По тропинкам детсва

               
Далеко из детства пролегли дорожки,
Под ноги с берёзы падают серёжки.
В летний полдень так же солнышко палит,
По былому сердце ласково щемит.

Палисад у дома, неба синева,
Станция Введенское – родина моя!
По тропинкам детства я спешу к тебе,
В речке окунуться и уснуть в траве.

И приснилось детство: в золоте поля,
Травы, лес и речка - здесь моя земля.
Вот оно - раздолье, радостно душе:
Было, это было всё в моей судьбе!
   
    Полуденный зной… В эти часы мало кого увидишь на деревенских улочках. Солнце нещадно печёт, и я не иду, а бегу вприпрыжку босыми ногами по раскалённому песку. «Почему не надел сандалии?» - ругаю сам себя, хотя старшая сестра Наталья не раз ворчала на меня за мою беспечность.  Ну что ж, так мне и надо! Из всей одежды на мне - только сатиновые трусы. Летнее солнце нисколько не жалело меня: я так загорел, что был похож на арапчонка. Об этом не раз напоминали и односельчане, как ни досадно мне было это слышать. Пробегая мимо дома Кузнецовых, я увидел дядю Витю, который отдыхал после обеда в тени деревьев в палисаднике. 
- Серёжка, ты куда бежишь?
- На речку, купаться! – весело на бегу ответил я.
- А кирпичик взял с собой? – прозвучал насмешливо его вопрос.
- Нет! – недоумённо ответил я, не понимая, зачем же мне кирпич. -  А для чего он мне, дядя Витя?
Улыбаясь  и хихикая, он ответил:
- Чтобы глаза отмыть, а то они у тебя чёрные, как уголь.
- Ну, чего вы! – с обидой ответил я.
Прибавив прыти, не заметил, как оказался у речки. Со всего разбега прыгаю в воду. Вот она, целительна влага! И выныривая из воды, сладко пофыркивая, я набираю воздуха в лёгкие, кричу во всё горло. В этот момент, кажется, что весь мир радуется вместе со мной, ощущая каждой клеточкой прелесть летнего дня, ласку жаркого солнца, нежную прохладу речки. А ещё  я  тогда точно знал, что впереди целая жизнь и она непременно будет состоять вот из таких радостных моментов, когда молчать просто невозможно, хочется кричать от распирающего чувства полноты жизни…
…Ближе к вечеру возвращаюсь домой и застаю родителей за серьёзным разговором.
- Явился -  не запылился, -  строго проворчал отец. -  Завтра с утра чтобы никуда не убегал: ни на рыбалку, ни за грибами. Предупреждаю, а то знаю я тебя варнака.
И, как командир солдату, добавил:
 - Нам предстоит нелёгкая задача -  отвести нашу Гальку на заготовительный пункт откормочного совхоза в Кропани. Отработала наша кормилица.
Он отвернулся от меня, тяжело вздохнул. И в тот момент мне показалось, что голос его задрожал. Выпив стакан холодного молока, я кивнул в знак согласия и побежал снова гулять на улицу. Приближался вечер,  пришло время встречать табун, идущий с выпасов.
Заигравшись с ребятишками, я забыл, что сегодня была моя очередь встречать наших коров. Только раздающийся их рёв, блеяние овец  и запах молока с улицы напомнили мне об этом. Как в то время в деревне пахло молоком! Казалось, что всё кругом пропитано этими запахами.  Наша корова с молоденькой тёлкой были послушными, и их можно было не встречать, они всегда приходили сами. Догнав бурёнок возле самого дома и  всем своим видом показывая, какой я заботливый, загоняю живность во двор. Терпеливо жду, когда мама закончит дойку и процедит молоко. Вскоре она наливает мне мою вечернюю порцию парного молока. Выпиваю, не отрываясь, бурно выражая своё удовольствие, благодарю и снова бегу на улицу.  Не понимал я тогда, увлечённый своими летними  детскими занятиями и играми, что в предпоследний  раз пью парное молоко нашей коровы Гальки. Она была чёрного окраса, один рог у неё был наполовину меньше другого. Молока давала корова не так много, но нашей семье хватало, причём молоко было очень вкусным. Приходя к кому-нибудь в гости, где меня угощали молоком, я выпивал его с трудом, потому что оно мне казалось невкусным. У нашей Гальки  рождались только бычки и примерно в одно и то же время - в марте. Клички бычков, конечно же, были одинаковыми. Называли их в честь того месяца, в котором они появлялись на свет, например,  Мартик. Только в этот год Галька отелилась в феврале, и это была тёлочка, которую назвали Февралька. Вот и решили родители заменить старую корову на молодую.
    С приходом табуна деревня оживала, спадала жара, и после дойки соседи собирались на лавочке обсудить последние новости.  В ноги ставилось старое дырявое ведро. На дно накладывали сухой травы, а сверху засохшие коровьи лепёшки.  Всё это поджигалось, и из ведра начинал потихоньку валить дым, который отгонял надоедливых комаров и мошек. Сломленные берёзовые веточки, словно опахало, были непременным атрибутом деревенских посиделок. О чём же говорили собравшиеся  в те минуты?
Нам, ребятишкам, особенно нравилось, когда кто-то из взрослых начинал рассказ из своего прошлого. Иногда такие рассказы были даже очень увлекательны и слушались нами с огромным интересом.
Досыта нагулявшись и набегавшись, мы с ребятишками расходимся по домам.  Моим ночным пристанищем служит кладовка, сделанная в сенях. Иду к кадушке в огороде умываться и мыть ноги. Вода не успела нагреться после вечернего полива. С огуречной грядки срываю огурец, он ещё тёплый и не остыл от дневной жары. Неторопливо ем, вслушиваясь в ночные звуки деревни. Вот у соседей залаяла собака -  это вечно ворчливый пёс Бобка. Но я жду другого ночного концерта. И вот оно, чудо: как будто по мановению волшебной палочки, становится тихо. Робко, чуть слышно, издалека заводит свою песнь соловей. Пение с каждым мгновением становится всё громче, трели длиннее, и так не хочется идти спать, но надо: завтра предстоит дальний  и нелёгкий путь.
Пришло утро и принесло новые заботы. Отец уже съездил на озеро за рыбой, и её  свежий запах быстро распространился по ограде и дому. Но не только этот запах привлёк меня. На газовой плите в сенях мама жарила рыбу, и было слышно, как потрескивало масло на сковороде. Мой пустой желудок мгновенно напомнил о себе урчанием.
- А ну, вставай, лежебока, - ласково похлопывая меня рукой, будила мама. Я потягиваюсь и тру руками глаза. Быстро соскакиваю с нар, пристроенных в кладовке, и бегу в огород к бочке. Прохладная вода бодрит. Снимаю полотенце, чтобы обтереться, а рука машинально тянется за одним из вяленых карасей, висевших рядом на проволоке.
Солнце уже светит вовсю, играя своими лучами в капельках росы. Щурясь и прикрывая глаза ладонью,  я вглядываюсь в г небо: ни облачка.  Да, день будет жарким. 
             Завтракаем молча. Выпиваю последний стакан парного молока от нашей кормилицы. Что значило для нас, деревенских ребятишек, молоко коровы? Это был главная и незаменимая еда наравне с хлебом, который так хорошо дополнял молоко.
    Пришёл день, который принёс нашей семье расставание с близким членом нашей семьи, нашей кормилицей - коровой Галькой. Намотан повод из верёвки на рога, и отец, хлопая её ладошкой, говорит с дрожью в голосе:
- Ну, пошла…
И наш необычный караван покидает двор. О чём думала тогда Галька? Наверное, всё же думала. Куда её ведёт хозяин? А вели мы её в деревню Кропани через деревню Ново-Сидоровка, и путь в одну сторону составил примерно семь километров. Как мне не хотелось идти, да ещё в такую жару пешком. Когда мои сверстники купаются в речке, играют в различные игры, я должен был выполнять такую неприятную миссию. Но мысль, что я помогаю отцу, настраивала меня на другой лад.
Слева и справа от дороги тянулись поля с колосящейся пшеницей, где на бронзовом фоне встречались зелёные островки -  берёзовые колки. Сюда мы с ребятишками бегали порой собирать грибы и ягоды. Пока мы шли, а шли очень медленно, отец всё рассказывал мне о своей молодости, когда он работал в этих местах, в МТС – комбайнёром, как служил и воевал в японскую войну на острове Сахалин.  Всё рассказывал и рассказывал, стараясь, наверное, таким путём отвлечься от мрачных мыслей, а я молчал и слушал. Солнце поднималось всё выше и выше, и от этого становилось ещё жарче. В небе звенели неутомимые жаворонки, в траве стрекотали кузнечики,  жужжали оводы и пчёлы. Воздух наполнен ароматом цветов и трав. Вот мы дошли и до озера Хохловатики, и сразу же запах с левой стороны дороги резко изменился.  Пахло камышом,  озёрной водой, которая цвела в то время года. Пить её, мы не могли, но вот корову напоить надо было.  Галька пила с жадностью, раздувая ноздри и бока. Хотелось в это время искупаться, но отец не разрешал.  Приходилось только намочить голову, прикрыв её бумажной пилоткой. На изготовление такой пилотки я использовал районную газету «Ленинский путь», по размеру она как раз подходила для такого «изделия».  Снова в путь. Ново-Сидоровка. Здесь познакомились наши родители и поженились, здесь родились  и мы с сестрой Наталией.  Когда мне было пять лет, мы переехали жить на ст. Введенское.  Фельдшер, который работал там, уволился, и это место предложили занять маме.
Наш нелёгкий путь продолжался.  С правой стороны дороги на околице деревни находится деревенский погост. Там похоронена бабушка Александра - мама моего отца. Проходя мимо, папа сказал, что на обратном пути обязательно зайдём на могилку к ней. 
   После долгих колебаний я всё-таки решаюсь задать вопрос отцу, заранее зная, что он ему не понравится.
- Папа, почему ты не попросил машину на работе?
Отец ответил мне без всякого раздражения:
- Просить и унижаться не хотелось. Знаешь, что я тебе скажу, сынок, на будущее? Зная то, что у тебя есть возможность с работой справиться самому, хотя она займёт больше времени и труда, лучше сделай её сам, и я стараюсь следовать этому правилу в своей жизни. А ты выбирай уж сам, что тебе лучше.
    Я задумался. Оставалось ещё километра три с половиной. Корова шла послушно, шаг за шагом приближаясь к концу своего жизненного пути.  Курганский  откормочный совхоз находился на краю деревни Кропани, и примерно часа в два по полудню мы добрались до него. Глядя вслед медленно уходящей корове, я вдруг стал осознавать, что навсегда прощаюсь с нашей Галькой. На душе стало так тоскливо и горько, что слёзы сами потекли по моим щекам, я заплакал. Вернулся отец с одной верёвкой в руках, в глазах его застыли слёзы.
- Ничего сынок, не плачь. Это жизнь, с её радостями и печалями. Придёт время, и мы с тобой расстанемся.  Ну, а пока пошли домой! -  и широким решительным шагом он пошёл вперёд.
Было мне в ту пору лет двенадцать. Всю обратную дорогу я проплакал, изнемогая от душевной боли, так мне было жалко нашу кормилицу, молоком которой был я вскормлен. Переживал и отец, но виду не показывал, чтобы как-то успокоить меня. Мне уже за пятьдесят, но я помню всё, и так же болит душа, и не вернуть детство, и нашу корову-кормилицу Гальку…

8 августа 2010 год.