Из недавнего прошлого
Когда я вспомнил о том, о чем собираюсь сейчас рассказать, то первым делом подумал, а почему я не догадался написать об этом раньше. Видимо, потому, что особого значения этой истории не придавал. Но совсем недавно она показалась мне довольно занимательной.
Так вот, в конце мая 2001 года в аэропорту грузинской столицы высадился внушительный по численности десант итальянских журналистов. Одного из них, спортивного обозревателя газеты «Ла Репубблика» Коррадо Сануччи, предстояло встретить мне.
Попросила об этом сотрудница редакции «Репубблика» Фиаметта Кукурниа – супруга аккредитованного в Москве корреспондента газеты «Ла Стампа» Джульетто Кьезы, позже ставшего книжным издателем, а затем и депутатом Европарламента.
Джульетто, некоторым образом отличавшийся левыми взглядами, нередко наезжал в Тбилиси в 90-е годы, писал тревожные репортажи с далеко идущими аналитическими выводами, и, кроме того, не без моей помощи – поскольку я тогда работал в пресс-службе главы государства, – пару раз получал согласие на интервью с президентом Эдуардом Шеварднадзе. К независимым постсоветским демократиям Кьеза относился с изрядным сомнением. Кстати, свой устойчивый скептицизм он со временем выплеснул в довольно нашумевшей книге «Прощай, Россия!» Что касается Грузии, то в ее столице он получал профессиональное удовольствие от непривычных впечатлений: беседы при свечах – электричество тогда присутствовало у нас лишь в умопомрачительном дефиците – волновали его предвкушением собственных публикаций о неправдоподобной стойкости здешнего населения. Однако помню удивление Джульетто, когда мы сели ужинать: обилие блюд, увенчанных белым грузинским вином «Твиши» и густой красной «Изабеллой», явно не вязалось с тем общим замыслом, который заставил его приехать в Тбилиси. Помимо смуглого сицилийца Кьезы, пораженного политической неорганизованностью нашего общества, приходилось принимать и другого репортера из «Стампы» – жизнерадостного парня по имени Фабио.
Таким образом, у меня уже был некий опыт общения с итальянскими журналистами, и не только с итальянскими. И вот теперь оставалось познакомиться с еще одним римлянином, будоражившим общественное мнение Апеннин пусть не политическими, но не менее захватывающими спортивными репортажами.
Фиаметта, по-итальянски мелодично растягивая слова, эмоционально прокричала в трубку, что Коррадо Сануччи – интересный человек и серьезный репортер. Происходило это примерно так: «Нода-ар, значит, слуша-ай. Коррадо привезет тебе гонора-ар за две твои статьи-и в нашей «Репубблика». Теперь – гла-авное. Он наде-ется, конечно, на твою помощь. Его надо встретить и объясни-ить, какой там вообще полити-ический и криминальный фон, и что у вас происходит, почему-у и так далее. Чтоб он понимал общий конте-екст. Он про тебя знает».
Фиаметта спешила заручиться моим согласием. Конечно, встречу и помогу, тем более что человек взялся доставить долгожданные деньги. «Не беспокойся, Фиама. Еще и достопримечательности покажу разные, - успокоил я ее. - Как узнать Коррадо в аэропорту?» Фиаметта ответила после паузы: «У него в руках будет большой транспарант с надписью – «Привет, Нодар!» Сказала, что он похож на древнеримского императора: седые вьющиеся волосы, массивное лицо, голубые глаза. Последовала еще одна пауза. «Почти Кали-и-и-гула!» - внезапно воскликнула Фиаметта, выдав раскатистый хохот. Затем добавила, что остальное, в чем надо будет проконсультировать Коррадо, он объяснит сам.
Причиной шумного и суетливого появления в Тбилиси итальянских мастеров пера и микрофона стал отборочный матч чемпионата мира по футболу. Старательной и техничной сборной Грузии, лишенной однако подлинной уверенности в своих силах, как и сколько-нибудь ощутимых шансов на выход в финальный турнир, предстояло пройти непростое испытание в матче с командой, в которой играли Франческо Тотти, Алессандро дель Пьеро, Фабио Каннаваро, Джанлуиджи Буффон и целое звездное поколение виртуозов. В случае победы гостей, а она представлялась им довольно реальной, трехкратные – на тот момент – чемпионы мира оказывались в одном шаге от получения путевки на участие во всемирном футбольном празднике в Южной Корее и Японии. Однако очевидная обеспокоенность Коррадо Сануччи и его многочисленных коллег, представлявших как крупные, так и специальные спортивные издания, телекомпании и радиоканалы, включая региональные, объяснялась не только тем, как сыграет «Скуадра адзурра» в Тбилиси. Интерес итальянских журналистов к обстановке в Грузии имел достаточно конкретные причины, потому что примерно за месяц до того, в самом начале мая, в Тбилиси с целью получения выкупа был похищен младший брат защитника итальянского «Милана» и сборной Грузии Кахи Каладзе.
В Италии эту весть, особенно рьяные почитатели «Милана», восприняли с тревогой. Журналистам поэтому не терпелось разобраться, чтобы понять, как подобное могло произойти. И как это скажется на качестве игры Каладзе. Кстати, одна из статей, о которых говорила Фиаметта, была как раз о той печальной истории. (Вторая, что не суть важно, обрисовала позицию Грузии в отношении событий в бывшей Югославии, где свирепствовал так называемый «балканский кризис»).
Коррадо Сануччи я узнал по описанию Фиаметты и подошел к нему вовремя. Неважное знание английского и абсолютное незнание итальянского – кроме фраз из песен Адриано Челентано и нескольких словосочетаний, совершенно непригодных для делового общения, – вынудило меня благоразумно и, конечно, заранее обратиться за помощью к выпускнику Института иностранных языков – сыну моего тбилисского коллеги, замечательного фотожурналиста. По дороге из аэропорта я старательно отвечал на сыпавшиеся один за другим вопросы гостя. Пришлось начать издалека – с распада СССР, упоминания Гамсахурдиа и его короткого, но невеселого правления, гражданских и военных конфликтов в Грузии. Не слишком подробный рассказ фиксировался журналистом в блокноте, где появлялись отрывистые строки. Нервная рука Коррадо ловко успевала делать записи, не отвлекаясь на запятые и точки. Наконец мы дошли до социального беспредела, до обострения криминогенной ситуации и откровенного бандитизма. Сануччи спросил, а что такое Панкиси? Предполагалось, что брата Каладзе могли увезти туда и спрятать до получения выкупа. На самом деле его, как выяснилось позже, прятали в тбилисской квартире, причем где-то недалеко от моего дома.
Описание многолетних и жертвенных мытарств небольшой, но гордой страны, преисполненной какой-то ущербной энергии, гостя несколько утомило. Сказывалось к тому же длительное воздушное путешествие. И Коррадо на пару минут задремал, а затем, придя в себя, переключился на обзор мелькавших вокруг моего скромного автомобиля загородных пейзажей. Дато Мачарашвили (так звали переводчика) помогал нам добросовестно, демонстрируя вполне уверенное владение английским. «А что это?» - то и дело спрашивал Коррадо, указывая на обилие одинаковых домов, вовсе не совпадавших с его представлениями о городской архитектуре. Когда же мы промчались мимо новостроек и оказались в традиционных пределах столицы, итальянец стал проявлять еще более подчеркнутый интерес ко всему, что он замечал. И когда мы подъезжали к светофору на площади Авлабара, Коррадо спросил: «А что это за здание c античными колоннами?» - и указал взглядом на фасад армянского театра.
– Это? Государственный армянский театр. Труппа, как говорят, основана была еще в девятнадцатом веке. А в советские времена, в 30-е годы, при Сталине и по его указанию, для театра специально возвели это здание в стиле «советского ренессанса». Сталин считал, что поскольку армяне живут в Тбилиси во множестве и издавна, то должны иметь и свой театр...
Коррадо слушал внимательно. А я вдруг вспомнил один любопытный эпизод из жизни театра, и не удержался от соблазна рассказать ему. Дело в том, что в 50-х годах прошлого века на сцене этого театра поставили «Отелло». Когда настало время душить Дездемону, часть зрителей неожиданно заявила протест, не позволяя актеру совершить акт трагического возмездия. Раздался чей-то требовательный голос: "Не трогай ее!" Наряду с культурной публикой в зале оказались уголовники и рецидивисты, которые посчитали, что бедная женщина не заслуживает такого страшного наказания. Актер, игравший Отелло, на какое-то время растерялся. И все же вынужден был довести сцену до конца. Уголовники пригрозили ему расправой, если он еще раз близко подойдет к Дездемоне, и вышли, чтобы встретить его у служебного входа. Но потом стали анализировать сюжет и пришли к выводу, что более всех виноват Яго. В результате актер, игравший этого мерзавца, был нещадно избит около собственного дома. Недавно ту постановку возобновили, но без подобных, конечно, эксцессов, - поведал я, едва сдерживая улыбку.
Дато аккуратно и точно перевел каждое предложение. Коррадо сначала насторожился, но потом от души рассмеялся и спросил: «Это шутка?» Я объяснил, что это правда. «Неужели? О Боже! Это лучшее театральное шоу, какое только можно себе вообразить! Замечательно! Какие добрые и умные преступники!» Понять, иронизирует ли он, или восторгается искренне, было трудно. Казалось, что Коррадо нам не слишком верил. Объясняю ему, что актеры нынешней труппы армянского театра, занятые в «Отелло», сами рассказывали о том случае. Признавались, что сами очень волновались недавно перед началом спектакля. Но это было, по их словам, уже творческое волнение, а не предчувствие новой возможной расправы.
Гость погрузился в какие-то тяжелые размышления. В ожидании зеленого света Сануччи спросил, почему здание театра стоит именно на этом месте. Последовал рассказ о давнем компактном проживании армянского населения Тбилиси в этой исторической части города.
Через пару минут мы миновали площадь Свободы и выехали на проспект Руставели. Я все беспокоился, что под капотом автомобиля может порваться зубчатый ремень, который пора было заменить на новый. И тут вопросы возобновились.
«О, какая эстетика! Беллиссимо! А это какое здание?» Речь шла о театре имени Руставели. Краткий экскурс в прошлое позволил гостю узнал кое-что о театре с многолетними традициями, о его знаменитых режиссерах и актерах. О Роберте Стуруа он слышал, когда труппа лет двадцать назад гастролировала в Италии. Коррадо спросил: «Кто архитектор?» Я, к сожалению, этого не знал. Но для пополнения информации пояснил: «Здание построено армянским промышленником и менецатом Исаем Питоевым. Там поначалу выступали две труппы – грузинская и армянская. Питоев возвел здание для созданного тогда Армянского артистического общества».
Через несколько секунд мы поравнялись с оперным театром. Не дожидаясь вопроса, я сообщил любознательному гостю, что здесь можно послушать и грузинские оперные произведения, и итальянские, как и русские и французские. Он спросил, когда построено это очень европейское по виду сооружение. Получив ответ, а дату знает каждый столичный житель – 1887-й, ибо она высечена над входом в театр, Коррадо, как истинный итальянец, пожалел, что на посещение такой старой оперы времени у него не останется. Вспомнив формулировку знатоков зодчества, я на всякий случай осведомленно заявил, что здание построено в псевдомавританском стиле. И полагал, что этого будет достаточно. Кем именно построено – я не знал. Но это интересовало Сануччи не в последнюю очередь. Решил подъехать к служебному входу. За дверью сидела молодая женщина, к которой я обратился с вопросом, но она не имела об этом ни малейшего представления. Вышел, чтобы вернуться к машине, и заметил, что поодаль, под майским солнцем, на стуле расположился мужчина средних лет, читавший газету. Решил спросить у него. Человек этот оказался жителем дома, стоявшего за оперой. Объяснил, что надо помочь иностранцу. И вот, вопреки моим ожиданиям, он отвечает, что инициативу проявил, как и выделил средства на строительство этого храма искусств, некогда Казенного оперного театра, богатый тбилисский армянин, известный промышленник Александр Тамамшев. Когда Коррадо узнал об этом, он удивился еще раз и снова умолк на какое-то время. Я потом перепроверил эту информацию, и все оказалось именно так.
После беглого осмотра проспекта мы отправились в «Вельяминовскую» хинкальную, что в подвальчике на Дадиани. По пути, поднимаясь по улице Леонидзе (бывшая Кирова, а до советизации Грузии она именовалась Великокняжеской улицей), нам пришлось по просьбе Коррадо остановиться и выйти. «А это какое здание, такое богатое и красивое?» Он рассматривал пышный фасад Национального банка Грузии. Атланты и прочие изваяния органично вписывались в орнаментальные узоры, украшающие пространство вокруг широких окон, распахнутых над раскидистыми платанами. Меня и Дато голод испытывал уже не на шутку, но Коррадо, не подозревая об этом, не сходил с места. Он любовался долго. Лицо выражало то радость, то нечто вроде оторопи. Словно приехал он вовсе не из Рима. Не из того самого города-музея, где воздвигнуты собор святого Петра или Колизей, и где различные архитектурные чудеса и прочие памятники, в том числе и в виде античных статуй, веками поражают человеческое воображение. «Всякий раз не могу оторваться, когда вижу эту неземную красоту в камне», - произнес Коррадо, качая головой, и наконец сделал шаг к машине. По пути он молчал, и заговорил только тогда, когда мы расположились за деревянным столиком в углу небольшой пивной-хинкальной, с давних пор любимой горожанами. Ароматы, доходившие до нас сквозь клубы сигаретного дыма, и подгоняемые парами, плывущими над широкими тарелками, должны были подсказать ему, что в этом, лишенном роскоши, заведении собираются истинные гурманы.
Нас отовсюду плотно осаждал торопливый говор, прерываемый непонятными итальянцу восклицаниями. Пришлось объяснить, что иногда здесь произносят тосты. Мужчина средних лет, трепетно придерживая левой рукой добросовестно сваренную хинкальную округлость, предлагал выпить за Сталина. Рядом с ним сидела привлекательная, но грустная женщина, пытавшаяся слегка возражать. Я сказал Коррадо, обратившему на них внимание, что они говорят о важности сближения Грузии с Европой. «О евроинтеграции», - уточнил я, пользуясь появлением в стране нового термина. А при чем тут Сталин?! – перевел Дато следующий вопрос Сануччи. «О! Сталин, как они считают, сам стремился к тесным отношениям с Европой, но с той разницей, что предлагал европейским лидерам опробовать модель тоталитаризиа», - бессовестно соврал я. Коррадо, помолчав, вдруг согласился, в том смысле, что в принципе так оно и могло быть. Дато, прикрывая лицо руками, чтобы скрыть улыбку, переводил непринужденно и без заминок.
В ожидании хинкали на столе появились три кружки пива. В этот момент Коррадо спросил: «А кто построил здание того банка, который мы сейчас видели?» Фамилию архитектора, немца, я не знал. Зато ее помнил один приятель – доцент консерватории. Но у него тогда не было мобильного телефона. «Архитектора пригласили из Германии, а построили на деньги армянских предпринимателей», - отвечаю как есть. У Коррадо округлились глаза. «Банк создавался в конце девятнадцатого века в качестве Армянского товарищеского общества взаимного кредита. Так он, собственно, и назывался...» Это мне сообщила моя бабушка Зильфа Давидовна. Помню, как она рассказывала об этом мне, шестилетнему, когда покупала ароматные французские булочки в отделанном мрамором гастрономическом магазине, расположенном прямо напротив банка. И не только об этом, но и о доме Александра Манташева, стоявшем за углом, о братьях Сейлановых – известных поставщиках табака, о семье обувного промышленника Адельханова, о строительстве фуникулера Бельгийским акционерным обществом...
Бабушка была живой хранительницей истории той части города, которая называется Сололаки. Когда мы входили в подъезд ее дома, открывалось впечатляющее зрелище: красное дерево, мрамор, выписанный благородной рукой художника орнамент... Однако я отвлекся. Итальянскому журналисту я, конечно, не стал рассказывать о своей замечательной еврейской бабушке – это, полагаю, был бы экскурс в слишком незнакомое и, полагаю, не вполне интересное прошлое для репортера, мысли которого были устремлены к современным грузинским реалиям.
Впрочем, было достаточно и того, что он узнал.
Коррадо пришел в некоторое замешательство. Дато Мачарашвили, у которого отец был армянином, носил материнскую фамилию. «Дед мне говорил, что та плеяда армянских бизнесменов много чего построила в Тбилиси», - вставил он. «А с кем, простите, завтра играет сборная Италии?» - спросил несколько дезориентированный Коррадо, медленно допивая пиво.
Больше шести или семи хинкали он съесть не смог. «Многовато будет», - объяснил обозреватель. Сказал, что понравилось. Спросил, это блюдо грузинское или армянское? «Грузинское? Понятно».
Пришло время ехать за получением аккредитации.
На следующий день мы отправились осматривать другие достопримечательности, съездили в Мцхета. Потом приступили к работе. Посидели на пресс-конференции, поговорили с тренерами. Давида Кипиани он узнал сразу. Я рассказал Коррадо о лучших грузинских футболистах. Он и сам многих помнил, спрашивал, где работают, чем заняты. Интересовался условиями работы тренеров и состоянием спортивной инфраструктуры. Я помог ему поговорить об этом со специалистами.
Последний вопрос, который он задал перед самым началом матча сборных Грузии и Италии, был такой: «А кто этот стадион построил?» Но тут фигурировала только фамилия архитекторов Курдиани, отца и сына.
Итальянцы выиграли, забив два мяча и пропустив один. За нашей пресс-ложей никак не мог успокоиться потный детина, который в ходе матча несколько раз по-русски выкрикивал – «макаронники!!!», стремясь уязвить самолюбие команды гостей. Приезжие журналисты ликовали. Правда, чемпионом мира итальянская команда в четвертый раз стала только через пять лет – в 2006 году.
Уезжая, Коррадо сказал, что очень доволен пребыванием. И посоветовал купить новый автомобиль. Я ответил, что моя машина обладает интересным свойством: она редко выходит из строя. Коррадо произнес на прощание два слова: «Чао! Грациа!» И, подмигнув, направился к коллегам, ждавшим объявления посадки. Сделав несколько шагов, обернулся и, размахивая рукой, не слишком громко выкрикнул: «Отелло!»
Фиаметта через день позвонила и благодарила – опять эмоционально и долго. А спустя какое-то время я покрасил автомобиль, освежив его новой краской. Эту работу очень неплохо выполнил автомаляр Амиран, ученый-пчеловод по основной профессии. И, представьте, кандидат сельскохозяйственных наук.
Н.Б.,
август 2010 г.