С первого взгляда кажется, что тонкая мальчишеская фигурка не двигается, застыв, словно статуя посреди поля, широкого - глаз не видит его границ, золотистого от тысяч рослых пшеничных колосьев, усеявших плодородную землю. Они медленно покачиваются и дрожат, танцуя вальс с шаловливым теплым ветром, красуясь в лучах солнца, греясь о его улыбку. Лишь одно нарушает идиллическую картину первозданной нетронутости – мальчишка, того возраста, когда уже знаешь все и обо всем, но еще не понимаешь, что это ощущение всесилия обманчиво, который недвижно стоит в компании колосящихся хозяев, скрытый ими до пояса. Перед ним мольберт на треножной основе, для устойчивости на пару сантиметров врытый в землю, на котором закреплен холст, натянутый на подрамник. В левой руке художник держит палитру, испещренную пятнами разных оттенков синего и голубого, в правой - толстую кисть с длинным ворсом, которой щедро наносит широкие мазки по холсту, еще не ставшему картиной, но стремящемуся к этому всей своей древесной душой, даруя красоте неба, плавно переходящего на горизонте в золотистую линию, вечную жизнь.
Штрих глубокого синего растушевывается мазком на тон светлее, придающим плавность и продолжение в виде лазурной линии, расширяющейся и переходящей в почти белый. Белое пятно обретает форму и тонкие, едва видимые, границы, становясь легким перистым облаком, оно не одноцветное, его узорчатость мастерски передана светлыми оттенками. Полупрозрачный желтоватый блик – и вот уже луч невидимого на картине солнца, прячущегося за ее пределами, как шаловливый котенок, пронзает облако, чуть рассеиваясь и стремясь к тонкой полоске пшеницы в самом низу, дотрагиваясь до колосков, придает им блеск и мягкое свечение. Небрежное касание широкой кисти дает жизнь еще одному небесному гуляке, более плотному, чем собрат, но столь же невесомому, он будто вестник дождя, который собирается в гости, но еще размышляет над нарядом и подарком, давая небесной лазури покрасоваться. О скорой воде намекает и чуть более темная правая сторона холста, там густоватый циан борется за территорию с лазурным, а бирюза занимает место аквамарина. Как придет время, весь небосвод зальет чернильно-серым и живительная влага напоит землю.
Художник долго стоит, опустив кисть, ветерок шевелит его вихрастые пшеничного цвета волосы, так гармонично сдружившиеся с тем же оттенком колосьев. Мальчик улыбается своим мыслям и, выбрав тонкую кисточку, макает ее в черную краску, чуть смазывает лишнее о край палитры и заносит руку над холстом. Два четких росчерка становятся точкой на картине и парящей в высоте чайкой – на небе.
- Мишель!
Услышав голос матери, мальчик складывает мольберт, кисти, палитру, осторожно помещает все в специальную сумку, нагнувшись и пошарив рукой в густых пшеничных дебрях, находит трость и, ощупывая дорогу перед собой, медленно бредет к дому. Его голова чуть запрокинута, а невидящие глаза смотрят в небо.