Пояснение к фото. После смерти нашей мамы (в 2006 году) родительский дом унаследовала наша сестра Татьяна. Дом ветшал, и тогда Татьяна произвела обмен на однокомнатную квартиру там же, в Аксу, где и живёт поныне. Новые хозяева на территории огорода построили себе новый дом, а бывший наш домик неверно снесут.
Глава 7
Заканчивался сентябрь. Мама вспомнила, что прошёл ровно год, как она вернулась из Германии домой в Белоруссию, и ровно месяц, как судьба занесла её из Европы в этот далёкий азиатский край. Всё здесь для неё казалось непривычным: и климат не тот, и солнце не то, и вода другая. Неужели здесь придётся жить и рожать детей? Размышления не давали покоя. Как-то заговорила на эту тему с мужем, тот резонно обосновал:
— Послушай, Броня, неужели ты забыла ситуацию в Борковичах? Работы не было ни тебе, ни мне, с питанием трудности. Я думаю, что здесь нам будет намного проще. Давай немного подождём, присмотримся. Кстати, на днях поедем в село смотреть дом, в котором будем жить.
Отец не лукавил. С ним действительно разговаривала Ульяна Егоровна, интересовалась дальнейшими планами сына. Когда поняла, что он приехал с женой насовсем, сразу предложила:
— Коленька, поезжай в Ермак, посмотри дом, что мы купили на твои деньги. Там сейчас живёт детвора, ходят в школу. Может, что подремонтируешь и переселяйтесь.
Отец во время войны регулярно присылал своим родителям деньги по аттестату, офицерам это разрешалось, на них они и купили деревянный домик. Мои родители без промедления отправились «на разведку» в село. Село Ермак являлось районным центром, хотя особыми размерами не отличалось. Район должен был называться Ермаковским, но назывался Кагановическим в честь того самого Лазаря Моисеевича, политического деятеля, который занимал высокие посты в правительстве при Сталине и который, как впоследствии выяснилось, оказался активным организатором массовых репрессий тридцатых годов. В начале пятидесятых годов району вернули законное название.
Отец, собственно, уже успел побывать в селе: ему после приезда сразу рекомендовалось явиться в военкомат и стать на воинский учёт. Теперь решил показать село, свою малую родину, жене. Прошлись до центра, зашли в сельмаг. Кроме магазина, в центре заметно выделялись два больших одноэтажных здания: райком партии и школа. Школа до войны была семилеткой, а после войны получила статус средней.
Напротив сельмага, через дорогу, был виден небольшой рынок. Подошли к нему. Здесь торговали несколько женщин овощами и молочными продуктами, одна казашка стояла в стороне и продавала овечью шерсть. Недалеко от рынка, у забора, стояли на привязи лошади под сёдлами. Все дороги были грунтовые, разбитые телегами. Возле дорог и у домов не росло ни одного деревца, а сами дома были невысокими, снаружи мазаные глиной, с маленькими подслеповатыми окошками.
Когда вернулись к дому, мама увидела невдалеке с южной стороны небольшую рощу из молодых тополей и других насаждений. Отец ей разъяснил:
— Это сад. Посадил его и ухаживает за ним дед Баранов, живёт такой чудак в селе, последователь Мичурина.
От всего увиденного в селе мама была просто в шоке. После Германии она на родные Борковичи без слёз не могла смотреть. А здесь ещё большее убожество! И какая-то азиатская одичалость. Впечатлениями простодушно поделилась с мужем, чем привела его в уныние.
Дом, который родители приехали посмотреть, почти одиноко стоял метрах в ста от берега Иртыша и мало чем отличался от тех, которые были в селе: маленький, неказистый. Когда-то давным-давно это помещение использовалось в качестве сторожевой будки на пристани. Рядом, буквально через забор, была только сельская баня. Каким образом сельская банька и бывшая сторожка оказались рядом, никто не знал.
В доме сейчас жили трое школьников: Володя, Петя и Дуся. Они очень обрадовались, узнав, что брат со снохой скоро переедут в село и будут жить с ними — понимали, что такие дела, как приготовление пищи, стирка белья, топка печи будут переложены на чужие плечи. Мама ещё не знала об ожидавших её трудностях.
Жить в Ермак родители переехали во второй половине октября. Уже наступили холода, до закрытия навигации на реке оставалось не более двух недель.
Накануне отпраздновали день рождения мамы: ей исполнилось двадцать лет. По договорённости отмечали не семнадцатого, а восемнадцатого октября, в пятницу. К вечеру на «остров» съехалась почти вся родня, кроме семьи Марии, у которой сильно заболела одна из дочерей.
В этот день в гости к Анне должен был приехать её парень Федя. Ближе к вечеру на «острове» действительно появился коренастый, круглолицый, с голубыми глазами и добродушной улыбкой молодой человек в чёрном бушлате и форменной шапке железнодорожника. Анна его представила:
— Это Федя.
На «острове» началась суета: приехал Нюськин жених!
Весёлый и общительный Фёдор Иванович, а для детей просто дядя Федя, сразу всем понравился. Иван с Петром особой застенчивостью не отличались, и если к старшему брату и его жене относились с некоторой почтительностью и не позволяли лишней фривольности, то на Фёдоре повисли с первых минут. Ульяна Егоровна потихоньку ворчала:
— Черти вертоголовые, не дают человеку покоя.
Моему отцу Фёдор тоже понравился. Фамилия у него, правда, оказалась какая-то устрашающая: Аристархов, но это ничего, был бы человек хороший. Когда дети немного поутихли, отец с гостем долго беседовали под «салкыном» на самые разные темы. Здесь же на летней печке женщины готовили праздничный ужин. Володя рубил дрова и поддерживал в печи огонь. Фёдор рассказывал, что работает помощником машиниста локомотивного депо в Павлодаре: водит грузовые составы в Караганду, Алма-Ату и другие города. Насчёт Анны у него серьёзно: они решили к весне пожениться. Потом подозвал Володю и, улыбнувшись, спросил:
— Аня говорит, что ты в школе отличник.
— Ну, какой я отличник, — смутился Володя,— не дотягиваю.
— Кем хочешь стать?
— Военным мечтаю.
— Похвально, похвально.
Когда Володя отошёл, отец сказал:
— Серьёзный парень. Цель в жизни поставил и стремится к ней. Мне он сказал, что хочет поступить в лётное училище. По-моему, неплохой выбор.
Фёдор одобрительно покачал головой. Вскоре Ульяна Егоровна всех пригласила за стол.
Первый тост в честь молодой снохи произнёс немногословный свёкор Иван Иванович. Все выпили. Мама не пила, только слегка пригубила. Володе вообще не наливали, хотя он сидел за одним столом с взрослыми. Дети кушали за отдельным столом — здесь всегда так было принято. К середине застолья все начали шумно разговаривать, смеяться.
— Я вам сейчас расскажу шутку,— вдруг сказала Анна. За столом притихли.— Встретилась мне недавно в селе женщина, такая простуженная, с ребёнком. Слышу, что говор у неё странный. Спрашиваю, мол, вы не местная? Она отвечает, что нет. «А откуда?» «Издалека». Спрашиваю, какой она национальности? Она мне и говорит: «Минануска я». Нос у неё заложило и получилась вместо слова «белоруска» — «минануска». Ха-ха-ха.
Никто не засмеялся. Ульяна Егоровна осуждающе глянула на дочь. Шутку золовки мама восприняла болезненно, шутку, может быть, и не очень злую, но сказанную не совсем к месту. Это была первая шпилька. И не последняя.
Как-то при разговоре с Иваном Ивановичем мой отец похвалился, мол, вот видишь, батя, какую невестку я вам привёз: и красивая, и работящая. На что тот то ли в шутку, то ли всерьёз ответил:
— Тот же навоз — только издалека привёз, а красивая жена — чужая жена.
Отец смолчал, а мама всегда помнила обиду, нанёсённую ей малокультурным и грубым в обращении с людьми свёкром.
Глава 8
Уже выпал первый снег, когда отец и мама переехали в Ермак. Переселение оказалось недолгим: с «острова» от своих родителей они привезли двуспальную кровать, кое-что из кухонного инвентаря. Много ли надо молодым? Отец заготовил дров — привёз две полные лодки. На некоторое время топлива должно было хватить.
Мама сразу включилась в работу, от недостатка которой действительно не страдала: приходилось готовить много еды, кроме стирки своей одежды и белья, нужно было обстирывать детей. Дети были очень шумными, особенно никакого мира не было между Петей и маленькой занудой Дусей, а если приходил в гости Ваня, весь дом и вовсе поднимался на уши.
Что же из себя представлял дом, а если точнее сказать, домик, где стали жить родители и где жили школьники — два брата и сестра отца? Домик состоял из двух комнат с небольшими сенями у входа. Родители обосновались в комнате, которая была побольше и в которой была печь, а дети жили в пристроенной сбоку комнате, которая была размерами поменьше. Когда-то раньше домик состоял из одной комнаты, посередине которой находилась печь, а когда была пристроена вторая комната, в ней печь делать не стали, и из-за этого в маленькой комнате почти всегда было прохладно.
Комната родителей делилась печью на две небольшие половины: правая служила как бы спальней, а левая — кухней. Из «кухни» был вход во вторую комнату, к ученикам. Получалось, что комната родителей была проходной.
Печная плита находилась со стороны «кухни» и там всё время что-то варилось, подогревалось, сушилось, кастрюли на печи постоянно парили, отчего воздух в комнатах сильно увлажнялся. Зимой эта влага на стёклах маленьких одинарных окошек намерзала таким толстым слоем льда, что даже днём делать уроки или готовить обед нередко приходилось при зажжённой керосиновой лампе.
Входная уличная дверь находилась как раз напротив печи. И когда в зимнее время дверь открывалась, а это происходило постоянно, морозный поток воздуха огромным белым клубком врывался в комнату и рассекался печью на две части. С правой стороны клубок тут же опадал на спальное ложе родителей, а с левой, минуя «кухню», тихо угасал на пороге детской комнаты.
Зима пришла рано. После ноябрьских праздников стала река. Мама никак не могла привыкнуть к постоянно дующим ветрам. Осенью она этого ещё как-то не замечала, а с наступлением сильных холодов печь приходилось топить чуть не по два раза в день: тепло выдувалось за считанные часы.
Через несколько дней отец устроился на работу. Помощь в поиске работы офицерам запаса обычно оказывали военные комиссариаты (военкоматы). Когда отец туда обратился, ему тут же предложили работать дежурным офицером в этом же военкомате. Похоже, жизнь начинала устраиваться.
Время было послевоенное, сложное, в военкомате дежурили круглые сутки. Работа у отца отнимала много сил: дежурить приходилось то в день, то в ночь, после суточного отдыха снова на смену. С ночи отец приходил уставший, раздражённый. Детвора, особенно младшие, этого не понимали — в доме всегда было шумно. Чтобы уснуть, отцу пришлось вспомнить старый армейский способ: он укладывался в постель, поворачивался лицом к стене и накрывал голову другой подушкой. Порой даже дети не сразу догадывались, что в ворохе постельных принадлежностей кто-то днём спал.
От работы по дому мама к вечеру просто с ног валилась. У неё к Новому, 1947 году, уже был большой срок беременности. Посильную помощь невестке оказывал Володя: к ней он относился с большой симпатией и уважением. Значительная часть тяжёлой работы — носить воду, колоть дрова — легла на плечи юного деверя, хотя много времени и сил у него отнимали занятия в школе. Мама всё время удивлялась Володиному трудолюбию и отзывчивости.
Глава 9
Перед самым новым годом отец пришёл с работы в отличном настроении и загадочно сказал жене:
— К Новому году исполняются любые желания. Загадай какое-нибудь.
— Ну, загадала, — сказала мама.
— Нет, ты вслух скажи.
Подбежали дети (по просьбе мамы тётей они её не называли, только по имени):
— Броня, загадай конфеты!
— Хорошо. Загадываем конфеты.
— Насчёт конфет не знаю, но что-то должно быть!— улыбнулся отец.
Не говоря ни слова вышел на улицу и тут же вернулся с небольшим фанерным ящичком:
— Держи, Брончик, это тебе.
Мама осторожно взяла ящик, присмотрелась к надписи на нём, потом растерянно села на стул и заплакала. Это была посылка из Борковичей, подписанная таким знакомым почерком!
В посылке были уложены женские валенки-катанки, вязаные шерстяные носки и рукавички, толстый кусок солёного сала, несколько колец домашней колбасы и немного карамели. Внутри одного валеночка лежали свёрнутые рулончиком четыре хлопчатобумажные белые пелёнки и два чепчика, а в другом — долгожданное письмо, которое начиналось словами: «Здравствуй, милая доченька Броня и уважаемый Николай Иванович». Это и все другие письма мама потом хранила долго.
Перед новым годом школьников отпустили на зимние каникулы и все дети ушли на «остров» к родителям, взяв с собой немного белорусских гостинцев. Дома установилась непривычная тишина. Отец с мамой новогодний праздник встречали вдвоём. Был испечён рыбный пирог, отец где-то раздобыл бутылку вина, а колбаса с тмином была хорошим дополнением к праздничному столу.
Чтобы современному читателю легче было представить бытовую обстановку того времени, хочу немного об этом рассказать. Первые послевоенные годы были очень тяжёлыми для страны: кругом разруха, не хватало хлеба и других продуктов питания. Рассказывали, что в степных районах Казахстана от недоедания умирали некоторые казахские семьи, да и не только казахские.
На этом фоне жизнь у бакенщиков была полегче — их кормила река. И родители мои спасались тем, что их родные работали бакенщиками и помогали то рыбой, то мясом, то молоком. Но была и другая сторона жизни — бытовая.
Электричества в селе в то время не было — везде в домах для освещения использовались обыкновенные керосиновые лампы. Они делились, в свою очередь, на три вида: два — для освещения внутри помещения, это семи- и десятилинейные лампы (последние светили поярче), и третий вид — для освещения в любых других условиях, хоть под дождём на улице, — они назывались фонарями «Летучая мышь». Улицы, правда, не освещались, поэтому с наступлением темноты там можно было ногу сломать.
Тогда не было никаких бытовых приборов. Не было стиральных машин — стирали руками в простых жестяных корытах (в них и детей купали). Мылом пользовались обыкновенным, хозяйственным, а для мытья лица самым модным мылом считалось дегтярное и глицериновое, реже хвойное. Зубных паст тоже не было, зубы чистили каким-то белым порошком, который иногда продавался в маленьких, круглых коробочках. Про шампуни и стиральные порошки тогда никто ещё не слышал.
Не было в селе в то время телевизоров, возможно, даже слова такого не слышали. И радио не было: государственные радиоточки в домах появились гораздо позже. Телефонов в домах никто не имел, было лишь несколько казённых (государственных) — на почте, в райкоме партии, в военкомате, — с помощью которых поддерживалась связь с миром. Телефонные линии нередко отказывали, поэтому, к примеру, связь сельского военкомата с областным центром на случай срочного сообщения обеспечивалась круглосуточно дежурившей радиостанцией, подключенной к громоздким аккумуляторам. Автомашин на всё село было несколько штук, и те старенькие, допотопные.
Еду готовили на печи, которую постоянно приходилось подтапливать дровами. Керогазы и примусы появятся позже. О газовых плитах тогда здесь ещё не знали.
С наступлением темноты жизнь в селе продолжалась при керосиновых лампах. В целях экономии керосина мои родители, как и многие другие жители, ложились спать пораньше. В наступившей тишине порой было слышно, как шумел за окошками ветер.
Вот в такое нелёгкое время, живя в небольшом домике, ожидали появление первенца мои родители.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2010/07/31/421