыли нестерпимейшим позором. Тут я и подумала о Мите. То есть, прошу прощения - Дмитрии Фёдоровиче, и не стыдясь чужих сплетен и разговоров в обществе, пришла к нему вечером да и упала ему в ноги на колени, с просьбой спасти родителя. Да и подумать что мне денег дадут не смела, а только пришла по видимому за утешением. Более от жизненного отчаяния. Другой бы на его месте наверняка воспользовался бы таким положением несчастной девушки и употребил его в своих целях. А надо сказать что душевное моё спокойствие было настолько шатким, что была я в то время на всё готова лишь бы спасти честь отца. Да только Дмитрий Фёдорович оказался человеком в высшей степени благородным. Подняв меня с колен, он усадил в кресло, потом достал из шкафа четыре тысячи, (размер долга моего отца) почти все деньги что были переданы ему отцом на днях и без обещаний или расписок каких молча отдал мне. Тут то я и обомлела, да посмотрела на него с другой стороны. Деньги я передала отцу и он благополучно избежал позора, и ушел в отставку без скандала. Денег же я не могла вернуть по причине нашей острой бедности. Отец после этого случая слёг от душевных мук и терзаний, заболел, лежал долго в беспамятстве да и отдал богу душу. Мы же всей семьёй осиротели без кормильца, не зная как и жить дальше. Но благодаря целому ряду обстоятельств, неожиданно переехали в Москву к одной из наших богатейших наших родственниц, оставшейся по глубокому несчастию в одиночестве.
Переменив наше положение с бедственного на приличное, я, получив возможность вернуть долг своему спасителю, и тут же послала долговую сумму Дмитрию Фёдоровичу письмом. И всё это время пока не переехала обратно в родную губернию, думала о своём спасителе, да так что влюбилась в него безумно. Он же проявил к моей персоне взаимную страсть, и вовсе не от того что испытывал бедственное положение решив поправить его с помощью женитьбы на мне как болтают злые сплетники. Его чувство было глубоким, живым и по настоящему благородным.
И всё бы хорошо было, да видимо, моё глупое высокомерие сыграло, и решила я его проверить. Передала ему новую сумму в три тысячи рублей, с просьбой передать их одной из моих родственниц. Думала таким образом убить разом двух зайцев, занять ему денег на время, чтобы он поправил своё положение, поэтому и не торопила с датой передачи да и ещё раз убедиться в его благородстве. Кто же знал что деньги эти окажутся роковыми в его ужасной судьбе? Сама я его погубила, но не из-за злого умысла а только из-за собственной глупости да гордости. Вспомнить мне в то время как сама я была в таком положении, может и не сделала бы ничего подобного. Но нет, шепнула мне гордость внутренняя, давай, проверь его. Он ведь так просто денег бы не взял, так как человек благородный и чистый сердцем. Да только на беду мою появилась у меня соперница Грушенька. Девица хороша собою, содержанка. Хорошенькая девица, с блудливой похотью в сердце своём. Загорелся мой Митенька от её огня, как спичка. Да так загорелся что затушить тот пожар ничем не мог. Стал он тяготиться моей любовью, да так что совсем из виду пропал. Да мне бы и не стоило лишний раз волноваться, мол погорит мужчина погорит да и опомниться, если бы не та вертихвостка. Ведь охмурила она его ради смеха только а заодно и его отца. Забавлялась смотря как между ними ссора вырастает не шуточная, да такая что никто и не подумал бы. Издевалась она над Митей, тварь эта гулящая а к себе не пускала. Вот и обезумел мой соколик, да и растратил с ней почти все деньги мной переданные в три дня. Я про это узнала потом, да и простила тут же, так как любовь моя была безграничной. Прощала ему всё, думая что опомниться мой милый. А он то мучился бедный, чувствовал себя подлецом последним, растратившим бессовестно те деньги которые ему доверили. И хотел обязательно в чтобы то ни стало, возвратить мне всё сумму целиком. Отец же его, был уже в то время ведьмой этой настроен против сына, и денег ему не давал вовсе. Тут то он дошёл до такого отчаянья, и от соперничества и от страсти своей и от долга своего, что в горе написал мне письмо где во всём сознался и клялся что найдёт деньги любыми способами в самые короткие сроки, а если нет, то пойдёт ночью в свой родительский дом и убьет отца. Вот тут мне и надо было остановить его, как требовало сердце, объяснить всё, успокоить что денег мне вовсе не нужно и что прощаю его. Но гордость моя да обида ревностная не позволила трезво рассудить и опомниться. Так что осталась я наблюдать за разрешением исхода. И ведь чувствовала заранее что что-то плохое произойдёт, но молчала и не остановила. И ведь случилось Господи! Кто-то убил его отца, а так как он оказался на месте преступления во время убийства все улики указывали на него. И свидетели тоже сыскались. И от безумия этого загулял он с Грушенькой отчаявшись на самоубийство до тех пор пока не понял что любит она его безумно. Тут их под утро вдвоём и нашли полицейские. Начали допрашивать и готовить дело для суда. Дмитрию был выписан прекрасный адвокат из Петербурга. И дело вроде налаживалось. Никто. Никто из близких не верил что Митенька отцеубийца, хотя признаться что из-за его горячего характера многие в городе его недолюбливали, да что ж врагов и недоброжелателей у всех в этой жизни хватает. Да и не мог он из-за денег убить. Не такой он, кто угодно но не убийца. Прокурор сразу же начал обвинять его во всех грехах смертных и в финальной части такую речь произнёс что многие решили в обвинительном исходе, если бы не адвокат. Он не только мастерски развенчал все нападки обвинительной стороны но и склонил мнение присяжных в своём направлении. И дело уже почти налаживалось, никто и не сомневался в оправдании Мити. Я же была свидетельницей на суде и характеризовала его только с лучшей стороны, но как увидела я свою соперницу. Всё во мне переменилось, всколыхнулось и вырвалась наружу обида проклятая. Ревность словно точащий меня червь вдруг обратилась и заняла мой ум. Я вдруг закричала как помешанная в истерике своей, да такие обвинительные слова в его адрес что самой до сих пор жутко становиться, и про письмо сообщила, в котором Митенька как будто предсказал всё что произойдёт с ним. На суде письмо сразу же признали как главную улику в которой был изображен подробнейший план. И я своими руками задушила свою любовь. Сама же своими силами погубила его из-за злобы своей и желчи которая во мне копилась. Опомнившись я было кинулась в суд повторно, да поздно, обвинили его и сослали в Сибирь на двадцать лет. Предала я своего спасителя, оклеветала подло и горько. Помню что брат его попросил меня о свидании с ним в больнице, куда его свезли после суда из-за плохого самочувствия. И ведь пошла, совести своей не постеснялась, за что и проклинаю себя до сих пор. Не знаю как могла в глаза его смотреть, добрые и понимающие. Пригрел, пригрел он гадюку на груди своей, Митенька мой, а я его люблю, до сих пор хоть и погубила своими собственными руками и нет мне прощения более. Она задрожала в истерике и рухнула на землю сотрясаясь от рыданий. Никто из сидевших в зале не подбежал её поднимать, все сидели молча с безразличным взглядом, причём в этом взгляде не было ни одного намёка на жалость ненависть или прощение. Тишина в шатре прерывалась лишь громкими рыданьями и всхлипами изливающих свою душу.
Я тоже сидела молча и невольно наблюдала за происходящим, из глаз иногда непроизвольно катились слёзы. Возможно из-за моей излишней впечатлительности, все эти истории тут же пролетали перед моими глазами. Я даже не знаю кого мне было больше жалко, Митю или Катю. А ведь была ещё и Грушенька которая тоже его любила. А ей каково? Всё таки ревность это одно из злейших человеческих чувств, не так страшна женская обида как в совокупности с ревностью. И ведь не искоренить это чувство никаким доступным человечеству способом.
Наконец рыдания её стали всё реже и реже пока не прекратились совсем. Он поднялась с земли и немного отряхнула платье от прилипшей к нему пыли.
Достоевский выдержал долгую паузу, пока не произнес новые слова.
- «Братья Карамазовы»
Услышав это, из глаз Катерины снова полились слёзы и она опустив голову молча и как то тихо вышла из шатра.
Я же ждала то что будет дальше. Наблюдая за душевными муками других, я вдруг поняла какой сильный контраст они представляли собой между происходящим здесь и снаружи. И теперь я наконец поняла истинное предназначение шатра отделявшего внешние физические муки от внутренних моральных. Шатёр вероятно символизировал внутренние душевные переживания, которые были гораздо тяжелее чем физические. Ведь сломанные кости могут срастись, да и без рук жить можно, но душевные раны, которые возникают в таких жизненных ситуациях, гораздо страшнее и больнее а иногда и на всю жизнь. В конце концов, при любой пытке, ты получишь избавление в качестве смертельного исхода, но как продолжать жизнь с горем на сердце? Как жить зная что твой близкий человек пострадал от твоих собственных рук или неосторожных поступков. Как можно издеваться на собственной любовью и совестью?
Разглядывая окружающих, я пытаясь понять что же они? Зачем они пришли сюда? Но ответов не находила, окружающая меня реальность продолжала оставаться загадочной.
Время шло, я продолжала выслушивать женщин которые рассказывали свои ужасные истории одна за одной и страдала вместе с ними.
Но больше всего мне было жаль самого писателя. Он был вынужден всё это переносить душевно, класть на душу тяжкий груз исповеди, быть беспристрастным и только крупные капли пота на щеках и глубокие морщины перерезающие широкий лоб поперёк, выдавали в нём внутреннее беспокойство и мучение. Он изо всех сил старался держаться на месте и безучастно наблюдать за происходящим, не проявляя собственных эмоций. И только тут я поняла какую важную роль он играет в этом адском сборище.
Подумать только, ведь ни один человек на этой площади, никогда и ни за что, не станет выслушивать этих горемык. А ведь носить в себе великую печаль и знать, что это лежит на сердце твоём навсегда, до самой смерти и возможно останется после смерти, абсолютно не выносимо. А так, хотя бы есть шанс, что на доли секунды кто-то другой, пусть и не поймёт так хотя бы осудить тебя, освободив в душе минимум места для частички твоей боли, и уже от этого станет легче. Ведь если припомнить Раскольникова, мучающегося от собственных внутренних переживаний, и от того что он не мог передать все свои мучения хоть кому-то ещё, и обречённо понимающего о том, что узнав только факт об убийстве в его лице, никто из полицейской службы уже не станет разбирать зачем и почему он это сделал, становиться страшно. Видимо, именно поэтому, первой кому он открылся всерьёз, была Софья Мармеладова. Простое человеческое раскаянье в своих поступках бывает порой гораздо целительнее нежели последующее за ним жестокое наказание. Ведь если подумать, уже совершив безвозвратно преступление против своей совести, сделав этот символический шаг в пропасть душевного чистилища, человек наказывает себя сам. И не просто наказывает а наказывает жестоко, так как никто другой и не накажет. Самый главный человеческий судья это он сам, и никакой Бог тут не поможет. Наоборот, на Бога тут надеются как на спасение своей души, как на оправдание всего совершённого за жизнь. Но видимо Богу, достаточно спросить у человеческой совести, виновен ли её владелец в чем либо или нет. А совесть уже в точности расскажет всё подробно, и если кто-то говорит что совести у него нет, или он пошёл с ней на сделку, то не верьте, он лжёт и себе и вам. Просто человек заранее смирился со своей карой и сам себе выдвинул приговор на вечные мучения, отчаявшись. И чаще всего это происходит в небольших поступках.
Но если бы вы повесили над своим рабочим местом книжную полку над головой, в качестве напоминания о том что уворачиватся от удара об голову следует только во время того как встаёшь со стула, то сразу же забыли об этом. Но помнить об этом начинаешь лишь после того, как забывши единожды, сильно ударишься. Тоже самое и с совестью И очень жаль тех, кто обрекает себя на муки по глупости не задумываясь о последствиях.
Погрузившись в собственные мысли, я не заметила как осталась сидеть в полном одиночестве на своём месте. В шатре оставались только я и писатель, остальные женщины видимо выговорившись, по тихому покинули помещение.
Он болезненным взглядом посмотрел на опустевший зал, и его страдальческое выражение лица сменилось на облегчённое.
- Господи! – сказал он. - И зачем мне все эти муки?
С этими словами он достал носовой платок из кармана своего бордового фрака и вытер им лицо и лоб. Встав с большими усилиями с кресла, он расправил спину и плечи и тихо покряхтел.
- Устал я, груз этот духовный на себе таскать – сказал он еле слышно.
- Вот уж и книг сколько написал, ведь пожалуйста читай да учись на чужих примерах, ан нет. Лезут, пакостят, убивают себя потихоньку изнутри а потом ходят по грешной земле и страдают в муках душевных.
- Да ведь разве вы виноваты в этом? - спросила я несмело, - Вам то зачем всё это?
Услышав этот вопрос, он внимательно посмотрел на меня и осторожно сошёл со сцены. Видимо то ли про причине преклонного возраста, то ли из-за болезни, но каждый шаг давался ему с трудом. Его взгляд, был таким выразительным и проникновенным, что я невольно поёжилась на месте. Мне показалось что посмотрев на меня лишь секунду он тут же увидел всю мою жизнь начиная от рождения, заканчивая моей смертью.
Подойдя ко мне совсем близко, и постояв немного в раздумье, Фёдор Михайлович сел рядом, положил свои руки на спинку находящегося впереди стула и громко вздохнул.
- Зовут то тебя как? – спросил он с выражением, будто декламировал чью-то статью или книгу.
- Лиза – ответила я.
- Лиза. Хорошее имя, самому то не нужно представляться?
- Ну что вы, кто же не знает Фёдора Михайловича у нас?
- Знают – согласился тот, - но знают чаще всего только имя, и по рассказу про студента который топором старуху замочил.
- Ну не скажите – сказала я с жаром, - ваше имя по всему миру известно, иностранцы вон как с ума по сходили, всё время спектакли ставят по вашим произведениям. А сколько фильмов у нас сняли, да что у нас. Японцы и те снимали.
- Фильмов говоришь? – спросил он задумчиво.
- Так то же всё учёные люди. Им по профессии положено. А вот так, чтобы простой люд читал, этого всё меньше и меньше.
- Я за всех сказать не могу, но лично читала пару романов.
- И что? Что вынесла то. Из прочитанного?
- Ну как что ? - сказала я замявшись. - Просто интересно было почитать, а что вынесла я уже и не помню.
- Ну спасибо хоть за честность. Только то-то и оно что не помнишь. Виноватым я себя чувствую.
- Это почему? – спросила я.
- А потому, что писал всю жизнь для людей, да видимо слишком заумно. Не смог я передать им простое и светлое чувство любви к ближнему своему.
- Да помилуйте Фёдор Михайлович, ведь книги ваши это классика русской литературы.
- Так то оно так, да только классику эту воспринимают как угодно, да не так как нужно.
- Я ведь при жизни если знаешь, не очень популярен был, видимо потому что в романах моих жизнь была отражена такой какая она есть повсеместно. А кому станет интересно читать о том что и так перед глазами находиться? Зайди в любой дом, там интриг да страстей столько что на несколько романов вперёд хватит. Да и не гонялся никогда за славой своей, поэтому и не строчил всяких скороспелок ради гонорара, так как в настоящее время, когда книги издают не для того чтобы мыслью умной поделиться а для того чтобы денег заработать. Боже мой как же опошлили сейчас собственно само звание «писатель». Знаю, знаю наперёд что ты скажешь, знаменитость, наследие, заграница. А знаешь ли ты как сейчас воспринимают мои книги? Как историю, чтобы узнать как раньше жили, да насладиться интригою да страданиями человеческими вместо того чтобы на ошибках прошлого поучиться. Ведь сколько бы не жил человек на земле нашей, а всё одно, и думает и мыслит и переживает одинаково, что сто лет назад, что двести. Так почему же он снова и снова идёт по одному и тому же ложному следу? Мучаясь от своих постоянных ошибок? Ведь Любовь Лиза это не привилегия и не собственность наша. Это дар, посланный нам господом в утешение. И она не бывает плохой или хорошей, доброй или злой, всё это мы сами с ней делаем, сами ярлыки навешиваем, извращая её понятие до неузнаваемости. И страдаем первоначально не от того что нам не отвечают взаимностью а из-за того что любовь свою нельзя делить или навешивать на кого-то. Не можешь любить не люби, и нечего тут обвинять других или себя. Мы просто любим себя мучить да ещё и гордимся этим, на показ выставляя, приписывая свою любовь в оправдание своих мук и прегрешений. Вот и ты, думаешь не знаю зачем пришла? Знаю, чтобы ответы получить на вопросы которые внутри накопились, и помощь тебе нужна особая. Если с кликушами этими я и разговаривать не стал и не буду, для их же пользы, то с тобой другая ситуация.
- А почему вы не общаетесь с ними?
- Да ведь просто всё, станешь человеку соломинку протягивать в виде душевного участия в горе его, так он тебя же и потопит в муках собственных, да ещё и переложит на тебя их большую часть.
- Это каким же образом?
- А таким, коли выслушаешь такого страдальца, проникнешься, пожалеешь да утешать станешь, так он и сам поверит в свою беспричастность и невиновность. А винить начнёшь то он покаяние своё, злобой к тебе от слов твоих заменит. И всё только для того, чтобы чем-то или с помощью кого-то, муки из своей души вывести. А уж за ними не станет, они и других будут обвинять с пеной у рта, чтобы только от себя вину огородить.
- Да ведь разве это поможет?
- Нет конечно. Боль может и заглушит на время, но потом та с ещё большей силою своё действие возымеет. Так что как видишь, молчу, терплю, держусь чтобы хоть одно лишнее слово не проронить в их адрес, иначе быть беде. А соблазн сама понимаешь, очень велик, иной раз такие ужасы расскажут что внутренне не раз подивишься, насколько может пасть душа человеческая.
Да и не может человек судить других, не имеет права. Чтобы судьёй быть человеческим, нужно быть чистым со всех сторон. А таких нет ни одного на земле, кроме внутренней совести, она с самого рождения иммунитет к греховности и ошибкам человеческим имеет, так что все мысли греховные или просто злые от неё как от стенки отскакивают.
- Я хотела спросить, а как же вы в таком месте не совсем чистом оказались? Ведь здесь сплошные грешники?
- Да как же мне быть в другом месте, если все грешники сами ко мне притягиваются.
- А отчего они сюда приходят?
- По глупости ложной, дело в том что человечество придумало себе в оправдание в виде мук за грехи себе в наказание. Это ведь и в религии любой нет-нет да и проскальзывает, где явно, а где тайно.
- Да ведь разве не так? Я полагала что все деяния человеческие имеют свою цену и худшие из них наказываются, и религия об этом говорит. Ведь и Христа за грехи человеческие распяли, да и в библии про суд божий всё сказано.
- Вот именно! - сказал он громко и поднял вверх палец. - То что в библии сказано про суд, и есть самое первое доказательство, того что библия написана человеком а не Богом, чтобы все испытывали страх. А страх этот, есть прямой путь к отчаянию. Никто тебя наказывать не будет, кроме самого себя.
- Да как же это?
- А вот так, искупление своё может состоять не из самоистязания или истязание других провинившихся а в проявлении любви человеческой к другим. А любовь эта, если она искренна, родит в себе тысячи хороших и добрых поступков в собственном сердце и во всём мире. Господь наш вседержитель, призывал нас в первую очередь к любви и добродетели а не к мучениям и наказанию на суде верховном. Не может вера основываться на страхе нашем. Страх это прямой путь к отчаянью. А отчаянье в свою очередь порождает тысячи последствий, тянущих душу во тьму.
- А что же с ними то будет? Они ведь уверенны в обратном?
- Верят и будут верить. Ведь мучение это чисто человеческая черта. И я их вовсе не виню их за это, они сами себя наказывают.
- Да как же сами, они же не только себя но и других пытают?
- Пытают не спорю, и даже умерщвляют себе подобных. Да только ничего не поделаешь против природы человеческой. Я даже больше скажу, это всё звериное начало, и иногда чтобы стать человеком нужно ещё ой как попотеть. Все они сейчас наслаждаются муками, но муки эти лишь видимые, будто шапка айсберга. А вот то что под водой находиться, никто из них и не догадывается. Любовь это благодать божья и лишь тот её в сердце носит, кто пустить её в него может, не требуя ничего взамен, бескорыстно. А пустивши единожды, уже обратного пути нет. Не можешь ты, вот так вот требовать любви от другого, как вещи какой-то.
- То есть вы хотите сказать, что любить нужно безответно, даже если эта любовь не взаимна?
- Она и не может быть взаимной просто потому что у каждого она своя. У тебя любовь своя, у твоего любимого своя, словно душа в теле. А объединённых душ не бывает как и одинаковых. Иногда в самых редких случаях, когда любовь с обоих сторон разрастается в самом пике своём, души могут едва соприкасаться друг с другом, но не более. Так что все твои муки душевные не от любви, а от собственной душевной инквизиции, которая эту любовь отвергает и делает из неё чучело или имитацию, заменяя настоящую. Так что очень может быть, что ты принимаешь свою настоящую любовь за чучело, которое тебе подсунула внутренняя инквизиция. Словно собака принимающая подброшенного ей людьми котёнка за своего щенка.
Выслушав это, у меня ещё больше запутались мысли, а голова перестала соображать. Я устало посмотрела на него, по моему в этот момент в моём взгляде просквозило отчаяние.
- Вижу Лиза, что тяжело тебе понять всё это, время нужно. Знаешь? Тебе нужно обязательно встретиться с Адамом.
- С Адамом? Переспросила я удивлённо.
- Да с ним, с тем самым, который в библии описан как первый человек на земле.
- Да разве он жив?
- Он и не умирал никогда, но это длинная история. Сейчас нет ни времени ни желания, да и устал я порядочно.
- Да где же я его найду?
- Не знаю. - сказал он задумчиво. - Тут везение нужно, но если встретишь, все ответы на вопросы свои получишь. А сейчас извини, но пора мне. Если помощь какая понадобиться приходи к Летнему саду, там у нас «клуб борцов за чистоту человеческой природы и сознания».
Я знаю. Мне уже Лев Николаевич рассказывал.
- Так ты и с графом знакома?
- Немного, мы случайно встретились, когда я по улице шла. Он мусор подметал на улице.
- Ну да, конечно, он у нас труженик.
- Фёдор Михайлович а разрешите поинтересоваться?
- Спрашивай, коли не шутишь.
- Скажите, вот этот костюм на вас, точно в такой же был одет и Лев Николаевич – это что форма такая?
- Ну можно сказать и так.
- а зачем?
- Мы своего рода, добровольное общество по борьбе с пороками человечества. Что-то вроде санитаров леса. А форма нужна для приметности, чтобы каждый мог подойти и помощи попросить.
- А как же тогда полиция Совесть?
- Оооо, это бескомпромиссные ребята, долго думать не будут. Их задача пресекать и наказывать, в другие тонкости они не вникают. Если мы можем и предотвратить что-либо замышленное то они будут ждать ровно столько пока не произойдёт само преступное действие. К тому же на них очень легко влияют основные власти что может привести к проблемам. Потом конечно же всё устаканится и успокоится автоматически, но бывает так что мэрия нестабильна, а действия произошедшие по вине необдуманных поступков уже не вернёшь обратно.
- Это бывает.
- Вот именно бывает. Ну да ладно засиделись мы тут, а у меня ещё дела.
- А у меня вот дел нет.
- Как это?
- Я тут недавно оказалась и не могу понять куда именно мне идти и что делать. Понимаю только что город этот мне одновременно и знаком и нет. Кое что похоже, а кое что абсолютно фантасмагорично, причем я не всегда могу определить где тут правда а где вымысел. Голос направлявший меня, неожиданно пропал, и не отзывается вот уже почти целый день. Единственно что мне ясно, так это то, что город этот не мой, и мне необходимо найти выход.
- Голос говоришь? Всё это очень интересно, а знаешь что? Попробуй найти себя!
- Как это себя? Вы в метафорическом смысле или прямом?
- В прямом, попробуй найти свою копию. Такое в этом городе иногда случается.
- Вот вы о чём? Да я уже нашла, только вот копия моя, оказалась маленькой девочкой.
- Да нет, я не об этом тебе говорю. Ну ты сама подумай. Если в этом городе находиться твоя маленькая копия то наверняка есть и большая. И мало того эта самая копия, живущая здесь и подскажет тебе выход в свой город.
- А ведь вы правы Фёдор Михайлович, я о об этом как то не подумала.
- Ну вот и займись её поисками а там видно будет. А я пойду, и вот ещё что. Не задерживайся в этом месте подолгу, а то под вечер они ещё сильней тут буянить начинают, так что делать тут нечего да и находиться не безопасно. Сердце у тебя чистое, не для этих мест.
- Ой не знаю, чистое ли? - с сомнением спросила я у себя.
- Не волнуйся!
Он неожиданно улыбнулся посмотрев на меня каким-то особенно добрым взглядом, будто старый и преданный друг, затем достал из полы своего фрака небольшой топорик, и бодрым шагом, будто молодой человек, уверено вышел из шатра. Я стояла раскрыв рот. Ещё минуту назад передо мной сидел старый и больной старик со взглядом полным печали и душевных страданий. И вот теперь вдруг, надо же, такая трансформация.