ПИСЬМА БЛИЗКИМ
Письмо 2-е (а)
Здравствуйте, дорогие друзья! Уходят секунды, а они все еще не отмечены твердой печатью правильности происходящего и необратимости нашего объединения. Я, конечно, рвусь на части, спешу, ибо не могу позволить себе упустить чудо, свалившееся с неба. К этому событию я стремился с детства и потому буду драться за каждого из вас (нас) до последнего.
Знали бы вы, как мне осточертел весь мир за нашим окном! Государственные политики и экономисты напоминают мне плохо воспитанных шестилетних детей, самоуверенно играющих как кубиками людскими судьбами. Недалеко от них ушли и всех мастей эстеты, засунувшие свои носы в искусство и литературу и не жалающие знать более ничего. Интеллектуалы оказываются неспособными решать элементарные жизненные задачи, число коих тысячекратно превышает множество «теоретических проблем», но которые заполняют собою почти все жизненное пространство. За 30 лет поговорить было не с кем, не то что делать что-нибудь интересное...
Знаете, в 20 лет я как-то не очень понимал, что самое ценное в мире – круг своих людей. Тогда меня почему-то устраивало взаимодействие по частным интересам (искусство, путешествия, наука, развлечения) с кем попало. Но к 50-ти годам люди становятся требовательными... Теперь быть с кое-кем даже просто на природе угнетает. С кое-кем и научные разговоры неуютны – неустанно беспокоит мысль: а с какой целью мой собеседник будет применять рождающиеся в процессе общения истины?..
Впрочем, это уже абстракция – за 20 последних лет я не встретил никого, в ком горело бы пламя научного поиска. Оказалось, что к 30-ти годам большинство моих ровесников стали глубокими стариками. А я, дурак, в 30 лет думал, что у старших еще можно чему-то научиться. Дудки! После 30-ти в Живых остается лишь узкий слой самоизбранных...
Нет, не в моих правилах оскорблять, унижать или учить безнадежно чужих – я просто ухожу в сторону (на что имею полное моральное право; тем более, что предварительно я все-таки пытаюсь увлечь их в мир иной). Это в кругу своих и для своих я могу дать оценку внешнему миру, чужим людям. И не смешно ли, что даже в диссидентской среде я не нашел ни одного не самоограниченного человека... Впрочем, всем им я сочувствую: ведь они так и не состоялись, они были объектами природы, обстоятельств и не более (несмотря даже на существенные результаты их деятельности в творческой области).
Меня беспокоит один момент: почему-то душа как наивысшая ценность осмысливается после тридцати, а то и сорока лет, когда наверстать упущенное в развитии интеллекта уже чрезвычайно трудно (так было, например, с моими предками). Можно ли сдвинуть этот момент хотя бы к 20-ти?.. (30 июля 1993)